Дельбрюк, Ханс

Ханс Дельбрюк
Ханс Дельбрюк
Дата рождения:	11 ноября 1848(1848-11-11)
Место рождения:	Берген-на-Рюгене
Дата смерти:	14 июля 1929(1929-07-14) (80 лет)
Место смерти:	Берлин
Научная сфера:	историк

Ханс (Ганс) Готлиб Леопольд Де́льбрюк (нем. Hans Gottlieb Leopold Delbrück; 11 ноября 1848, Берген-на-Рюгене — 14 июля 1929, Берлин) — немецкий историк. Он был одним из первых современных военных историков и основывал свой метод на критическом подходе к древним источникам, использовании смежных дисциплин, таких как демография и экономика, с тем чтобы проанализировать различные эпохи и сравнить их, имея конечную цель проследить эволюцию военных институтов. Отец биофизика Макса Дельбрюка.

Работы Дельбрюка в основном связаны с историей военного искусства. Самое масштабное его произведение — «Всеобщая история военного искусства в рамках политической истории». Другие его работы: «Персидские и Бургундские войны» (1887), «Стратегия Перикла, описанная через стратегию Фридриха Великого» (1890), «Жизнь фельдмаршала графа Нейтхардта фон Гнейзенау» (1894).

Начало деятельности

Дельбрюк родился в Бергене на острове Рюген в семье окружного судьи. Он прошел обучение в Гейдельбергском, Грайфсвальдском и Боннском университете. Во время учёбы он слушал лекции Ноордена, Шафера и Зибеля, последователей фон Ранке. Солдатом воевал во Франко-прусской войне, где переболел тифом. После войны он вернулся в университет Бонна и защитил под руководством Зибеля диссертацию, посвященную Ламберту Герсфельдскому. Дельбрюк был некоторое время наставником принца Вальдемара Прусского (6-й сын тогдашнего кронпринца). Именно в этот период, в 1870-е годы, Дельбрюк обращается к истории военного дела, вдохновленный примером немецкого военного историка и политического эмигранта Фридриха Вильгельма Рюстова. Его военно-научная деятельность началась с издания воспоминаний и биографии Гнейзенау. В ходе изучения жизни великого немецкого полководца Дельбрюк обратил внимание на существенные отличия в стратегическом мышлении людей типа Наполеона и Гнейзенау от мышления современных им полководцев, эрцгерцога Карла, Веллингтона, Шварценберга и других. Развивая свой взгляд на эту проблему, Дельбрюк читал труды Клаузевица и общался с офицерами при дворе кронпринца.

В 1879 году принц Вальдемар умер, и Дельбрюк решил продолжить академическую карьеру. Он читал в Берлине лекции о войне 1866 года. Впрочем, под давлением университетского руководства молодому лектору пришлось перенести внимание на более ранние периоды военной истории. Ханс Дельбрюк начал изучение источников по военному делу Античности и Средних веков. В это время появляются его работы по персидским войнам, стратегии Перикла и Клеона, о римской манипуле, о военных институтах древних германцев, о войнах между швейцарцами и бургундцами, о стратегии Фридриха Великого и Наполеона. Эти работы легли позже в основу его главного труда.

Дельбрюк вел активную общественно-политическую деятельность. Он был членом немецкого Рейхстага с 1884 по 1890 год. Был одним из редакторов влиятельного консервативного издания «Прусский ежегодник» (Preussische Jahrbücher). Его активное политическое поведение, равно как и лекторская деятельность, тормозили его научную карьеру. Официально он стал профессором Берлинского университета только в 1895 году. Он так и не достиг степени академика, хотя его заслуги в военной истории трудно переоценить.

Дискуссия о Фридрихе Великом

В своей работе «Стратегия Перикла, описанная через стратегию Фридриха Великого» (1890) Дельбрюк предложил разделение двух видов стратегии: стратегии измора и стратегии сокрушения. Он настаивал, что оба способа достичь победы равнозначны, хотя со времен Наполеона и до Первой мировой войны, военные теоретики разрабатывали теорию сокрушения как едва ли не единственно возможную. Говоря о двух стратегиях, Дельбрюк приводил исторические примеры. Приверженцами стратегии сокрушения, по его мнению, были Александр Македонский, Цезарь и Наполеон, а сторонниками стратегии измора — Перикл, Велизарий, Валленштейн, Густав II Адольф и Фридрих Великий. Включение прусского короля в число поборников стратегии измора навлекло на историка волну критики. Особенно яростно нападали на Дельбрюка историки Прусского Генерального штаба, которые считали стратегию сокрушения единственно верной, а потому не могли принять того, что Фридриха, икону прусских военных, их vis-à-vis отнёс в другой лагерь. Дельбрюк же настаивал, что именно в этом и состоит величие Фридриха, а если примерять на Фридриха мерки стратегии сокрушения, то он окажется третьесортным генералом. Яростная дискуссия с Кольмаром фон дер Гольцем, Фридрихом фон Бернгарди и другими офицерами Генерального штаба не утихала в течение 20 лет. В этих дискуссиях, однако, было упущено главное, что показывал Дельбрюк: что не существует стратегии на все времена. Стратегия слишком тесно связана с политическими обстоятельствами, которые подвержены изменениям.

Во время Первой мировой войны

Во время Первой мировой войны Дельбрюк составлял ежемесячные комментарии о ходе войны для «Прусского ежегодника». Сначала он невысоко оценивал шансы Франции и Англии, но по мере того, как война заходила в стратегический тупик, взгляд Дельбрюка стал меняться. Он почувствовал, что произошёл стратегический переворот, и Германии следует перейти к стратегии измора. В декабре 1916 года Дельбрюк уже писал о том, что Германия вряд ли достигнет полной победы, но она вполне может избежать поражения. Следует только крепко обороняться на западе и стараться бить по слабым местам Антанты — по Италии и России. Это приведёт к изоляции Франции и Англии, считал Дельбрюк, которую можно усугубить, оказывая давление на волю английского и французского народов к сопротивлению. Германии следует зарекомендовать себя защитницей малых народов. В частности, надо ясно провозгласить, что не будет предпринята аннексия Бельгии, что у Германии вообще нет желания расширять свои территории на западе. И наконец, следует продемонстрировать волю к заключению мира. Дельбрюк верил, что поджигателем войны была Россия, а у Франции и Англии нет никаких оснований воевать против державы, «защищающей Европу и Азию от доминирования московитов (moskowitertum)». После вступления в войну США Дельбрюк стал говорить о неизбежном поражении Германии и выступал за скорейшее заключение мира. Однако его мнение не совпадало с настроением большинства немцев, а Гинденбург и Людендорф, самые авторитетные военные, пригрозили отставкой, если будет принята готовящаяся летом 1917 года резолюция Рейхстага с мирными предложениями. Дельбрюк увидел, что между немецкими военными и гражданскими существует разлад, а причиной этого разлада он считал излишнюю независимость военных от политиков.

После войны Дельбрюк обрушился с критикой в адрес одного из главных немецких стратегов — Людендорфа. Он обвинял генерала в том, что в 1918 году Людендорф не осознал границ возможного для германской армии и пытался вновь действовать в логике стратегии сокрушения, хотя на сокрушение уже явно не оставалось сил. Следовало изматывать неприятеля и заставить его сесть за стол переговоров.

Дельбрюк как учёный

Дельбрюк пытался встроить военную историю в рамки общей истории. Он считал военное дело одной из составляющих культуры общества, способной к эволюции под влиянием экономики и политической системы. Со времён первого издания «Истории военного искусства…» в 1900 году эта книга подвергалась критике.

Дельбрюк больше интересовался общими тенденциями и не всегда вникал в частности. Сам исследователь сознавал это и признавал. Однако он полагал, что невозможно написать абсолютно исчерпывающую историю военного искусства. Его больше интересовала его главная задача: выявить связь между формой государственности и военным делом. Для этого необходимо точно осветить события, что значительно усложнялось явной ненадежностью ряда источников. Чтобы преодолеть этот недостаток, Дельбрюк привлекал географические знания о местах великих битв прошлого, знания об оружии соответствующего времени, через которое он пытался реконструировать тактику. Разбираясь в современном ему военном деле, Дельбрюк знал возможности пешего бойца, навьюченной лошади, знал ограничения, которые накладываются на маневренность крупных соединений. Это также помогало ему в его анализе прошлого. Кроме того, Дельбрюк полагал, что, проводя параллели между битвами различных эпох, надежно описанных и описанных недостаточно, возможно сделать определенные выводы. Например, он полагал возможным выводы, которые он сделал на основании хорошо описанной в источниках Битвы при Нанси, применить и к Марафонскому сражению, которое известна нам только по Геродоту. Совокупность этих методов Дельбрюк назвал Sachkritik.

Выводы Дельбрюка относительно военного дела Древнего мира были революционными. Основываясь на своем методе, он показал, что численность армий древности постоянно преувеличивалась в источниках. Дельбрюк считал, что победитель, как правило, имел больше войск, чем побеждённый. Пересмотр соотношения сил позволил ему дать совершенно новую интерпретацию некоторых известнейших сражений истории, таких как Марафон, Гавгамелы, Зама. Он пришёл к выводу, что превосходство римских армий над варварами основывалось не столько на дисциплине и более совершенной тактике, сколько на снабжении. Римляне могли призвать и содержать крупные полевые армии, которым варвары, численность которых в римских источниках была преувеличена, не могли что-либо противопоставить. Наконец, важнейшим для истории последствием его работы было то, что Шлиффен использовал его интерпретацию Сражения при Каннах, разрабатывая свой план на случай войны с Антантой.

Изыскания Дельбрюка относительно средневекового военного дела оказались более спорными. Он отделил рыцаря (конного воина) от кавалерии (организованной массы конных воинов) и рассматривал средневекового воина как независимого бойца, не способного на объединение с другими бойцами, а значит, не способного к формированию тактических отрядов. Этот вывод был оспорен последующими исследователями, в частности бельгийским историком Дж. Ф. Вербрюггеном. Ещё современники Дельбрюка критиковали его идеи относительно генезиса феодальной системы. Кроме того, Дельбрюк отрицал, что со сражений Столетней войны началось возрождение пехоты. С этим были не согласны многие историки, в частности Т. Ф. Тут.

Дойдя до военного дела Нового времени, Дельбрюк развивает свои идеи о стратегии, высказанные ранее. Он провел различие между двумя возможными стратегиями войны: измором и сокрушением (вслед за теорией ограниченной и тотальной войны Клаузевица). Выбор между двумя стратегиями, по мысли автора, зависит от политических и экономических ограничений, равно как и от соотношения сил. Применяя это разделение к войнам Фридриха Великого, Дельбрюк настаивал, что из-за численного превосходства противника пруссаки преследовали стратегию измора. Однако и тут автор не избежал критики в свой адрес, в частности за игнорирование войны за испанское наследство.

Книгу Дельбрюка высоко оценили такие уважаемые специалисты как Вильгельм Грёнер и Франц Меринг. Признавая «практический интерес» главного труда Дельбрюка, официальная советская историография критиковала его и отвергала часть его основных выводов. На таком отношении сказалась близость Дельбрюка к военным кругам Германии и его якобы пронацистские взгляды. Характерна статья в Большой советской энциклопедии издания 1953 года:

«Дельбрюк, Ганс (1848—1929), нем. реакц. историк. Автор многих военно-историч. трудов, фальсифицирующих воен. историю с позиций нем. реакц. идеологии.»

Литература

• Дельбрюк Г. [www.simposium.ru/ru/node/558 Всеобщая история военного искусства в рамках политической истории]. — СПб.: Наука, 2001
• [militera.lib.ru/science/classic2/index.html Стратегия в трудах военных классиков]. — Том II. — М., 1926.
• Bucholz, Arden. Hans Delbrück and the German Military Establishment: War Images in Conflict. — 1985.
• Bucholz, Arden. Hans Delbruck and Modern Military History — German Military Historian. — 1993.
• Gordon A. Craig. Delbrück: The Military Historian // Makers of Modern Strategy / ed. by Peter Paret. — Princeton University Press, 1986.

Отрывок, характеризующий Дельбрюк, Ханс

– Oui, Sire, [Слушаю, государь.] – и адъютант исчез в дверь палатки. Два камердинера быстро одели его величество, и он, в гвардейском синем мундире, твердыми, быстрыми шагами вышел в приемную.
Боссе в это время торопился руками, устанавливая привезенный им подарок от императрицы на двух стульях, прямо перед входом императора. Но император так неожиданно скоро оделся и вышел, что он не успел вполне приготовить сюрприза.
Наполеон тотчас заметил то, что они делали, и догадался, что они были еще не готовы. Он не захотел лишить их удовольствия сделать ему сюрприз. Он притворился, что не видит господина Боссе, и подозвал к себе Фабвье. Наполеон слушал, строго нахмурившись и молча, то, что говорил Фабвье ему о храбрости и преданности его войск, дравшихся при Саламанке на другом конце Европы и имевших только одну мысль – быть достойными своего императора, и один страх – не угодить ему. Результат сражения был печальный. Наполеон делал иронические замечания во время рассказа Fabvier, как будто он не предполагал, чтобы дело могло идти иначе в его отсутствие.
– Я должен поправить это в Москве, – сказал Наполеон. – A tantot, [До свиданья.] – прибавил он и подозвал де Боссе, который в это время уже успел приготовить сюрприз, уставив что то на стульях, и накрыл что то покрывалом.
Де Боссе низко поклонился тем придворным французским поклоном, которым умели кланяться только старые слуги Бурбонов, и подошел, подавая конверт.
Наполеон весело обратился к нему и подрал его за ухо.
– Вы поспешили, очень рад. Ну, что говорит Париж? – сказал он, вдруг изменяя свое прежде строгое выражение на самое ласковое.
– Sire, tout Paris regrette votre absence, [Государь, весь Париж сожалеет о вашем отсутствии.] – как и должно, ответил де Боссе. Но хотя Наполеон знал, что Боссе должен сказать это или тому подобное, хотя он в свои ясные минуты знал, что это было неправда, ему приятно было это слышать от де Боссе. Он опять удостоил его прикосновения за ухо.
– Je suis fache, de vous avoir fait faire tant de chemin, [Очень сожалею, что заставил вас проехаться так далеко.] – сказал он.
– Sire! Je ne m'attendais pas a moins qu'a vous trouver aux portes de Moscou, [Я ожидал не менее того, как найти вас, государь, у ворот Москвы.] – сказал Боссе.
Наполеон улыбнулся и, рассеянно подняв голову, оглянулся направо. Адъютант плывущим шагом подошел с золотой табакеркой и подставил ее. Наполеон взял ее.
– Да, хорошо случилось для вас, – сказал он, приставляя раскрытую табакерку к носу, – вы любите путешествовать, через три дня вы увидите Москву. Вы, верно, не ждали увидать азиатскую столицу. Вы сделаете приятное путешествие.
Боссе поклонился с благодарностью за эту внимательность к его (неизвестной ему до сей поры) склонности путешествовать.
– А! это что? – сказал Наполеон, заметив, что все придворные смотрели на что то, покрытое покрывалом. Боссе с придворной ловкостью, не показывая спины, сделал вполуоборот два шага назад и в одно и то же время сдернул покрывало и проговорил:
– Подарок вашему величеству от императрицы.
Это был яркими красками написанный Жераром портрет мальчика, рожденного от Наполеона и дочери австрийского императора, которого почему то все называли королем Рима.
Весьма красивый курчавый мальчик, со взглядом, похожим на взгляд Христа в Сикстинской мадонне, изображен был играющим в бильбоке. Шар представлял земной шар, а палочка в другой руке изображала скипетр.
Хотя и не совсем ясно было, что именно хотел выразить живописец, представив так называемого короля Рима протыкающим земной шар палочкой, но аллегория эта, так же как и всем видевшим картину в Париже, так и Наполеону, очевидно, показалась ясною и весьма понравилась.
– Roi de Rome, [Римский король.] – сказал он, грациозным жестом руки указывая на портрет. – Admirable! [Чудесно!] – С свойственной итальянцам способностью изменять произвольно выражение лица, он подошел к портрету и сделал вид задумчивой нежности. Он чувствовал, что то, что он скажет и сделает теперь, – есть история. И ему казалось, что лучшее, что он может сделать теперь, – это то, чтобы он с своим величием, вследствие которого сын его в бильбоке играл земным шаром, чтобы он выказал, в противоположность этого величия, самую простую отеческую нежность. Глаза его отуманились, он подвинулся, оглянулся на стул (стул подскочил под него) и сел на него против портрета. Один жест его – и все на цыпочках вышли, предоставляя самому себе и его чувству великого человека.
Посидев несколько времени и дотронувшись, сам не зная для чего, рукой до шероховатости блика портрета, он встал и опять позвал Боссе и дежурного. Он приказал вынести портрет перед палатку, с тем, чтобы не лишить старую гвардию, стоявшую около его палатки, счастья видеть римского короля, сына и наследника их обожаемого государя.
Как он и ожидал, в то время как он завтракал с господином Боссе, удостоившимся этой чести, перед палаткой слышались восторженные клики сбежавшихся к портрету офицеров и солдат старой гвардии.
– Vive l'Empereur! Vive le Roi de Rome! Vive l'Empereur! [Да здравствует император! Да здравствует римский король!] – слышались восторженные голоса.
После завтрака Наполеон, в присутствии Боссе, продиктовал свой приказ по армии.
– Courte et energique! [Короткий и энергический!] – проговорил Наполеон, когда он прочел сам сразу без поправок написанную прокламацию. В приказе было:
«Воины! Вот сражение, которого вы столько желали. Победа зависит от вас. Она необходима для нас; она доставит нам все нужное: удобные квартиры и скорое возвращение в отечество. Действуйте так, как вы действовали при Аустерлице, Фридланде, Витебске и Смоленске. Пусть позднейшее потомство с гордостью вспомнит о ваших подвигах в сей день. Да скажут о каждом из вас: он был в великой битве под Москвою!»
– De la Moskowa! [Под Москвою!] – повторил Наполеон, и, пригласив к своей прогулке господина Боссе, любившего путешествовать, он вышел из палатки к оседланным лошадям.
– Votre Majeste a trop de bonte, [Вы слишком добры, ваше величество,] – сказал Боссе на приглашение сопутствовать императору: ему хотелось спать и он не умел и боялся ездить верхом.
Но Наполеон кивнул головой путешественнику, и Боссе должен был ехать. Когда Наполеон вышел из палатки, крики гвардейцев пред портретом его сына еще более усилились. Наполеон нахмурился.
– Снимите его, – сказал он, грациозно величественным жестом указывая на портрет. – Ему еще рано видеть поле сражения.
Боссе, закрыв глаза и склонив голову, глубоко вздохнул, этим жестом показывая, как он умел ценить и понимать слова императора.


Весь этот день 25 августа, как говорят его историки, Наполеон провел на коне, осматривая местность, обсуживая планы, представляемые ему его маршалами, и отдавая лично приказания своим генералам.
Первоначальная линия расположения русских войск по Ко лоче была переломлена, и часть этой линии, именно левый фланг русских, вследствие взятия Шевардинского редута 24 го числа, была отнесена назад. Эта часть линии была не укреплена, не защищена более рекою, и перед нею одною было более открытое и ровное место. Очевидно было для всякого военного и невоенного, что эту часть линии и должно было атаковать французам. Казалось, что для этого не нужно было много соображений, не нужно было такой заботливости и хлопотливости императора и его маршалов и вовсе не нужно той особенной высшей способности, называемой гениальностью, которую так любят приписывать Наполеону; но историки, впоследствии описывавшие это событие, и люди, тогда окружавшие Наполеона, и он сам думали иначе.
Наполеон ездил по полю, глубокомысленно вглядывался в местность, сам с собой одобрительно или недоверчиво качал головой и, не сообщая окружавшим его генералам того глубокомысленного хода, который руководил его решеньями, передавал им только окончательные выводы в форме приказаний. Выслушав предложение Даву, называемого герцогом Экмюльским, о том, чтобы обойти левый фланг русских, Наполеон сказал, что этого не нужно делать, не объясняя, почему это было не нужно. На предложение же генерала Компана (который должен был атаковать флеши), провести свою дивизию лесом, Наполеон изъявил свое согласие, несмотря на то, что так называемый герцог Эльхингенский, то есть Ней, позволил себе заметить, что движение по лесу опасно и может расстроить дивизию.
Осмотрев местность против Шевардинского редута, Наполеон подумал несколько времени молча и указал на места, на которых должны были быть устроены к завтрему две батареи для действия против русских укреплений, и места, где рядом с ними должна была выстроиться полевая артиллерия.
Отдав эти и другие приказания, он вернулся в свою ставку, и под его диктовку была написана диспозиция сражения.
Диспозиция эта, про которую с восторгом говорят французские историки и с глубоким уважением другие историки, была следующая:
«С рассветом две новые батареи, устроенные в ночи, на равнине, занимаемой принцем Экмюльским, откроют огонь по двум противостоящим батареям неприятельским.
В это же время начальник артиллерии 1 го корпуса, генерал Пернетти, с 30 ю орудиями дивизии Компана и всеми гаубицами дивизии Дессе и Фриана, двинется вперед, откроет огонь и засыплет гранатами неприятельскую батарею, против которой будут действовать!
24 орудия гвардейской артиллерии,
30 орудий дивизии Компана
и 8 орудий дивизии Фриана и Дессе,
Всего – 62 орудия.
Начальник артиллерии 3 го корпуса, генерал Фуше, поставит все гаубицы 3 го и 8 го корпусов, всего 16, по флангам батареи, которая назначена обстреливать левое укрепление, что составит против него вообще 40 орудий.
Генерал Сорбье должен быть готов по первому приказанию вынестись со всеми гаубицами гвардейской артиллерии против одного либо другого укрепления.
В продолжение канонады князь Понятовский направится на деревню, в лес и обойдет неприятельскую позицию.
Генерал Компан двинется чрез лес, чтобы овладеть первым укреплением.
По вступлении таким образом в бой будут даны приказания соответственно действиям неприятеля.
Канонада на левом фланге начнется, как только будет услышана канонада правого крыла. Стрелки дивизии Морана и дивизии вице короля откроют сильный огонь, увидя начало атаки правого крыла.
Вице король овладеет деревней [Бородиным] и перейдет по своим трем мостам, следуя на одной высоте с дивизиями Морана и Жерара, которые, под его предводительством, направятся к редуту и войдут в линию с прочими войсками армии.
Все это должно быть исполнено в порядке (le tout se fera avec ordre et methode), сохраняя по возможности войска в резерве.
В императорском лагере, близ Можайска, 6 го сентября, 1812 года».
Диспозиция эта, весьма неясно и спутанно написанная, – ежели позволить себе без религиозного ужаса к гениальности Наполеона относиться к распоряжениям его, – заключала в себе четыре пункта – четыре распоряжения. Ни одно из этих распоряжений не могло быть и не было исполнено.
В диспозиции сказано, первое: чтобы устроенные на выбранном Наполеоном месте батареи с имеющими выравняться с ними орудиями Пернетти и Фуше, всего сто два орудия, открыли огонь и засыпали русские флеши и редут снарядами. Это не могло быть сделано, так как с назначенных Наполеоном мест снаряды не долетали до русских работ, и эти сто два орудия стреляли по пустому до тех пор, пока ближайший начальник, противно приказанию Наполеона, не выдвинул их вперед.
Второе распоряжение состояло в том, чтобы Понятовский, направясь на деревню в лес, обошел левое крыло русских. Это не могло быть и не было сделано потому, что Понятовский, направясь на деревню в лес, встретил там загораживающего ему дорогу Тучкова и не мог обойти и не обошел русской позиции.
Третье распоряжение: Генерал Компан двинется в лес, чтоб овладеть первым укреплением. Дивизия Компана не овладела первым укреплением, а была отбита, потому что, выходя из леса, она должна была строиться под картечным огнем, чего не знал Наполеон.
Четвертое: Вице король овладеет деревнею (Бородиным) и перейдет по своим трем мостам, следуя на одной высоте с дивизиями Марана и Фриана (о которых не сказано: куда и когда они будут двигаться), которые под его предводительством направятся к редуту и войдут в линию с прочими войсками.
Сколько можно понять – если не из бестолкового периода этого, то из тех попыток, которые деланы были вице королем исполнить данные ему приказания, – он должен был двинуться через Бородино слева на редут, дивизии же Морана и Фриана должны были двинуться одновременно с фронта.
Все это, так же как и другие пункты диспозиции, не было и не могло быть исполнено. Пройдя Бородино, вице король был отбит на Колоче и не мог пройти дальше; дивизии же Морана и Фриана не взяли редута, а были отбиты, и редут уже в конце сражения был захвачен кавалерией (вероятно, непредвиденное дело для Наполеона и неслыханное). Итак, ни одно из распоряжений диспозиции не было и не могло быть исполнено. Но в диспозиции сказано, что по вступлении таким образом в бой будут даны приказания, соответственные действиям неприятеля, и потому могло бы казаться, что во время сражения будут сделаны Наполеоном все нужные распоряжения; но этого не было и не могло быть потому, что во все время сражения Наполеон находился так далеко от него, что (как это и оказалось впоследствии) ход сражения ему не мог быть известен и ни одно распоряжение его во время сражения не могло быть исполнено.