Дело Hermitage Capital Management

Дело Hermitage Capital Management — дело о совершённом в 2007 году хищении из российского бюджета 5,4 млрд рублей, которое считается крупнейшим в истории единоразовым хищением средств из государственного бюджета России.

Первыми это преступление обнаружили сотрудники фирмы Firestone Duncan, обслуживавшей юридические интересы инвестиционного фонда Hermitage Capital Management, среди которых были Эдуард Хайретдинов, Владимир Пастухов, Джемисон Файерстоун и Сергей Магнитский. Они инициировали следствие по факту хищения бюджетных средств, в рамках которого стал очевиден перечень участников преступления, ныне известный как Список Кардина. Этот список включает 60 сотрудников различных российских органов исполнительной власти, большинство из которых до сих пор служат в различных министерствах и ведомствах Российской Федерации.

24 ноября 2008 года Сергей Магнитский был арестован по обвинению в помощи главе фонда Hermitage Capital Management Уильяму Браудеру в уклонении от уплаты налогов. Спустя 11 месяцев предварительного заключения Сергей скончался в больнице Следственного изолятора № 1 г. Москвы. Инициатором его ареста и следователем по его делу были сотрудники МВД РФ, участвовавшие в расследованном Сергеем и его коллегами хищении.

Источники похищенных средств

В 2006 году Уильям Браудер, глава инвестиционного фонда Hermitage Capital Management, принял решение о прекращении операций фонда в России и продаже активов фонда. Hermitage Capital Management был одним из крупнейших российских фондов с иностранными инвестициями.

В 2006 году ООО «Парфенион», ООО «Махаон» и ООО «Рилэнд», входящие в состав фонда, заработали около миллиарда долларов и заплатили в российский бюджет двести тридцать миллионов долларов налога на прибыль (около 5,4 млрд руб.). У этих ООО были английские директора — Пол Ренч и Мартин Уилсон, юридически ООО принадлежали двум офшорным компаниям фонда — Glendora Holdings Ltd и Kone Holdings Ltd.

Все три ООО стояли на учёте в Межрайонной инспекции ФНС № 46 по г. Москве.

Процедура хищения

Изъятие правоустанавливающих документов

В начале июня 2007 года в офисах Hermitage Capital и юристов Hermitage Capital (компании Firestone Duncan) сотрудниками МВД РФ были проведены обыски. При этом были изъяты уставные документы и печати ООО «Парфенион», ООО «Махаон», ООО «Рилэнд» и ряда других компаний, посредством которых Hermitage Capital действовал в России. Эти обыски были совершены в рамках уголовного дела № 151231, возбуждённого 28.05.2007 2 отделом ГЧ ГСУ при ГУВД г. Москвы против руководителя ООО «Камея» (ещё одно ООО фонда) Черкасова И. С. по подозрению в уклонении от уплаты налогов. Руководил обысками подполковник милиции Артём Кузнецов.

По мнению Браудера, это было попыткой получить контроль над активами фонда, и лишь обнаружив, что все активы распроданы, преступники решили украсть уплаченные фондом налоги. Однако согласно исследованию «Новой Газеты», годом ранее та же преступная группа таким же точно способом похитила из бюджета 2,9 млрд руб. налога на прибыль, уплаченного в 2005 году компаниями фонда Rengaz Holdings Limited.

Захват предприятий

Внешние изображения
Выписки из ЕГРЮЛ по компаниям, участвовавшим в хищении
	[www.russian-untouchables.com/rus/docs/D479.pdf Ксерокопия выписки из ЕГРЮЛ по ООО "Махаон" от 18.10.2007]
	[www.russian-untouchables.com/rus/docs/D480.pdf Ксерокопия выписки из ЕГРЮЛ по ООО "Парфенион" от 18.10.2007]
	www.russian-untouchables.com/rus/docs/D478.pdf Ксерокопия выписки из ЕГРЮЛ по ООО "Рилэнд" от 18.10.2007]
	[www.russian-untouchables.com/rus/docs/D481.pdf Ксерокопия выписки из ЕГРЮЛ по ООО "Плутон" от 31.03.2008]

После этого владельцем ООО «Парфенион», ООО «Махаон» и ООО «Рилэнд» стало зарегистрированное в Казани ООО «Плутон», в свою очередь принадлежащее некоему Виктору Маркелову. Это было сделано с использованием похищенных во время июньского обыска печатей и оригиналов уставных документов.

11 сентября 2007 года Межрайонной инспекцией ФНС № 46 по г. Москве были зарегистрированы следующие изменения в учредительных документах ООО «РИЛЭНД»:

• его директором был назначен Валерий Николаевич Курочкин
• ООО было поставлено на учёт в Инспекции ФНС № 25 по городу Москве, руководимое Еленой Химиной.

11 сентября 2007 года Межрайонной инспекцией ФНС № 46 по г. Москве были зарегистрированы следующие изменения в учредительных документах ООО «Махаон»:

• его директором был назначен Вячеслав Георгиевич Хлебников
• ООО было поставлено на учёт в Инспекции ФНС № 28 по городу Москве, руководимое Ольгой Степановой.

20 сентября 2007 года Межрайонной инспекцией ФНС № 46 по г. Москве были зарегистрированы следующие изменения в учредительных документах ООО «Парфенион»:

• его директором был назначен сам Виктор Маркелов
• ООО также было поставлено на учёт в Инспекции ФНС № 28.

В декабре 2007 года Маркеловым и «директорами» его фирм были открыты расчётные счета:

• ООО «Парфенион» — счёт 40702810000000002761 в банке «ИНТЕРКОММЕРЦ»,
• ООО «Махаон» — счёт 40702810900000000375, а ООО «РИЛЭНД» — счёт 40702810200000000376 в КБ «Универсальный Банк Сбережений», принадлежащем Дмитрию Клюеву.

Создание фиктивных убытков

В Москве, Санкт-Петербурге и Казани на основе поддельных договоров был инициирован ряд судебных процессов против ООО «Парфенион», ООО «Махаон» и ООО «Рилэнд», по которым судьями были приняты решения о том, что данные фирмы должны своим мнимым контрагентам в общей сложности около миллиарда долларов.

Суть претензий сводилась к тому, что между бывшими компаниями Hermitage Capital Management и фирмами-истцами (ЗАО «Логос Плюс», ООО «Гранд актив» и ООО «Инстар») якобы были заключены договора купли-продажи ценных бумаг, неисполнение которых причинило ущерб истцам на десятки миллиардов рублей. Как указывали в своих заявлениях юристы фонда Hermitage Capital (в том числе С. Магнитский), договоры купли-продажи были фиктивными, содержали огромное количество ошибок и опечаток и были направлены лишь на создание искусственного убытка. Интересы ответчиков и истцов в разных судах представлял один и тот же адвокат — Андрей Павлов. Присутствовавшие на заседаниях представители ответчиков без споров соглашались с претензиями.

На основании этих судебных решений была подготовлена новая налоговая отчётность ООО «Парфенион», ООО «Махаон» и ООО «Рилэнд» за 2006 год, по которой выходило, что никакой прибыли у этих фирм в 2006 году не было, и соответственно налог на прибыль за 2006 года уплачен ошибочно. Как юристы фонда Hermitage Capital так и российское следствие согласны в том, что это было сделано с целью дальнейшего возврата из бюджета уплаченного ООО «Парфенион», ООО «Махаон» и ООО «Рилэнд» налога на прибыль.

После сдачи уточнённой налоговой отчетности ООО «Парфенион», ООО «Махаон» и ООО «Рилэнд» по налогу на прибыль за 2006 год в налоговые инспекции № 25 и № 28 уполномоченные сотрудники налоговых якобы за один день провели её камеральную проверку, но «были введены в заблуждение путём обмана».

Получение средств из бюджета

24 декабря 2007 года Ольга Степанова, являясь руководителем налоговой инспекции № 28 по городу Москве, подписала распоряжения о возврате якобы ошибочно уплаченного налога на прибыль ООО «Парфенион» на общую сумму 3 276 188 017,48 руб. и налога на прибыль ООО «Махаон» на общую сумму 372 825 989,00 руб.. Аналогичное решение в этот же день было принято и руководителем инспекции № 25 Еленой Химиной в отношении ООО «Рилэнд».

По словам Уильяма Браудера заявления на возврат этих средств были поданы в инспекцию 23 декабря 2007 года. Что, однако, маловероятно, так как 23 декабря 2007 года было воскресенье.

В решении на возврат налогов ООО «Парфенион» помимо подписи Степановой имеются подписи ещё четырёх чиновниц 28-й инспекции — Ольги Давыдовой, Ольги Цымай, Екатерины Фроловой и Олеси Шаргородской. Руководителем УФНС по Москве с 2004 по 2010 год была Надежда Синикова (согласно исследованию «Новой газеты», при получении запросов на возмещение налогов на суммы более 5 млн рублей, в московских налоговых инспекциях сначала создавалась комиссия в самой инспекции, которая должна была тщательно изучить ситуацию, а затем все документы отправлялись в вышестоящую инстанцию — в УФНС по Москве, где их снова рассматривала специальная комиссия). Все эти чиновницы (как и Ольга Степанова) в 2010 году перешли на работу на руководящие должности в Рособоронпоставку.

Ольга Цымай опрашивалась по данному уголовному делу. Ольга рассказывала следователям, что сотрудниками её инспекции была проведена детальная проверка обоснованности возмещения налогов. В частности, бывшая начальница отдела инспекции № 28 утверждала, что «были сделаны запросы по месту регистрации контрагентов, взаимоотношения с которыми привели к увеличению расходов и уменьшению налога на прибыль». Ответы на эти запросы, по словам Цымай, подтвердили существование контрагентов и «представление ими не нулевой отчетности». Однако, по данным Госкомстата, ЗАО «Логос Плюс», ООО «Гранд актив» и ООО «Инстар», взаимоотношения с которыми якобы и привели к необходимости возмещения налогов компаниям «Махаон» и «Парфенион», на самом деле показывали в своей отчетности «нулевую» дебиторскую задолженность и отсутствие каких-либо отложенных платежей в их пользу. Ольга Цымай также заявляла, что в 28-й инспекции проверяли подлинность договоров между контрагентами и бывшими компаниями фонда Hermitage Capital, чья фиктивность, с точки зрения юристов Hermitage Capital, была видна с первого взгляда.

25-27 декабря все затребованные от имени ООО «Парфенион», ООО «Махаон» и ООО «РИЛЭНД» средства были переведены на их счетах в банках «ИНТЕРКОММЕРЦ» и в «Универсальном банке сбережений». Общая сумма похищенного составила 5 409 503 006 руб.

По мнению судьи Подопригорова — Степанова, Химина и их коллеги были «не осведомлены о преступных действиях» и «введены в заблуждение относительно истинности и подлинности изготовленных и представленных [им] подложных документов».

Легализация полученных средств

К марту 2008 года остатки средств на счетах похищенных ООО в банке «ИНТЕРКОММЕРЦ» вернулись к декабрьскому уровню, а в Универсальном Банке Сбережений сократились до 1,1 млрд руб.

По мнению исследователей из Новой Газеты для легализации похищенных 5,4 млрд рублей только на территории России было осуществлено около 10 тысяч транзакций, в которых принимали участие десятки фирм и банков.

Одной из основных фирм, участвовавших в легализации средств была компания «Камелот», имеющая расчётный счёт также в Универсальном банке сбережений. Со счета этой фирмы в марте—июле 2008 года десятками транзакций было перечислено более 13 млн долларов в адрес компании Altem Invest Ltd с Британских Виргинских островов. Altem имела счет в кипрском банке FBME Bank. В «Камелот» деньги приходили от компании «Гала», куда поступали непосредственно от бывших «дочек» Hermitage Capital.

В 2008 году со счетов, принадлежащим оффшорным компаниям Владлена Степанова (де-юре до 2010 года мужа Ольги Степановой) в швейцарском банке Credit Suisse, была оплачена роскошная недвижимость в Дубае и в Черногории, купленные на имя Ольги Царевой, Елены Анисимовой и самого Владлена Степанова. До того, как поступить на счета Степанова, деньги проделали непростой путь. Большая часть из них была перечислена со счетов в латвийском банке Trasta Komercbanka Riga LV, принадлежавших известным как отмывочные конторы компаниям Nomirex (Великобритания) и Bristoll Export (Новая Зеландия); на эти счета деньги, в свою очередь, пришли со счета молдавской фирмы Bunicon-Impex SRL. На Кипре для легализации похищенных средств использовались счета в банках Alpha Bank, Cyprus Popular Bank, FBME Bank, Privatbank International and Komercbanka. В России одним из банков, участвовавших в сокрытии похищенных средств был банк «Крайний север».

Сокрытие следов преступления

В январе 2008 г. «Плутон» перерегистрировал «Махаон», «Парфенион» и «Риленд» из Москвы в Новочеркасск, потом  —  в подмосковные Химки, а в начале февраля продал их компании Boily Sys­tems с Британских Виргинских островов. Этот офшор решил избавиться от трех ООО навсегда. 26 июня Boily Sys­tems подала в ФНС заявление о ликвидации «Махаона», «Парфениона» и «Риленд».

Выявление преступления и попытки юристов фонда противодействовать ему

16 октября 2007 года юристы Hermitage, проверяя корреспонденцию, поступившую на почтовые адреса московских ООО фонда, обнаружили письма из Санкт-Петербургского арбитражного суда. В тот же день, зайдя на сайт суда, юристы Hermitage обнаружили целый ряд исков, причем иск на 1,7 млрд руб с «Махаона» и на 7 млрд руб. с «Рилэнда», уже выиграны, а очередное заседание — 22 октября. следующий же день настоящие директора ООО — Пол Ренч и Мартин Уилсон — выслали доверенности на представление их интересов адвокату Хайретдинову. Хайретдинов приехал в Санкт-Петербург, подал кассацию, написал заявление о возбуждении уголовного дела и выяснил, что «Логос плюс» зарегистрирована по фальшивому паспорту: Александр Стражев из г. Рыбинска потерял его в 2005 году.

3 декабря 2007 года, после выяснения информации о пропаже трёх ООО и проведения собственного расследования первая серия жалоб по поводу исчезновения компаний была отправлена юристами фонда в Следственный комитет и в Генеральную прокуратуру. 6 декабря была направлена жалоба в Департамент собственной безопасности МВД России. Тексты всех этих трёх жалоб были практически идентичны и подробно описывали судебные решения по признанию долгов ООО «Парфенион», ООО «Махаон» и ООО «Риленд».

10 декабря 2007 года, фонд направил заявление в порядке ст. 141 УПК РФ о факте хищения компаний ООО «Парфенион», ООО «Махаон» и ООО «Риленд». В указанном документе Пол Ренч (бывший в тот момент настоящим руководитель двух похищенных ООО) указывает на «возможное участие сотрудников УНП ГСУ при ГУВД г. Москва и судей Арбитражного суда г. Санкт-Петербург и Ленинградской области» в похищении ООО «Парфенион», ООО «Махаон» и ООО «Риленд».

Дело о мошенничестве с возвратом налогов было открыто на основании заявления Старовой Р. М. Позже, 28 мая 2008 г. о «возможном хищении средств из бюджета» заявил в Письме в совет по противодействию коррупции при Президенте РФ директор Фонда Hermitage Capital Management Грант Фельгенхауэр:

Мы требуем поставить государственный заслон противоправным действиям должностных лиц и уголовных элементов, которые могут причинить существенный ущерб бюджету Российской Федерации, и оградить от захвата рейдеров собственность инвесторов.

Действительный смысл всей этой комбинации фальсификаций и исков нам не известен, но учитывая, что три украденные компании в своё время заплатили более 300 млн.долл. налогов, можно предположить, что конечной целью рейдеров на данном этапе является попытка истребовать обратно уплаченные налоги, используя незаконные судебные решения, что непосредственно нанесет существенный ущерб бюджету РФ.

— Письмо Гранта Фельгенхауэра в совет по противодействию коррупции при Президенте РФ от 28 мая 2008г

Наконец, 23 июля 2008 года Полом Ренчем было сделано Заявление в порядке ст. 141 УПК РФ о хищении бюджетных средств.

В своих показаниях в связи с делом адвоката Эдуарда Хайретдинова (адвокаты Эдуард Хайретдинов и Владимир Пастухов пытались доказать, что изъятые документы и печати ряда фирм Hermitage были использованы для перерегистрации их на новых собственников и последующего незаконного возврата налогов; в августе 2008 года адвокатов обвинили в том, что они сами действовали на основании подложных доверенностей), Магнитский повторил высказывавшееся ранее мнение, что для перерегистрации их на новых собственников и последующего незаконного возврата налогов на сумму 5,4 млрд рублей были использованы изъятые документы и печати ряда фирм Hermitage Capital.

По словам Уильяма Браудера всего в исследовании ситуации с похищением компаний было задействовано 7 юристов. По мере того, как против всех них возбуждались уголовные дела, Браудер предложил всем им покинуть Россию за его счёт. Шестеро согласились. Седьмой (Сергей Магнитский) отказался и решил, что сможет выстоять и победить в этих процессах.

В своих показаниях от 7 октября 2008 года, Магнитский указывал, что заслуга изобличения похитителей 5,4 млрд руб. из бюджета принадлежит адвокату Фонда Хайретдинову Э. М.:

Все изложенное свидетельствует о том, что доверенности, выданные адвокату Хайретдинову Э. М. от имени ООО «Парфенион», ООО «Махаон» и ООО «Рилэнд» 17.10.2007, были выданы действительными директорами указанных компаний‚ квалифицированно и добросовестно использовались адвокатом Хайретдиновым для защиты законных интересов компаний, для отмены незаконно вынесенных по сфальсифицированным документам судебных решений и последующего разоблачения состоявшегося хищения бюджетных денежных средств в размере превышающем 5 (пять) миллиардов рублей, совершенного, очевидно, той же группой лиц, которая использовала незаконную перерегистрацию ООО «Парфенион», ООО «Махаон» и ООО «Рилэнд» и подачу исков к этим компаниям, как инструмент для совершения хищения денег из государственного бюджета.

— показания С.Л. Магнитского от 7 октября 2008 года

В октябре 2008 года Сергей в своих показаниях заявил, что Артём Кузнецов, возглавлявший изъятие документов по уголовному делу № 151231, был осознанным участником хищения и возможно одним из его организаторов.

24 ноября 2008 года Магнитский был задержан, на следующий день ему было предъявлено обвинение в том, что он в 2002 году якобы придумал для Уильяма Браудера схему уклонения от уплаты налогов. Инициировал дело Артём Кузнецов, а расследование вёл Павел Карпов. 26 ноября решением Тверского суда Москвы Сергей был арестован. По мнению Общественной Наблюдательной Комиссии по делу Магнитского «на С. Л. Магнитского оказывалось психологическое и физическое давление, условия содержания в некоторых камерах СИЗО-2 „Бутырки“ можно назвать пыточными». По словам его адвокатов и его матери, это давление на него оказывалось с целью заставить Сергея отказаться от своих показаний против участников незаконного возмещения налогов.

16 ноября 2009 года, Сергей Магнитский скончался в СИЗО «Матросская тишина». 30 ноября 2009 года уголовное дело по обвинению Магнитского было прекращено в связи с его смертью.

Расследование в России

Первоначально дело о похищении 5,4 млрд руб. из федерального бюджета было возбуждено в Казани и поручено следователю Олегу Уржумцеву. Затем и дело и следователь переехали в Москву.

Упомянутый выше юрист Андрей Павлов был знаком с Уржумцевым как минимум с 2005 года.

В 2009 году из уголовного дела о хищении было выделено в отдельное производство и рассмотрено в особом порядке дело об участии в преступлении директора ООО «Плутон» и ООО «Парфенион» бывшего рабочего лесопилки Маркелова В. А. 28 апреля 2009 года судья Тверского районного суда города Москвы Подопригоров Сергей Геннадьевич вынес решение, в котором значилось, что это хищение было организовано Маркеловым и группой неустановленных лиц. Подсудимый признал вину и был осуждён на 5 лет лишения свободы в исправительной колонии общего режима, без штрафа.

Расследование в Швейцарии

В апреле 2011 года швейцарская прокуратура начала уголовное расследование по делу Ольги Степановой, организованы проверки секретных банковских счетов, якобы принадлежащих семье бывшей сотрудницы ФНС, которая, возможно, причастна к отмыванию денег через Credit Suisse, сообщает журнал Barron’s. Некоторые «сомнительные» счета были заморожены.

По словам представителей Hermitage, расследование в Швейцарии началось благодаря документам, представленным Александром Перепеличным. 10 ноября 2012 года Перепеличный умер в Англии при загадочных обстоятельствах.

Связь с делом Навального

В 2011 году Алексей Навальный [ep7bfm28.fuckrkn.me/578669.html опубликовал] у себя в блоге один из роликов с сайта «Остановить неприкасаемых», посвящённый отмыванию украденных средств. В ответ Владлен Степанов подал в суд на Навального и выиграл его. По мнению Антона Носика, опубликованному в январе 2012:

Если б не группа, работающая по Навальному, Владлену Степанову не было бы ни одной причины на свете судиться именно с этим блогером, который сам делом Магнитского никогда не занимался, и никаких собственных разысканий по этому поводу не публиковал. Судиться можно было бы с Джеймисоном Файерстоуном, с ОАО «Телекомпания НТВ», с «Новой газетой», с «Коммерсантом», с «Ведомостями», которые первыми поведали о деле «Парфенион», «Махаон» и «Риленд». Выбор пал на Навального по единственной причине: Степанову посоветовали судиться именно с ним. И гарантировали, что суд — карманный, и будет выигран, что б там ни выяснилось в ходе судебного следствия. Если б Степанов судился с «Ведомостями» и НТВ, то не получил бы крышу в лице кремлядей, работающих по Навальному, и проиграл бы суд ушлым юристам обоих медиахолдингов. Осталось констатировать, что адрес кремлядей, работающих по Навальному, не дают в Мосгорсправке. Чтобы Степанову попасть в кабинет к Суркову, его должны были туда привести правильные, вхожие люди. А откуда у Степанова в друзьях такие люди? Он же не работал с Сурковым ни в ЮКОСе, ни в Альфе, ни в Роспроме, ни у Березовского, ни у Абрамовича. И вообще ни в какой системе, кремлёвской или олигархической, не засвечен. Торговал, как мы знаем, опционами с плечом. Так что его крыша — это, очевидно, та самая ОПГ, убившая Магнитского, чтобы не мешал Ольге Степановой сливать бюджетные миллиарды на помойки-однодневки.

— А.Носик "Как устроена "система", убившая Магнитского"

В апреле 2016 года Алексей Навальный опубликовал статью о том что часть украденных денег отправлялись на офшорные счета Владимира Путина.

Критика выводов расследования Hermitage Capital

Оппоненты Браудера привлекают внимание к тому, что никаких прямых легко проверяемых подтверждений того, что Кузнецов с Карповым — преступники, так и не нашлось, что внутренняя проверка показала, что вся их недвижимость якобы была законно приобретена ранее их родственниками.

Версия Браудера

В феврале 2015 вышла в свет книга Уильяма Браудера, излагающая версию автора о деле инвестфонда Hermitage Capital в целом и об обстоятельствах гибели Сергея Магнитского, в частности. По словам Браудера, в России от публикации книги отказались все ведущие издательства.

Библиография

• Bill Browder. [www.amazon.com/Red-Notice-Finance-Murder-Justice/dp/147675571X ] = Red Notice: A True Story of High Finance, Murder, and One Man's Fight for Justice. — Simon & Schuster, 2015. — P. 416. — ISBN 147675571X, 978-1476755717.

См. также

• Магнитский, Сергей Леонидович
• Закон Магнитского

Примечания

Примечания

Сноски

Отрывок, характеризующий Дело Hermitage Capital Management

– И вот, братцы мои… тот самый принц, который (с особенным ударением на слове который)… – говорил чей то голос в противуположном углу балагана.
Молча и неподвижно сидя у стены на соломе, Пьер то открывал, то закрывал глаза. Но только что он закрывал глаза, он видел пред собой то же страшное, в особенности страшное своей простотой, лицо фабричного и еще более страшные своим беспокойством лица невольных убийц. И он опять открывал глаза и бессмысленно смотрел в темноте вокруг себя.
Рядом с ним сидел, согнувшись, какой то маленький человек, присутствие которого Пьер заметил сначала по крепкому запаху пота, который отделялся от него при всяком его движении. Человек этот что то делал в темноте с своими ногами, и, несмотря на то, что Пьер не видал его лица, он чувствовал, что человек этот беспрестанно взглядывал на него. Присмотревшись в темноте, Пьер понял, что человек этот разувался. И то, каким образом он это делал, заинтересовало Пьера.
Размотав бечевки, которыми была завязана одна нога, он аккуратно свернул бечевки и тотчас принялся за другую ногу, взглядывая на Пьера. Пока одна рука вешала бечевку, другая уже принималась разматывать другую ногу. Таким образом аккуратно, круглыми, спорыми, без замедления следовавшими одно за другим движеньями, разувшись, человек развесил свою обувь на колышки, вбитые у него над головами, достал ножик, обрезал что то, сложил ножик, положил под изголовье и, получше усевшись, обнял свои поднятые колени обеими руками и прямо уставился на Пьера. Пьеру чувствовалось что то приятное, успокоительное и круглое в этих спорых движениях, в этом благоустроенном в углу его хозяйстве, в запахе даже этого человека, и он, не спуская глаз, смотрел на него.
– А много вы нужды увидали, барин? А? – сказал вдруг маленький человек. И такое выражение ласки и простоты было в певучем голосе человека, что Пьер хотел отвечать, но у него задрожала челюсть, и он почувствовал слезы. Маленький человек в ту же секунду, не давая Пьеру времени выказать свое смущение, заговорил тем же приятным голосом.
– Э, соколик, не тужи, – сказал он с той нежно певучей лаской, с которой говорят старые русские бабы. – Не тужи, дружок: час терпеть, а век жить! Вот так то, милый мой. А живем тут, слава богу, обиды нет. Тоже люди и худые и добрые есть, – сказал он и, еще говоря, гибким движением перегнулся на колени, встал и, прокашливаясь, пошел куда то.
– Ишь, шельма, пришла! – услыхал Пьер в конце балагана тот же ласковый голос. – Пришла шельма, помнит! Ну, ну, буде. – И солдат, отталкивая от себя собачонку, прыгавшую к нему, вернулся к своему месту и сел. В руках у него было что то завернуто в тряпке.
– Вот, покушайте, барин, – сказал он, опять возвращаясь к прежнему почтительному тону и развертывая и подавая Пьеру несколько печеных картошек. – В обеде похлебка была. А картошки важнеющие!
Пьер не ел целый день, и запах картофеля показался ему необыкновенно приятным. Он поблагодарил солдата и стал есть.
– Что ж, так то? – улыбаясь, сказал солдат и взял одну из картошек. – А ты вот как. – Он достал опять складной ножик, разрезал на своей ладони картошку на равные две половины, посыпал соли из тряпки и поднес Пьеру.
– Картошки важнеющие, – повторил он. – Ты покушай вот так то.
Пьеру казалось, что он никогда не ел кушанья вкуснее этого.
– Нет, мне все ничего, – сказал Пьер, – но за что они расстреляли этих несчастных!.. Последний лет двадцати.
– Тц, тц… – сказал маленький человек. – Греха то, греха то… – быстро прибавил он, и, как будто слова его всегда были готовы во рту его и нечаянно вылетали из него, он продолжал: – Что ж это, барин, вы так в Москве то остались?
– Я не думал, что они так скоро придут. Я нечаянно остался, – сказал Пьер.
– Да как же они взяли тебя, соколик, из дома твоего?
– Нет, я пошел на пожар, и тут они схватили меня, судили за поджигателя.
– Где суд, там и неправда, – вставил маленький человек.
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.


В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.


Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.
Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен.
Во время этого трудного путешествия m lle Bourienne, Десаль и прислуга княжны Марьи были удивлены ее твердостью духа и деятельностью. Она позже всех ложилась, раньше всех вставала, и никакие затруднения не могли остановить ее. Благодаря ее деятельности и энергии, возбуждавшим ее спутников, к концу второй недели они подъезжали к Ярославлю.
В последнее время своего пребывания в Воронеже княжна Марья испытала лучшее счастье в своей жизни. Любовь ее к Ростову уже не мучила, не волновала ее. Любовь эта наполняла всю ее душу, сделалась нераздельною частью ее самой, и она не боролась более против нее. В последнее время княжна Марья убедилась, – хотя она никогда ясно словами определенно не говорила себе этого, – убедилась, что она была любима и любила. В этом она убедилась в последнее свое свидание с Николаем, когда он приехал ей объявить о том, что ее брат был с Ростовыми. Николай ни одним словом не намекнул на то, что теперь (в случае выздоровления князя Андрея) прежние отношения между ним и Наташей могли возобновиться, но княжна Марья видела по его лицу, что он знал и думал это. И, несмотря на то, его отношения к ней – осторожные, нежные и любовные – не только не изменились, но он, казалось, радовался тому, что теперь родство между ним и княжной Марьей позволяло ему свободнее выражать ей свою дружбу любовь, как иногда думала княжна Марья. Княжна Марья знала, что она любила в первый и последний раз в жизни, и чувствовала, что она любима, и была счастлива, спокойна в этом отношении.
Но это счастье одной стороны душевной не только не мешало ей во всей силе чувствовать горе о брате, но, напротив, это душевное спокойствие в одном отношении давало ей большую возможность отдаваться вполне своему чувству к брату. Чувство это было так сильно в первую минуту выезда из Воронежа, что провожавшие ее были уверены, глядя на ее измученное, отчаянное лицо, что она непременно заболеет дорогой; но именно трудности и заботы путешествия, за которые с такою деятельностью взялась княжна Марья, спасли ее на время от ее горя и придали ей силы.
Как и всегда это бывает во время путешествия, княжна Марья думала только об одном путешествии, забывая о том, что было его целью. Но, подъезжая к Ярославлю, когда открылось опять то, что могло предстоять ей, и уже не через много дней, а нынче вечером, волнение княжны Марьи дошло до крайних пределов.
Когда посланный вперед гайдук, чтобы узнать в Ярославле, где стоят Ростовы и в каком положении находится князь Андрей, встретил у заставы большую въезжавшую карету, он ужаснулся, увидав страшно бледное лицо княжны, которое высунулось ему из окна.
– Все узнал, ваше сиятельство: ростовские стоят на площади, в доме купца Бронникова. Недалече, над самой над Волгой, – сказал гайдук.
Княжна Марья испуганно вопросительно смотрела на его лицо, не понимая того, что он говорил ей, не понимая, почему он не отвечал на главный вопрос: что брат? M lle Bourienne сделала этот вопрос за княжну Марью.
– Что князь? – спросила она.
– Их сиятельство с ними в том же доме стоят.
«Стало быть, он жив», – подумала княжна и тихо спросила: что он?
– Люди сказывали, все в том же положении.
Что значило «все в том же положении», княжна не стала спрашивать и мельком только, незаметно взглянув на семилетнего Николушку, сидевшего перед нею и радовавшегося на город, опустила голову и не поднимала ее до тех пор, пока тяжелая карета, гремя, трясясь и колыхаясь, не остановилась где то. Загремели откидываемые подножки.
Отворились дверцы. Слева была вода – река большая, справа было крыльцо; на крыльце были люди, прислуга и какая то румяная, с большой черной косой, девушка, которая неприятно притворно улыбалась, как показалось княжне Марье (это была Соня). Княжна взбежала по лестнице, притворно улыбавшаяся девушка сказала: – Сюда, сюда! – и княжна очутилась в передней перед старой женщиной с восточным типом лица, которая с растроганным выражением быстро шла ей навстречу. Это была графиня. Она обняла княжну Марью и стала целовать ее.
– Mon enfant! – проговорила она, – je vous aime et vous connais depuis longtemps. [Дитя мое! я вас люблю и знаю давно.]
Несмотря на все свое волнение, княжна Марья поняла, что это была графиня и что надо было ей сказать что нибудь. Она, сама не зная как, проговорила какие то учтивые французские слова, в том же тоне, в котором были те, которые ей говорили, и спросила: что он?
– Доктор говорит, что нет опасности, – сказала графиня, но в то время, как она говорила это, она со вздохом подняла глаза кверху, и в этом жесте было выражение, противоречащее ее словам.
– Где он? Можно его видеть, можно? – спросила княжна.
– Сейчас, княжна, сейчас, мой дружок. Это его сын? – сказала она, обращаясь к Николушке, который входил с Десалем. – Мы все поместимся, дом большой. О, какой прелестный мальчик!
Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m lle Bourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуя княжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его последний раз видела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь он казался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестанно оглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, что надобно. После разорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он, видимо, потерял сознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.
Несмотря на то волнение, в котором она находилась, несмотря на одно желание поскорее увидать брата и на досаду за то, что в эту минуту, когда ей одного хочется – увидать его, – ее занимают и притворно хвалят ее племянника, княжна замечала все, что делалось вокруг нее, и чувствовала необходимость на время подчиниться этому новому порядку, в который она вступала. Она знала, что все это необходимо, и ей было это трудно, но она не досадовала на них.
– Это моя племянница, – сказал граф, представляя Соню, – вы не знаете ее, княжна?
Княжна повернулась к ней и, стараясь затушить поднявшееся в ее душе враждебное чувство к этой девушке, поцеловала ее. Но ей становилось тяжело оттого, что настроение всех окружающих было так далеко от того, что было в ее душе.
– Где он? – спросила она еще раз, обращаясь ко всем.
– Он внизу, Наташа с ним, – отвечала Соня, краснея. – Пошли узнать. Вы, я думаю, устали, княжна?
У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.
Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.