Демилль, Сесил Блаунт

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Сесил Б. Демилль
Cecil B. DeMille

Студийное фото 1920-х годов
Дата рождения:

12 августа 1881(1881-08-12)

Место рождения:

Ашфилд, Массачусетс, США

Дата смерти:

21 января 1959(1959-01-21) (77 лет)

Место смерти:

Голливуд, США

Гражданство:

США

Профессия:

кинорежиссёр, кинопродюсер

Карьера:

1919—1956

Сесил Блаунт Демилль (англ. Cecil Blount DeMille, 12 августа 1881 — 21 января 1959) — американский кинорежиссёр и продюсер, лауреат премии «Оскар» за картину «Величайшее шоу мира» в 1952 году. Долгие годы кинопредприниматели США считали его эталоном кинематографического успеха.





Биография

Отец де Милля, выходец из Франции, до женитьбы работал учителем. Но его жена, мать де Милля, настояла, чтобы он занялся драматургией. А для продвижения его пьес госпожа Демилль организовала литературно-гастрольное бюро. Бюро помогало коллективам подбирать репертуар и подыскивало актёров. Так Сесил и его старший брат Вильям (тоже кинорежиссёр) выросли в семье, близкой к литературе и театру.

1912 — вместе с Джесси Ласки основывает кинокомпанию «Дж. Ласки Фичер Плэй К°», позднее — «Paramount Pictures». Изначально де Миль планировал стать театральным режиссёром, но в 1913 году Д. Ласки поручил ему постановку фильма «Муж индианки». Первый опыт оказался неудачным. Первым успехом де Милля явилась «Кармен» — экранизация новеллы Проспера Мериме, адаптированная к американским условиям. Главную роль в нём играла известная оперная «дива» Джеральдина Фаррар.

В 1956 году во время натурных съёмок в Египте своей последней картины «Десять заповедей» у де Миля случился сердечный приступ, от которого он так и не оправился. 21 января 1959 года он скончался в Голливуде от сердечной недостаточности в возрасте 77 лет. Похоронен на голливудском кладбище «Hollywood Forever».

Творческий метод

Для послевоенного творчества де Милля была характерна помпезность. Действие фильмов развертывалось в богатых гостиных с роскошными туалетами и великосветскими приемами. Многие критики утвердили за ним прозвище «поэт ванных комнат», так как в каждом его фильме из современной жизни показывались сцены в роскошных ванных апартаментах. С. Демилль большое внимание уделял рекламе. Он не брезговал даже принимать заказы на рекламу от парфюмерных и мебельных фирм, сообщая по ходу фильма точные адреса магазинов.

Ещё одно прозвище де Милля — «режиссёр-хамелеон». Он много раз менял направление своего творчества соответствуя духу времени. Так после богатых салонов он стал создавать фильмы о величии религии («Царь царей», «Крестовые походы»). Это были зрелищные фильмы с большими батальными сценами, богатыми интерьерами восточными дворцами.

Личная жизнь

В 1902 году Демилль женился на актрисе Констанс Адамс, которая родила ему дочь Сесилию. Позже они приняли в свою семью трёх сирот, младшая из которых, Кэтрин Демилль, стала актрисой.

Избранная фильмография

Немые фильмы

Звуковые фильмы

См. также

Источники

Напишите отзыв о статье "Демилль, Сесил Блаунт"

Ссылки

Отрывок, характеризующий Демилль, Сесил Блаунт

– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».