Дельта, Пенелопа
| Пенелопа Дельта | |
| греч. Πηνελόπη Δέλτα | |
 Пенелопа Дельта с двумя дочерьми, 1897 год | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Род деятельности: | |
Пенелопа Дельта (греч. Πηνελόπη Δέλτα, 1874, Александрия, Египет — 27 апреля 1941, Афины) — греческая писательница, одна из первых литераторов-женщин в новогреческой литературе. Первый греческий автор книг для детей.
Содержание
Биография
Ранние годы
Пенелопа Дельта родилась в Александрии[1], в семье фанариотов, зажиточного торговца хлопком, Эммануила Бенакиса и Виргинии Хорем[2]. Пенелопа была третьим из шести детей. У неё были старшая сестра Александра и брат Антонис Бенакис (его Пенелопа Дельта увековечила в своей книге «Ο Τρελαντώνης» в образе героя, подобного Тому Сойеру; Антонис Бенакис известен как греческий коллекционер, основатель Музея Бенаки) и младшие братья Коснятин (умер в возрасте 2 лет), Александр и сестра Аргина.
Семья Бенакисов временно переехала в Афины в 1882 году. Здесь Пенелопа впоследствии вышла замуж за богатого предпринимателя-фанариота Стефаноса Дельтаса. У них было три дочери — София Маврокордатос, Виргиния Заннас и Александра Пападопулос. Стефанос Дельтос приходился племянником математику Константину Каратеодори.
Супруги Дельтосы вернулись в Александрию в 1905 году, где Пенелопа познакомилась с Ионом Драгумисом, греческим вице-консулом Греции в Александрии, писателем и революционером. Ион Драгумис, как и Пенелопа Дельта, также писал о борьбе за Македонию. Определенное время между Пенелопой и Драгумисом продолжались романтические отношения. Из уважения к мужу и их детям, Дельта и Драгумис решили прекратить отношения. Однако до 1912 года продолжалась их страстная переписка, пока Драгумис не влюбился в чрезвычайно популярную греческую актрису Марику Котопули. Тогда Пенелопа дважды пыталась покончить жизнь самоубийством.
Творческий период
В 1906 году Пенелопа Дельта переехала в Франкфурт (тогда в составе Германской империи), когда её муж начал работать в семейной компании Хоремис-Бенакис. В 1909 году во Франкфурте вышел её первый роман «Για την Πατρίδα» (Ради Отечества). Действие романа происходит в византийскую эпоху; чтобы избежать неточностей, Дельта начала переписку с историком Густавом Шлюмбергом, известным специалистом по Византии. Их постоянное взаимодействие стало материалом для написания второго романа «Τον Καιρό του Βουλγαροκτόνου» (В годы Болгаробойцы)[3], который повествует об эпохе правления византийского императора Василия II Болгаробойцы[4]. Переворот в Гуди в 1909 году вдохновил её на написание третьего романа «Παραμύθι χωρίς όνομα» (Сказка без названия), опубликованный в 1911 году.
В 1913 году Пенелопа Дельта вернулась в Александрию, а затем в 1916 году она поселилась в Афинах, где её отец Эммануил Бенакис был избран мэром. Находясь в Афинах, они стали близкими друзьями Элефтериоса Венизелоса. Отец Пенелопы в политическом кругу сотрудничал с Венизелосом и даже служил министром финансов в первом правительстве Венизелоса.
Длительная переписка Пенелопы с епископом Хрисанфом, митрополитом Трапезунда (впоследствии Хрисанф (архиепископ Афинский), послужила материалом для следующей книги, опубликованной в 1925 году и посвященной жизни Христа. В том самом 1925 году ей был поставлен диагноз - полиомиелит. В 1927 она начала писать трилогию «Ρωμιοπούλες» (Юные гречанки), тонко завуалированную автобиографию, которую она завершила только в 1939 году. Основанная на событиях афинского жизни, первая часть «Пробуждение» охватывает события с 1895 по 1907 год, вторая часть «Жара» охватывает период с 1907 по 1909 годы, и заключительная часть «Сумерки» — 1914—1920 годы. Политические события этой бурной эпохи приведены по собственными переживаниями и опытом писательницы: её отец чуть не был казнен партией роялистов, тогда как Ион Драгумис был убит фракцией Венизелоса в 1920 году. С тех пор Пенелопа Дельта одевалась только в чёрное.
В то самое время она опубликовала свои три основные работы: детские романы «Ο Τρελαντώνης» ((Сумасшедший Антонис — 1932), «Ο Μάγκας» (1935), «Τα μυστικά του βάλτου» (Тайны болота — 1937). Последний описывал военные действия между греками и болгарами на озере и топях у македонского города Янница, на фоне Борьбы за Македонию в начале 20 века (Борьба за Македонию). Пенелопа Дельта в основном руководствовалась воспоминаниями о той войне капитана Никифороса (Деместихас, Иоаннис) и информацией собранной её помощницей Антигоной Беллу Трепсиади, которая была дочерью одного из борцов за Македонию[5].
Известно, что Пенелопа Дельта строго запрещала собственным внукам беспокоить её, когда она писала, однако к вечеру читала им то, что написала за день, вместо вечерней сказки.
Последние годы
В последний годы жизни писательницы болезнь постепенно прогрессировала. Отрадой для неё стали дневники и архивы её потерянной любви, Иона Драгумиса, переданные Пенелопе его старшим братом Филиппом. Ей удалось продиктовать около 1 000 страниц рукописных комментариев к записям Драгумиса перед тем, как она решила уйти из жизни.
Пенелопа Дельта покончила самоубийством 27 апреля 1941, в тот самый день, когда войска вермахта вошли в Афины[1]. По её просьбе её похоронили в саду в величественном особняке Кифисии. Епископ Хрисанф, её товарищ, который к тому времени стал архиепископом Афин, возглавил похороны. На её могиле высекли слово ΣIΩΠH — «тишина».
Наследники
Особняк Дельты унаследовали её три дочери — София, Виргиния и Александра. Они построили также гостевой дом, который назвали «Совираль» — по начальным буквам своих имен. Виргиния вышла замуж за греческого политика Александроса Заннаса. Их общая дочь Елена Заннас — мать греческого политика Антониса Самараса, лидера главной оппозиционной политической партии «Новая Демократия»[6]. Одновременно их сын Павлос Заннас (1929—1989) был выдающимся критиком искусства и переводчиком на новогреческий Марселя Пруста. В 1989 году Александра, последняя дочь Пенелопы Дельты, завещала усадьбу Музею Бенаки. Теперь в доме Дельты действует исторический архив музея.
Основные работы
- Ради Отечества — Για την Πατρίδα (1909)
- Во времена Болгаробойцы — Τον καιρό του Βουλγαροκτόνου (1911)
- Сказка без названия — Παραμύθι χωρίς όνομα (1911)
- Сказки и другое — Παραμύθια και άλλα (1915)
- Жизнь Христа — Η ζωή του Χριστού (1925)
- Сумасшедший Антонис — Ο Τρελαντώνης (1932)
- Крутой (книга о собаке под этой кличкой) — Ο Μάγκας (1937)
- Тайны болота- Τα μυστικά του βάλτου (1937)
- Юные ромейки (см. юные гречанки) — Ρωμιοπούλες (1939)
- Элефтериос Венизелос: дневник, воспоминания, свидетельства, переписка — Ελευθέριος Κ. Βενιζέλος : ημερολόγιο, αναμνήσεις, μαρτυρίες, αλληλογραφία (1978)
Напишите отзыв о статье "Дельта, Пенелопа"
Примечания
- ↑ 1 2 Modern library of Alexandria (BA), Cairo. Bibliotheca Alexandrina News, Conference about Penelope Delta at the BA, at 2009-05-04:[www.bibalex.org/english/media/NewsDetails.aspx?NewsID=2541]
- ↑ [www.benaki.gr/index.asp?id=4010201&lang=en Biography of Penelope Delta]. Benaki Museum. Проверено 25 мая 2009. [www.webcitation.org/69AGgaqj5 Архивировано из первоисточника 15 июля 2012].
- ↑ By Roderick Beaton. [books.google.com/books?id=QI9Xw7EiIjsC&pg=PA104&dq=An+introduction+to+modern+Greek+literature%E2%80%8E+penelope+delta&client=firefox-a An introduction to modern Greek literature]. Oxford University Press (1999). Проверено 23 апреля 2009.
- ↑ Paul Stephenson, The Legend of Basil the Bulgar-Slayer, Cambridge University Press, 2003, page 120
- ↑ Marii︠a︡ Nikolaeva Todorova. [books.google.com/books?id=xM2Q_l4CfNAC&pg=PA215&dq=Byzantium+and+the+modern+Greek+identity+Penelope+Delta&client=firefox-a Balkan identities]. C. Hurst & Co. Publishers. Проверено 21 апреля 2009.
- ↑ [www.greecetoday.ru/home/news/565/?printversion Антонис Самарас — новый лидер греческой партии «Новая демократия»]
См. также
Ссылки
- [www.mlahanas.de/Greeks/NewLiteratur/PenelopeDelta.html Penelope Delta — mlahanas.de] (англ.)
- [histclo.com/bio/d/bio-delta.html Biographies: Penelope Delta (Greece, 1874—1941)] (англ.)
- [www.benaki.gr/index.asp?id=4010201&lang=en Penelope Delta — Benaki Museum] (англ.)
Отрывок, характеризующий Дельта, Пенелопа
– Sire! – сказал он. – Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l'Europe! [Государь! Ваше величество подписывает в эту минуту славу народа и спасение Европы!]Государь наклонением головы отпустил Мишо.
В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.
От начальника ополчения он поехал к губернатору. Губернатор был маленький живой человечек, весьма ласковый и простой. Он указал Николаю на те заводы, в которых он мог достать лошадей, рекомендовал ему барышника в городе и помещика за двадцать верст от города, у которых были лучшие лошади, и обещал всякое содействие.
– Вы графа Ильи Андреевича сын? Моя жена очень дружна была с вашей матушкой. По четвергам у меня собираются; нынче четверг, милости прошу ко мне запросто, – сказал губернатор, отпуская его.
Прямо от губернатора Николай взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за двадцать верст на завод к помещику. Все в это первое время пребывания его в Воронеже было для Николая весело и легко, и все, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, все ладилось и спорилось.
Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.
Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
Переодевшись, надушившись и облив голову холодной подои, Николай хотя несколько поздно, но с готовой фразой: vaut mieux tard que jamais, [лучше поздно, чем никогда,] явился к губернатору.
Это был не бал, и не сказано было, что будут танцевать; но все знали, что Катерина Петровна будет играть на клавикордах вальсы и экосезы и что будут танцевать, и все, рассчитывая на это, съехались по бальному.
Губернская жизнь в 1812 году была точно такая же, как и всегда, только с тою разницею, что в городе было оживленнее по случаю прибытия многих богатых семей из Москвы и что, как и во всем, что происходило в то время в России, была заметна какая то особенная размашистость – море по колено, трын трава в жизни, да еще в том, что тот пошлый разговор, который необходим между людьми и который прежде велся о погоде и об общих знакомых, теперь велся о Москве, о войске и Наполеоне.
Общество, собранное у губернатора, было лучшее общество Воронежа.
Дам было очень много, было несколько московских знакомых Николая; но мужчин не было никого, кто бы сколько нибудь мог соперничать с георгиевским кавалером, ремонтером гусаром и вместе с тем добродушным и благовоспитанным графом Ростовым. В числе мужчин был один пленный итальянец – офицер французской армии, и Николай чувствовал, что присутствие этого пленного еще более возвышало значение его – русского героя. Это был как будто трофей. Николай чувствовал это, и ему казалось, что все так же смотрели на итальянца, и Николай обласкал этого офицера с достоинством и воздержностью.
