Денежная система Российской империи 1885—1896 годов

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Де́нежная систе́ма Росси́йской импе́рии (1885—1896 годы) состояла из основной валюты — бумажного[1] рубля, и вспомогательной валюты — металлического золотого рубля; взаимный курс этих двух валют определялся рынком. Использование золотой валюты было разрешено только во внешнеторговом обороте. Формально бумажный рубль именовался кредитным билетом (то есть банкнотой, размениваемой на звонкую монету) и считался серебряным, а его курс к золоту был фиксированным, то есть денежная система юридически была биметаллической. В действительности государство не разменивало кредитный рубль ни на золото, ни на серебро, а полновесные серебряные монеты вышли из обращения. Бумажный рубль дополнялся вспомогательной неполновесной серебряной монетой и медной монетой. Система начала действовать в 1885 году, с момента небольшой девальвации золотого рубля, и перестала действовать в 1897 году, после преобразования её в монометаллическую золотую денежную систему.





Предыстория денежной системы 1885 года

С 1843 года в России действовала денежная система с полновесными серебряными и золотыми (империалы, червонцы) монетами, а также с государственными кредитными билетами, свободно размениваемыми на оба типа монет. Основной денежной единицей был рубль серебром, который с 1762 года[2] содержал в себе 4 золотника 21 долю (17,995 грамма) чистого серебра, то есть цена серебра составляла 5,557 копейки за грамм. Десятирублёвый золотой империал с 1763 года (в 1839—1869 годах он официально стоил 10 рублей 30 копеек)[3] чеканился в 88-й золотниковой пробе (примерно 917-я метрическая) содержал в себе 2 золотника 78 долей (11,988 грамма) чистого золота, что составляло 1,199 грамма золота в рубле и 83,403 копейки за грамм золота. Номинал золотого империала был выражен в серебряных рублях. Отношение золота к серебру по номинальному курсу монеты было 1:15, а с учетом официального 3-процентного лажа — 1:15,45[4], что примерно соответствовало мировому рыночному соотношению цен двух металлов (так, например, во Франции было официально принято соотношение 1:15,5[5]).

Денежная система имела переходный характер и сочетала в себе признаки серебряного монометаллизма и биметаллизма. С одной стороны, отношение стоимости серебра и золота было зафиксировано законом, на оба металла распространялось право свободной чеканки, казна была обязана принимать золотую монету во все платежи, в обращении, а также в металлическом запасе государства, серебряные и золотые монеты были представлены приблизительно поровну — всё это признаки биметаллизма. С другой стороны, закон признавал золотую монету факультативной валютой, и в сделках между частными лицами она использовалась лишь при согласии обеих сторон. Кроме того, номинал золотой монеты был на 3 % ниже курса, по которому казна выдавала и принимала эту монету, что теоретически могло свидетельствовать о зарезервированном государством праве в дальнейшем изменять этот курс. В глазах населения монетный и банкнотный рубль серебром был продолжением монетного серебряного рубля, циркулировавшего до 1843 года. Все эти обстоятельства позволяли считать российское денежное обращение серебряным монометаллизмом[6].

В 1854 году банковская система России начала испытывать трудности: с началом международных осложнений, предшествовавших Крымской войне, курс рубля к европейским валютам упал, и население начало активно разменивать кредитные билеты на монету. Правительство в ответ начало вводить различные ограничения по суммам и условиям обмена, в основном в отношении золотой монеты. Наконец, в 1858 году обмен кредитных билетов на золото и серебро был полностью прекращён. Кредитные билеты превратились в бумажные (фиатные, необеспеченные) деньги, отношение стоимости серебра и золота к ним теперь определялось рынком. Металл в золотой и полновесной серебряной монете теперь стоил дороже их номинала, в связи с чем эти виды монет вышли из внутреннего денежного обращения — теперь население рассматривало их как слитки драгоценных металлов. Казна продолжала использовать империалы для выплаты купонного дохода по государственным займам, номинированным в золоте. С мая 1862 года по ноябрь 1863 года правительство в попытке восстановить металлическое денежное обращение обменивало кредитные билеты на звонкую монету, но по исчерпании разменного фонда отказалось от своих планов. Формально рубль по-прежнему считался кредитным (обеспеченным), фактически же стал бумажным (необеспеченным)[7].

В 1877 году государство потребовало уплачивать таможенные пошлины российской золотой монетой, после чего в общих чертах сформировалась та система денежного обращения, которая будет, с небольшими модификациями, действовать до 1897 года. Эта система была двухвалютной с плавающим курсом (в тогдашней финансовой практике вместо курса часто учитывался лаж)[8] валют между собой, с бумажным рублём в качестве основной валюты и с золотым монетным рублём в качестве специальной валюты для внешней торговли. Серебряный рубль, формально бывший основной денежной единицей, фактически исчез из обращения и использовался только для учётных целей.

Биметаллическое денежное обращение в России прекратило существование из-за недостаточности государственных финансов. Но восстановить его оказалось невозможным уже по другой причине: с начала 1860-х годов в мире выросла добыча серебра, и, благодаря новым технологиям, упала его себестоимость. В результате серебро, исторически относившееся к золоту как 1:15, с конца 1860-х стало дешеветь. Первые два раза (в 1870-х и в 1880-х) оно подешевело скачками, до 1:18 и 1:20, а с начала 1890-х годов плавно пошло вниз и за 5—7 лет обвалилось до 1:30[9]. Уже в первой половине 1870-х годов стра́ны, имевшие биметаллическое денежное обращение, закрыли свободный размен на серебро и тем самым перешли на золотой стандарт[10].

Бумажно-денежное обращение во второй период его существования в России (первый был связан с ассигнациями, второй захватил 1858—1896 годы) встречалось и в других развитых странах. Во Франции необеспеченные металлом бумажные деньги ходили в 1848—1850-м и в 1870—1878 годах, в Австрии — в 1848—1892 годах, в Италии в 1866—1881 годах; в 1892 году Италия не смогла удержать свободный размен банкнот на золото и вновь перешла к бумажно-денежному обращению. На некоторых этапах бумажно-денежного обращения в этих странах существовала и параллельная золотая валюта, приблизительно на тех же основаниях, что и в России. В США необеспеченные бумажные доллары (greenbacks) появились в 1860 году, в 1879 году их циркуляция была ограничена, а курс выровнен с курсом золотого доллара[11].

В 1885 году денежная система России была подвергнута модификации. Содержание золота в империале было понижено с 11,988 грамма до 11,614 грамма (на 3,1 %), после чего соотношение между серебром и золотом увеличилось до 1:15,495. Это соотношение было принято для установления номинала монет в биметаллическом обращении европейских государств (к этому моменту уже реформированному во многих странах в золотое). Содержание золота в монете было увеличено с 86,8 % до 90 % по весу, содержание серебра в полноценной серебряной монете было уменьшено с 91,7 % до 90 %, что привело монету к стандартам пробы континентальной Европы. Это позволило перечеканивать русскую монету на иностранную (и обратно) без расходов на рафинирование и легирование металла, что приводило к увеличению привлекательности монеты для международного торгового оборота[12].

Устройство денежной системы 1885 года

Формально-юридическое устройство денежной системы

Деньги

Основной денежной единицей был серебряный рубль, выпускаемый в виде государственных кредитных билетов, золотой монеты (империала) и полноценной серебряной монеты. Рубль содержал в себе 4 золотника 21 долю (17,995 грамма) чистого серебра, то есть цена серебра составляла 5,557 копейки за грамм. Десятирублёвый золотой империал содержал в себе 2 золотника 69,36 доли (11,614 грамма) чистого золота, что составляло 1,1614 грамма золота в рубле и 86,103 копейки за грамм золота. Хотя империал физически был золотой монетой, его формальный номинал был выражен в серебряных рублях. Отношение золота к серебру по номинальному курсу монеты было 1:15,495[12].

Кредитные билеты теоретически выпускались достоинством в 1, 3, 5, 10, 25, 50, 100 рублей; в реальном обороте 50-рублёвой купюры не было[13]. Золотая монета чеканилась достоинством в 10 рублей (империал) и в 5 рублей (полуимпериал). Золотая монета содержала по весу 90 % золота и 10 % лигатурного металла (меди), то есть была в 1,111 раза тяжелее своего золотого содержания. Полноценная (банковская) серебряная монета чеканилась достоинством в 1 рубль, 50 и 25 копеек. Серебряная монета содержала по весу 90 % серебра и 10 % лигатурного металла (меди), то есть была в 1,111 раза тяжелее своего серебряного содержания. Полноценная серебряная монета принималась во все платежи (без согласия второй стороны) на сумму не свыше 25 рублей в каждый платёж[12].

Казна имела обязательство чеканить золотую и полноценную серебряную монету из металла, приносимого частными лицами (так называемая свободная чеканка монеты). Золотая монета чеканилась по заявкам частных лиц за 0,96 % от номинальной цены золота (136 рублей с пуда чистого золота), серебряная монета — за 6,59 % от номинальной цены серебра (60 рублей с пуда чистого серебра); не включая сюда технические расходы на очистку золота. Отношение золота к серебру по курсу чеканки в монету было 1:16,43[12].

Разменная монета изготавливалась из серебра (неполновесная монета) и меди. Разменная серебряная монета чеканилась достоинством в 20, 15, 10 и 5 копеек. Монета состояла по весу из 50 % серебра и 50 % меди. Содержание чистого серебра в разменной монете было в два раза ниже, чем в полновесной (банковской) монете — 8,998 грамма в рубле. Медная монета чеканилась достоинством в 5, 3, 2 и 1 копейку, в полкопейки и в четверть копейки. Рубль в медной монете весил 327,61 грамма. Разменная монета принималась во все платежи (без согласия второй стороны) на сумму не свыше трёх рублей в каждый платёж[12].

Государство не обязывалось держать против выпущенных кредитных билетов разменный металлический фонд и не лимитировало их выпуск никакими заранее объявленными правилами; каждая отдельная эмиссия кредитных денег утверждалась особым законодательным актом, подлежавшим опубликованию. Выпуск в обращение золотых денег, благодаря существованию института свободной чеканки монеты по требованию частных лиц, не требовал законодательного утверждения.

Теоретическая паритетная стоимость золотого рубля в золотых мировых валютах составляла:

Обратное значение, то есть теоретическая паритетная стоимость золотых валют в золотых рублях, составляло:

  • 4 рубля 06 золотой копейки за фунт,
  • 25 копеек за франк,
  • 30,87 копейки за германскую марку,
  • 52,08 копейки за голландский гульден,
  • 26,25 копейки за австро-венгерскую крону,
  • 1 рубль 29,4 копейки за доллар США[14].

В 1888—1889 годах кредитные билеты достоинством 1, 3, 5, 10 и 25 рублей были обменены на новые (образца 1887 года). Это техническое мероприятие не имело монетарного значения.

Ценные бумаги с признаками денег

Кроме рублей, в денежном обороте участвовали ещё два вида ценных государственных бумаг, имевших некоторые свойства денег.

Депозитные металлические квитанции выдавались золотопромышленникам, сдавшим добытое золото в государственные золотосплавочные лаборатории, обычно располагавшиеся непосредственно в районах золотых приисков. Квитанции давали право на получение соответствующей сданному золоту суммы в золотой монете, в конторах Государственного банка в Санкт-Петербурге, Москве, Одессе, Риге, Ростове и Варшаве. Квитанции выпускались достоинством в 5, 10, 25, 50, 100, 500 и 1000 рублей[15]. Квитанции не имели срока действия, с апреля 1895 года они могли использоваться в сделках между частными лицами (при согласии обеих сторон) и принимались государством по номиналу во все платежи, что сделало их суррогатом золотой монеты ограниченного обращения.

Билеты Государственного казначейства (так называемые серии) представляли собой государственные процентные бумаги, приносившие 4,32 % (с 1887 года — 3,79 %, с 1894 года — 3 %) годовых. Билеты выпускались отдельными сериями, на срок в 8, 6 лет и 4 года; по истечении срока выпуска билеты подлежали по усмотрению казны либо выкупу, либо замене на следующие выпуски на аналогичных условиях. Проценты по 8- и 6-летним билетам выплачивались ежегодно, по отрезным купонам, по 4-летним — одновременно с выкупом билета. Билеты выпускались достоинством в 50 и 100 рублей. Билеты выдавались государством (по желанию получателя) по номиналу во все платежи и принимались (начиная с 1894 года) государством во все платежи, по номиналу и с учётом накопившегося процента. Билеты могли использоваться в сделках между частными лицами (при согласии обеих сторон). В 1896 году в обращении находилось билетов на 216 млн рублей[16].

Монетное обращение регулировалось Уставом монетным, а обращение банкнот и государственных ценных бумаг — Уставом кредитным.

Фактическое устройство денежной системы

Фактическое устройство денежной системы определялось тем обстоятельством, что с 1858 года казна отказалась от свободного размена кредитных билетов на серебро и золото. После этого кредитные билеты и разменные монеты превратились в бумажную валюту, обмениваемую на золото и серебро по рыночному курсу, но не обеспеченную драгоценными металлами. На кредитных билетах осталась надпись о том, что они подлежат свободному размену на золотую и серебряную монету (эта надпись сохранялась даже на билетах образца 1887 года); но это обещание фактически не исполнялось государством[17].

Стоимость золотого (выраженного в золотой монете) рубля, жёстко связанная с ценой золота, поднялась относительно кредитного (выраженного в неполноценных кредитных билетах и разменной монете) рубля выше номинала, то есть золотая и кредитная валюты стали независимыми. Империал, формально имевший номинал в серебряных рублях, теперь по факту был номинирован в денежной единице, не предусмотренной действовавшим законодательством — в золотых рублях. Рубль в кредитных билетах стал, также вне терминологии законов того времени, называться кредитным рублем.

Рыночная стоимость полновесной серебряной монеты, связанная с отношением рыночных цен на золото и серебро, оказалась связанной с ценой золотого рубля. С 1860 по 1893 год рыночная ценность серебра в полновесной серебряной монете была выше её номинала. Это привело к тому, что полноценная серебряная монета, скупаемая торговцами серебром, исчезла из обращения. В разменной серебряной монете при этом стоимость серебра была ниже номинала, поэтому такая монета осталась в обороте. Рубль в полновесной монете, превратившись практически в условную расчётную величину (счётную денежную единицу), продолжал называться серебряным рублём. Ещё в 1876 году правительство за ненадобностью прекратило чеканку из частного серебра, а в 1881-м — открыло её снова, покупая серебро уже по биржевой цене (то есть приноситель серебра должен был купить металл за сумму большую, чем номинал выдаваемой ему монеты); объём чеканки был невелик, а вся монета уходила в Китай, сохранявший серебряное денежное обращение, где использовалась при внешнеторговых расчётах в качестве серебряного слитка[18].

Норма о содержании золота в золотом рубле, описанная в Монетном уставе, сохранила силу; норма о содержании серебра в кредитном рубле не соответствовала действительности, так как рубль не разменивался на серебро по жёсткому курсу; норма о содержании серебра в полновесной монете утратила фактическое значение, так как эта монета вышла из обращения. Страна практически перешла на двухвалютное обращение (кредитный рубль и золотой рубль), со свободным рыночным курсом валют друг к другу, с третьей теоретической расчётной единицей — серебряным рублём[19].

Государство, считая необходимым бороться со спекуляцией на курсе кредитного рубля (относительно золотого рубля), запрещало использовать золотой рубль во внутренних расчётах, номинировать сделки (кроме внешнеторговых) в золотом рубле или металлическом золоте, открывать в банках золотые счета (кроме как для внешнеторговых нужд), совершать биржевые сделки с золотом (кроме простых поставочных сделок). В то же время государство использовало империалы для выплаты процентов по государственным займам, номинированным в золоте. Государство с 1877 года также требовало от импортеров оплачивать таможенные пошлины (только ввозные, так как вывозных пошлин в России не было) золотыми рублями по номиналу. Этот комплекс ограничений привёл к схеме циркуляции золотого рубля между казной, держателями золотых государственных ценных бумаг, импортёрами и снова казной. Эмиссия золотого рубля осуществлялась частично как частная золотопромышленниками (сдаваемое золото оплачивалось только золотой монетой), после чего золотая монета переходила к импортёрам. Поскольку выплаты по золотым займам обычно составляли бо́льшую сумму, чем собираемые таможенные пошлины, государство продолжало покупать на рынке золото за кредитные билеты и чеканить необходимые для расчётов по займам империалы. В то же время золотые деньги под влиянием описанных выше ограничений вышли из употребления во внутреннем обороте и были практически неизвестны населению[20].

Рыночная стоимость кредитного рубля относительно золота определялась на Санкт-Петербургской бирже посредством установления курса на чеки и трёхмесячные векселя в ходовых золотых валютах (фунт, германская марка, французский франк), выданные российским банками на Лондон, Берлин и Париж. Векселя и чеки покупались импортёрами для расчёта с зарубежными контрагентами. Поскольку к 1880-м годам все эти валюты были жёстко привязаны к золоту (и, следовательно, жёстко связаны между собой), данный курс автоматически определял стоимость золотого рубля и золота в слитках относительно кредитного рубля. Курс Санкт-Петербургской биржи фактически следовал обратным курсам (то есть курсам рублёвых чеков и векселей на Санкт-Петербург) на европейских биржах[21].

Золотой рубль также имел колеблющуюся рыночную стоимость, отличимую от теоретической паритетной; колебания определялись величиной текущего спроса и предложения на валюту. Колебания были жёстко ограничены золотыми точками экспорта и импорта — величиной издержек на перевозку, страхование в пути и перечеканку одной валюты в другую. Когда рыночный курс доходил до золотой точки, участникам рынка становилось выгодней не покупать векселя на валюту, а физически переместить и перечеканить золотые рубли. Отклонение золотой точки от паритета начиналось от 0,9 % (операции на Берлин) и доходило до 4,1 % (операции на Нью-Йорк)[22].

Государство продолжало соблюдать своё обязательство чеканить монету из металла, приносимого частными лицами. Чеканка монеты из частного золота действительно происходила — большая часть добываемого в России золота перечеканивалась в монету; а чеканка полновесной серебряной монеты была невыгодна для владельцев серебра и фактически прекратилась[23].

Кредитный рубль на международном рынке вёл себя как волатильная валюта, его курс легко раскачивался при воздействии на рынок спекулянтов. В конце 1880-х нормальными считались годовые отклонения в 25 % разницы между максимумом и минимумом курса. Курс рубля мог удерживаться от колебаний, только если правительство производило в необходимых случаях рыночные интервенции. В этом крылась другая опасность: правительство не умело бороться с использованием служебной информации для получения личной выгоды (инсайдом). В 1892 году председатель Комитета финансов А. А. Абаза был уличён в том, что играл на заёмные деньги на курс рубля, используя секретную служебную информацию. Вместе с тем, ещё с конца 1870-х выявился аттрактор курса рубля — 66 копеек золотом за кредитный рубль; более 10 лет среднегодовые значения курса почти не отклонялись от этой величины[24].

Подготовка и введение золотого денежного обращения

К началу 1880-х годов правительство стало готовиться к постепенному переходу на золотое денежное обращение. Активную и вполне успешную политику в этом направлении проводили министры финансов Николай Бунге (1881—1886) и Иван Вышнеградский (1887—1892), а завершена эта работа была при Сергее Витте (1892—1903).

С 1884 года началось постепенное накопление казной золотого фонда; фонд условно назывался разменным, но не использовался для гарантирования банкнот или для их размена и, следовательно, не воздействовал на текущее денежное обращение. С 1888 года было принято за правило, что при выпуске очередных серий кредитных билетов равная им сумма в золоте депонировалась в Государственном банке. Банкноты, не обеспеченные золотом в разменном фонде, именовались временно-выпущенными; государство постепенно выводило их из обращения. Сальдо расчётного баланса за всё время действия монетной системы 1885 года было для России отрицательным — золото имело тенденцию уходить из страны. Соответственно, повышение золотого запаса, которым располагала казна, не могло происходить иначе как при росте внешней задолженности России — государство непрерывно занимало всё новые и новые средства на внешнем рынке[23]. Ни активный торговый баланс (за 1882—1897 годы экспорт продукции превысил импорт на 2635 млн рублей), ни увеличение добычи золота (в первой половине 1890-х годов среднегодовая добыча золота достигла 42 202,7 кг, что составило 17,2 % мировой добычи) не меняло этой картины[25][26].

С лета 1890 года правительство перешло к политике поддержания курса кредитного рубля на уровне 3:2, то есть 150 кредитных копеек за золотой рубль. Курс поддерживался путём покупки золота на рынке (кредитный рубль в тот период демонстрировал тенденцию к повышению). С 1893 года правительство перешло к косвенным мерам по борьбе с колебаниями курса кредитного рубля. Были запрещены форвардные и беспоставочные (на курсовую разницу) сделки на золотой рубль на российских биржах. Министерство финансов проводило индивидуальные переговоры с банками и крупными биржевыми игроками, используя административный ресурс для неофициального запрещения участия в сделках на курс кредитного рубля. Усилия правительства были успешными, и к концу 1893 года кредитный рубль стал показывать низкую волатильность (колебания не более 3 % от целевого курса — 3:2)[27].

Летом 1893 года стоимость серебра относительно золота упала ниже его (серебра) номинальной цены в полновесной серебряной монете (это было вызвано технологическими причинами — удешевлением и увеличением мировой добычи)), то есть банковская серебряная монета стала неполновесной и перестала отличаться от разменной. Правительство не могло поддерживать ставшую выгодной свободную чеканку серебряной монеты из приносимого частными лицами серебра и 16 июня 1893 года отозвало это своё обязательство. Вместе с тем, теперь серебряная монета перестала выпадать из обращения, и казна смогла начать её чеканку из собственного серебра. Учитывая, что серебро теперь стоило дешевле монеты, казна стала получать при этой операции монетный доход. Изготовление фальшивой серебряной монеты, ранее бессмысленное, теперь стало возможным, и правительство запретило ввоз в страну иностранной серебряной монеты (за исключением сохранивших серебряный стандарт азиатских стран, с которыми невозможно было бы торговать при таком запрете)[28].

К 1895 году курс кредитного рубля настолько стабилизировался в отношении 3:2, что в мае правительство разрешило заключать сделки и производить расчёт на золотую монету по текущему биржевому курсу. Это должно было показать рынку, что спекуляция на золотом рубле более невозможна, так как правительство обладает достаточной финансовой силой, чтобы удерживать его курс[29].

С 1895 года правительство стало временно принимать различные налоги и сборы в золотой монете, считая империал (10 рублей) за 14 рублей 80 копеек в кредитных билетах (на 20 копеек менее идеального для правительства рыночного курса); виды налогов, для которых это было возможно, и разрешённые периоды устанавливались индивидуально для каждого случая. С начала 1896 года курс был поднят до 15 рублей, что значительно облегчило устные расчёты. В августе 1896 года Высочайшим указом было объявлено, что курс в 15 кредитных рублей за империал будет использоваться как минимум до декабря 1897 года и далее того, если не последует особого распоряжения о его отмене[30].

С апреля 1895 казна начала принимать во все платежи металлические депозитные квитанции, получаемые золотопромышленниками по сдаче золота в государственные золотосплавочные лаборатории, а также любыми лицами при сдаче в казну иностранной золотой монеты[31].

В 1896 году казна, к большому неудовольствию публики, стала принудительно насыщать денежное обращение золотой монетой. Купюры в 1, 3 и 5 рублей изымались из обращения, а взамен казна стала производить значительную часть платежей империалами и полуимпериалами. До этого момента 90 % населения (по оценке экономиста С. Ф. Шарапова) никогда не видело золотой монеты, и то, что номинал этих монет (10 и 5 рублей) не соответствовал их реальной цене (15 и 7,5 рубля), приводило к многочисленным недоразумениям[32].

Таким образом, в 1895—1896 годах денежная система практически превратилась в монометаллическую золотую. Курс кредитного рубля к золотому оказался де-факто фиксированным, казна (путём принятия золотого рубля в платежи по фиксированной цене) гарантировала, что он не поднимется выше. Единственное различие с полноценным золотым денежным обращением заключалось в том, что казна не гарантировала, что будет поддерживать этот курс постоянно. Кроме того, вместо обязательства нелимитированно разменивать кредитные билеты на золото казна де-факто гарантировала, что она будет поддерживать стабильный биржевой курс, позволяющий всякому проделать эту операцию на свободном рынке. Находящиеся в обращении империалы и полуимпериалы получили фактический номинал в 15 и 7,5 рублей, хотя на них было обозначено достоинство в 10 и 5 рублей[33].

Наконец, после года успешного действия «почти золотой» денежной системы, с 3 января 1897 года правительство перешло на полноценное золотое денежное обращение. Десятирублёвый империал получил, при сохранении прежнего веса в золоте, новый номинал в 15 рублей (то есть золотой рубль был формально девальвирован до текущего курса кредитного рубля); был объявлен свободный размен кредитного рубля на золотую монету и обратно; обязательство об обмене кредитного рубля на серебро и обратно было ликвидировано; свободная чеканка золотой монеты сохранялась, свободная чеканка серебряной монеты (отменённая в 1893 году) более не возобновлялась и окончательно перешла в руки государства, вся серебряная монета (с 1893 года неполновесная) осталась в обращении. Прежние неразменные кредитные билеты (формально номинированные в серебряных рублях) превратились в кредитные билеты, номинированные в золотых рублях и обеспеченные золотым разменным фондом. Стоимость старого кредитного рубля в золоте при преобразовании его в золотой не изменилась; не изменились, следовательно, и внутренние цены[34][35].

На этом временно закончилась история российских бумажных денег, которая продолжилась через 16 лет, когда перед самым началом Первой мировой войны (законом от 27 июля 1914 года) правительство было вынуждено закрыть размен кредитных билетов на золото и снова превратить их в бумажные деньги[36].

Министры финансов Российской империи эпохи денежного стандарта 1885—1896 годов:

Основные параметры денежного обращения в 1885—1896 годах

Годы 1885 1886 1887 1888 1889 1890 1891 1892 1893 1894 1895 1896
Среднегодовой курс 3-мес. векселей на Лондон,
фунтов за кред. рубль[37] 		0,101 0,098 0,089 0,093 0,127 0,117 0,110 0,100 0,105 0,108 0,108 0,106
Среднегодовой курс золотого рубля,
кред. копеек за рубль, на СПб бирже[38] 		157,8 169,8 179,6 168,2 151,8 137,8 149,8 161,4 153,2 149,2 148,2 150,0
Среднегодовой курс серебряного рубля,
кред. копеек за рубль, по цене мет. серебра[38] 		125,9 126,7 131,6 118,6 106,6 108,2 111,1 105,4 89,5 71,0 72,6 73,3
Среднегодовое отношение серебра к золоту,
на лондонском валютном рынке[39] 		19,41 20,78 21,13 21,99 22,10 19,76 20,92 23,72 26,49 32,56 31,60 31,66
Кредитных билетов в обращении,
годовой максимум, млн руб.[40] 		917 946 986 1032 973 978 1072 1139 1112 1072 1103 1083
Разменный фонд казначейства,
млн рублей зол.[41] 		171,4 171,4 171,4 211,4 211,4 211,4 211,5 286,5 361,5 361,5 450,0 500,0
Золотой запас (полностью),
млн рублей зол.[42] 		273,1 311,1 281,5 273,7 297,1 372,3 483,8 495,2 581,5 598,6 645,7 659,6
Чеканка золотой монеты,
млн рублей зол.[43] 		26,8 29,1 26,0 26,5 24,4 28,1 2,7 0,7 3,0 3,0 50,0 0,0
Чеканка серебряной полноценной монеты,
млн рублей сер.[44] 		1,3 1,7 2,0 1,5 1,5 2,0 3,5 3,8 3,2 0,4 4,8 26,0
Государственный долг,
на конец года, млн кред. рублей[45] 		5411 5662 5743 5324 5433 5385 5657 5819 5834 6552 6506 6735

Оценки денежной системы 1885 года

Проект введения золотого денежного обращения с середины 1890-х годов стал объектом оживлённого обсуждения в экономическом сообществе, в специальной литературе, периодической печати и даже в популярной прессе[46]. Поскольку такое обсуждение не могло обойтись без сравнения проектируемой денежной системы с имеющейся, денежная система 1885 года на закате своего существования также оказалась в фокусе внимания общественности и экономической науки. Особенностью дискуссии было то, что к моменту её начала исторические альтернативы золотому стандарту — серебряный стандарт и биметаллизм — уже показали свою несостоятельность; выбор имелся только между золотым и бумажным рублём[47]. Таким образом, спор шёл о том, оставлять ли денежное обращение в текущем состоянии или переходить на золотой монометаллизм[48].

Первой обсуждаемой темой была экономическая полезность фиксированного курса рубля по отношению к золоту и золотым иностранным валютам. Сторонники золотого рубля полагали, что фиксированный курс уменьшает риски участников внешней торговли. Считалось, что золотой рубль сделает торговлю с Россией более привлекательной для стран с золотой валютой: хотя сами внешнеторговые операции велись в золотых рублях, внутренние цены (а за ними спрос на импортируемые товары и предложение экспортируемых) колебались вместе с курсом кредитных билетов. Таким образом, стабилизация должна была привести к увеличению участия России в международной торговле. Сторонники бумажного рубля полагали, что его колеблющийся курс не является неудобством для тех участников рынка, которые имеют навыки работы с этим риском — а этими участниками являются как раз российские торговцы и банки. Кроме того, колеблющийся курс рубля стабилизировал прибыль сельхозпроизводителей — в годы низкого урожая экспорт падал, курс кредитных билетов падал вслед за ним, и производители, экспортируя меньше зерна в товарном выражении, получали бо́льшую прибыль в кредитных билетах за единицу зерна. С точки зрения сторонников бумажного рубля, плавающий курс национальной валюты давал правительству в руки инструменты финансового регулирования — интервенции на валютном рынке, в то время как золотое обращение при сложившемся торговом балансе не оставляло правительству иного выхода, кроме как делать новые внешние займы для поддержания золотого запаса.

Второй обсуждаемой темой была целесообразность издержек, связанных с поддержанием золотого обращения. Объём издержек, необходимый для создания и поддержания разменного золотого фонда, легко поддавался учёту и прогнозированию. Выгоды же от золотого обращения носили косвенный характер, и их точная денежная оценка была невозможной. Сторонники золотого рубля считали, что стабильность внутренних цен, гарантия от дефицитности бюджета, фиксированный курс рубля к мировым валютам и снятие рисков колебания валютных курсов перекрывают издержки поддержания золотого стандарта. Сторонники бумажных денег полагали, что необходимость непрерывного получения зарубежных кредитов для поддержания разменного фонда как раз и создаёт излишние риски; а средства, омертвлённые в виде золотого запаса, принесли бы экономике большую пользу, превратившись в инвестиции. Высказывалось мнение, что бумажные деньги — неудобные, но дешёвые — лучше подходят для бедных экономик (в том числе и для российской); России не следует слепо следовать за странами, превосходящими её по развитию[49].

Наиболее активными сторонниками бумажного рубля были экономист С. Ф. Шарапов[50] и публицист Г. В. Бутми[51].

На дискуссию оказала влияние и ситуация в других странах. К 1895 году необеспеченные бумажные деньги существовали только в Аргентине, Бразилии, Перу, Португалии, Греции, Испании и Италии; причём в Португалии и Италии недавний переход к бумажным деньгам произошёл вследствие падения золотого денежного обращения. Все страны — лидеры промышленного развития и основные торговые партнёры России имели либо золотое денежное обращение, либо хромающий биметаллизм (биметаллизм с фактическим ограничением размена и обращения серебра)[52].

Точка в споре была поставлена волевым решением министра финансов С. Ю. Витте, отказавшегося принимать во внимание аргументы сторонников бумажного рубля[53] и завершившего в 1897 году давно подготавливаемую денежную реформу. Но и в период 1897—1914 годов идея бумажного рубля продолжала сохранять определённую популярность в экономическом сообществе; критика чрезмерной дороговизны золотого обращения для России так никогда и не прекращалась[54].

Основная масса оценок денежной системы России в современной российской литературе следует апологетическому (по отношению к золотому обращению) тону и аргументам дореволюционных официальных источников. В рамках такого подхода золотое денежное обращение рассматривается как совершенное, а бумажное — как переходная стадия от серебряного к золотому, затянувшаяся по причине финансовой слабости государства[55]. Имеются и отдельные исследователи, считающие, что Россия, следовавшая траектории догоняющего развития, напрасно отказалась от более подходящих её экономическому укладу бумажных денег[56].

Обширная мировая экономическая литература, посвящённая историческому анализу денежных систем, склоняется к оценке золотого денежного обращения как выгодного для стран «ядра» (Великобритании, Германии, Франции и США), а бумажного — выгодного для стран периферии[57]. По мнению Йозефа Шумпетера, бумажное денежное обращение было экономически адекватным для России; отказавшись от него, Россия затормозила свой рост и создала сложности для самой себя; это решение, не порождённое реальными экономическими потребностями страны, представлялось Шумпетеру в некоторой степени загадочным[58].

См. также

Напишите отзыв о статье "Денежная система Российской империи 1885—1896 годов"

Примечания

  1. ↑ В статье используется терминология, принятая в годы действия монометаллических и биметаллических денежных систем. В рамках этой терминологии банкноты, не обеспеченные обменом на драгоценные металлы, именуются бумажными, а обеспеченные — кредитными. Подробные объяснения: Дмитриев-Мамонов, 1915, с. 134—137. Современные аналоги этих двух терминов — fiat money и representative money.
  2. ↑ Кашкаров, Т. 1, с. 123—124.
  3. ↑ В период 1839—1869 годов империал имел тот же вес, что и ранее, и на нём был указан тот же номинал в 10 рублей, однако закон указывал, что золотые деньги обмениваются на серебряные и на ассигнации с 3-процентным лажем (надбавкой к номиналу), то есть по 1030 копеек за империал.Кашкаров, Т. 1, с. 118-119.
  4. ↑ Свод законов Российской империи (издание 1853 года), том VII, Устав Монетный.
  5. ↑ Подробнее см. статью «Французский франк»
  6. ↑ Большинство источников старого периода описывают эту денежную систему как серебряный монометаллизм. Обзор вопроса с данной точки зрения: Кауфман, 1910, стр. 200—207. В современных экономических трудах имеются оценки системы как биметаллизма, формального называвшегося серебряным монометаллизмом: Spulber, Nicolas. Russia’s Economic Transitions: From Late Tsarism to the New Millennium. — Cambridge University Press, 2003. — ISBN 978-0-511-06955-0., стр. 112.
  7. ↑ Никольский, 1892, Гл. VII—VIII.
  8. ↑ По терминологии того времени, прибавка к стоимости золотой валюты относительно её номинала в бумажной валюте, выраженная в процентах, называлась лажем, а стоимость одной валюты, выраженная в другой валюте, называлась курсом. Например, если (условно) за 1 золотой рубль давали 4 кредитных, то лаж на золото составлял 300 %, курс кредитного рубля — 25 золотых копеек, курс золотого рубля — 400 кредитных копеек. См. Дмитриев-Мамонов, 1915, с. 138.
  9. ↑ Таблица соотношения цен на серебро и золото с 1493 по 1912 год: Дмитриев-Мамонов, 1915, с. 248—249.
  10. ↑ Подробный обзор ситуации с серебром и её влияния на денежные системы: Дмитриев-Мамонов, 1915, с. 247—257.
  11. ↑ Дмитриев-Мамонов, 1915, с. 155—161.
  12. ↑ 1 2 3 4 5 Полное собрание законов Российской империи. — Т. 5. — 1885. — № 3380.
  13. ↑ Материалы, 1922, с. 214.
  14. ↑ Кашкаров, Т. 1, с. 135.
  15. ↑ Дмитриев-Мамонов, 1915, с. 197.
  16. ↑ Подробно о билетах государственного казначейства: Мигулин, 1907, с. 59—65.
  17. ↑ Подробная история и статистика выпуска кредитных билетов, размена и состояния разменного фонда: Кашкаров, Т. 1, глава третья
  18. ↑ Дмитриев-Мамонов, 1915, с. 198.
  19. ↑ Подробно об исчезновении серебряной полновесной монете и нескольких этапах замены её неполновесной монетой: Дмитриев-Мамонов, 1915, с. 194—195.
  20. ↑ Подробное описание мер по борьбе с внутренним золотым обращением: Кашкаров, Т. 1, с. 200—202.
  21. ↑ Подробное объяснение механизма вексельных валютных расчётов: Дмитриев-Мамонов, 1915, с. 106—131.
  22. ↑ Дмитриев-Мамонов, 1915, с. 110—112.
  23. ↑ 1 2 См. таблицу ниже.
  24. ↑ Анализ исторических колебаний курса: Денежная реформа, 1896, с. 30—31.
  25. ↑ Малышев, 1991, [vsemonetki.ru/books/item/f00/s00/z0000007/st005.shtml Бумажные денежные знаки эпохи системы золотого монометаллизма и после её краха].
  26. ↑ Подробный анализ составляющих расчётного баланса России: С.С.Х. (Хрулёв, С. С.). [library6.com/index.php/library6/item/503902 Финансы России]. — СПб., 1907. — С. 20—31. — 292 с..
  27. ↑ Дмитриев-Мамонов, 1915, с. 199—200.
  28. ↑ Дмитриев-Мамонов, 1915, с. 201.
  29. ↑ Материалы, 1922, с. 102—103.
  30. ↑ Полный перечень правительственных мероприятий за 1895—1896 годы: Материалы, 1922, с. 115—117.
  31. ↑ Правила обращения депозитных квитанций: Материалы, 1922, с. 105—107.
  32. ↑ Мигулин, 1907, с. 280.
  33. ↑ Дмитриев-Мамонов, 1915, с. 202.
  34. ↑ Дмитриев-Мамонов, 1915, с. 203.
  35. ↑ Малышев, 1991, [vsemonetki.ru/books/item/f00/s00/z0000007/st005.shtml Бумажные денежные знаки эпохи системы золотого монометаллизма и после её краха]..
  36. ↑ [www.cbr.ru/today/?PrtId=impbank Государственный банк Российской Империи]. — ЦБ РФ, 2000—2014.
  37. ↑ По этому курсу импортёры покупали основную массу зарубежной валюты, на которую затем приобретались товары для ввоза в Россию: Кашкаров, Т. 1, с. 169—170. Курс включает в себя учётный процент за три месяца, и поэтому не совпадает с золотым паритетом валют.
  38. ↑ 1 2 Кашкаров, Т. 1, с. 177.
  39. ↑ Кашкаров, Т. 1, с. 155—156.
  40. ↑ Кашкаров, Т. 1, с. 104—105.
  41. ↑ Разменный фонд казначейства — неприкосновенный золотой фонд, резервировавшийся при каждом выпуске банкнот: Кашкаров, Т. 1, с. 73.
  42. ↑ Золотой запас — физическое золото в государственных фондах всех назначений и наименований, включая сюда и разменный фонд: Кашкаров, Т. 1, с. 73.
  43. ↑ Кашкаров, Т. 2, приложение, с. 20—21.
  44. ↑ Кашкаров, Т. 2, приложение, с. 26—29.
  45. ↑ Кашкаров, Т. 2, с. 104.
  46. ↑ Мартынов, С. Д. [library6.com/index.php/library6/item/475720 Государство и экономика: система Витте]. — СПб.: Наука, 2002. — 405 с.
  47. ↑ Объяснение непригодности серебряного и биметаллического обращения: Мигулин, 1907, с. 180—205.
  48. ↑ Обозрению обширной полемики посвящено отдельное издание: Денежная реформа, 1896
  49. ↑ Доводы экономистов изложены по изданию: Денежная реформа, 1896. Аргументация с правительственной стороны: Материалы, 1922, с. 130—208.
  50. ↑ Основное сочинение Шарапова — книга «Бумажный рубль» (Шарапов, 1895). Нападки Шарапова были настолько убедительны, что в начале 1900-х годов Витте был вынужден от него откупиться, предоставив казённую субсидию его предприятию.
  51. ↑ Основное сочинение Бутми: Бутми, Г. В. [library6.com/index.php/library6/item/бутми-г-золотая-валюта-сборник-статей-и-речей Золотая валюта. Сб. ст. и речей]. — СПб., 1904. — 235 с.
  52. ↑ Дмитриев-Мамонов, 1915, с. 293—300.
  53. ↑ Резюме взглядов Витте на денежную систему: Речь, произнесённая министром финансов 28 декабря 1895 года в общем собрании Государственного Совета и Представление министра финансов об исправлении денежного обращения от 14 марта 1896 года, Материалы, 1922, с. 130—208.
  54. ↑ Примером очень содержательной критики является книга: С.С.Х. (Хрулёв, С. С.). [library6.com/index.php/library6/item/503902 Финансы России]. — СПб., 1907. — 292 с.
  55. ↑ Пример данного подхода к проблеме: Мартынов, С. Д. [library6.com/index.php/library6/item/475720 Государство и экономика: система Витте]. — СПб.: Наука, 2002. — 405 с.
  56. ↑ Пример положительного отношения к бумажным деньгам: Дубянский, 2004
  57. ↑ Обзор научных мнений: Bordo, Michael D. Chapter 8.1. // The Gold Standard and Related Regimes. Collected Essays. — Cambridge University Press, 2005. — ISBN 0-521-55006-8.
  58. ↑ Schumpeter, Josef A. History of Economic Analysys. — Taylor & Francis e-Library, 2006. — P. 754. — ISBN 0-203-98391-2..

Литература

  • Гурьев, А. [library6.com/index.php/library6/item/571100 Денежное обращение в России в XIX столетии. Исторический очерк]. — СПб., 1908. — 253 с.
  • [library6.com/index.php/library6/item/840100 Денежная реформа. Свод мнений и отзывов]. — СПб., 1896. — 351 с.
  • Дмитриев-Мамонов, В. А., Евлзин, З. [library6.com/index.php/library6/item/501745 Деньги]. — Пг., 1915. — 308 с.
  • Дубянский, А. Н. [statehistory.ru/books/A--N--Dubyanskiy_Problema-parallelnykh-deneg-v-Rossiyskoy-imperii/ Проблема параллельных денег в Российской империи]. — СПб.: Изд-во СПб. ун-та, 2004.
  • Кауфман, И.И. Серебряный рубль в России от его возникновения до конца XIX века. — СПб., 1910. — 268 с.
  • Кашкаров, М. [library6.com/books/903881.pdf Денежное обращение в России. В 2 т]. — СПб., 1898. — Т. 1.
  • Кашкаров, М. [library6.com/books/903882.pdf Денежное обращение в России. В 2 т]. — СПб., 1898. — Т. 2.
  • [library6.com/index.php/library6/item/62351230 Материалы по денежной реформе 1895—1897 гг.] / Вып. 1. Под ред. А. И. Буковецкого. — Пг.-М., 1922. — 210 с.
  • Малышев, А. И., Таранков, В. И., Смиренный, И. Н. [vsemonetki.ru/books/item/f00/s00/z0000007/index.shtml Бумажные денежные знаки России и СССР] / Под ред. В. И. Таранкова. — М.: Финансы и статистика, 1991. — 496 с. — ISBN 5-279-00326-3.
  • Мигулин, П. П. [library6.com/index.php/by-time/1917/item/мигулин-пп-русский-государственный-кредит-эпоха-1893-1906-гг Русский государственный кредит (1769—1906). Опыт исторического обзора]. — Харьков, 1907. — Т. III (эпоха 1893—1906 гг.). — 1216 с.
  • Министерство финансов. 1802—1902. Часть вторая. — СПб., 1902. — 691 с.
  • Никольский, П. А. Бумажные деньги в России. — Казань, 1892. — 393 с.
  • Талицкий (Сергей Шарапов). Бумажный рубль (его теория и практика). — СПб., 1895. — 156 с.
Русское царство и
Российская империя
СССР
Россия после 1991 года

Отрывок, характеризующий Денежная система Российской империи 1885—1896 годов

– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.


Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.


Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
За сараем послышались голоса.
– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.
– Que diable! [Черт возьми!] – сказал голос человека, стукнувшегося обо что то.
Князь Андрей, выглянув из сарая, увидал подходящего к нему Пьера, который споткнулся на лежавшую жердь и чуть не упал. Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей из своего мира, в особенности же Пьера, который напоминал ему все те тяжелые минуты, которые он пережил в последний приезд в Москву.
– А, вот как! – сказал он. – Какими судьбами? Вот не ждал.
В то время как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица было больше чем сухость – была враждебность, которую тотчас же заметил Пьер. Он подходил к сараю в самом оживленном состоянии духа, но, увидав выражение лица князя Андрея, он почувствовал себя стесненным и неловким.
– Я приехал… так… знаете… приехал… мне интересно, – сказал Пьер, уже столько раз в этот день бессмысленно повторявший это слово «интересно». – Я хотел видеть сражение.
– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал князь Андрей насмешливо. – Ну что Москва? Что мои? Приехали ли наконец в Москву? – спросил он серьезно.
– Приехали. Жюли Друбецкая говорила мне. Я поехал к ним и не застал. Они уехали в подмосковную.


Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
– Так ты понял все расположение войск? – перебил его князь Андрей.
– Да, то есть как? – сказал Пьер. – Как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все таки понял общее расположение.
– Eh bien, vous etes plus avance que qui cela soit, [Ну, так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было.] – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князя Андрея. – Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? – сказал он.
– Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, – сказал князь Андрей.
– Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли? В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?
– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.
– Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, – робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.
– Отчего же так? – спросил Пьер.
– Да вот хоть бы насчет дров или кормов, доложу вам. Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что. Ведь мы уходим, ему достается, не так ли, ваше сиятельство? – обратился он к своему князю, – а ты не смей. В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчет этого просто стало. Свет увидали…
– Так отчего же он запрещал?
Тимохин сконфуженно оглядывался, не понимая, как и что отвечать на такой вопрос. Пьер с тем же вопросом обратился к князю Андрею.
– А чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю, – злобно насмешливо сказал князь Андрей. – Это очень основательно; нельзя позволять грабить край и приучаться войскам к мародерству. Ну и в Смоленске он тоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил. Но он не мог понять того, – вдруг как бы вырвавшимся тонким голосом закричал князь Андрей, – но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал об измене, он старался все сделать как можно лучше, он все обдумал; но от этого то он и не годится. Он не годится теперь именно потому, что он все обдумывает очень основательно и аккуратно, как и следует всякому немцу. Как бы тебе сказать… Ну, у отца твоего немец лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности; нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец…
– Однако, говорят, он искусный полководец, – сказал Пьер.
– Я не понимаю, что такое значит искусный полководец, – с насмешкой сказал князь Андрей.
– Искусный полководец, – сказал Пьер, – ну, тот, который предвидел все случайности… ну, угадал мысли противника.
– Да это невозможно, – сказал князь Андрей, как будто про давно решенное дело.
Пьер с удивлением посмотрел на него.
– Однако, – сказал он, – ведь говорят же, что война подобна шахматной игре.
– Да, – сказал князь Андрей, – только с тою маленькою разницей, что в шахматах над каждым шагом ты можешь думать сколько угодно, что ты там вне условий времени, и еще с той разницей, что конь всегда сильнее пешки и две пешки всегда сильнее одной, a на войне один батальон иногда сильнее дивизии, а иногда слабее роты. Относительная сила войск никому не может быть известна. Поверь мне, – сказал он, – что ежели бы что зависело от распоряжений штабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь, в полку вот с этими господами, и считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день, а не от них… Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа; а уж меньше всего от позиции.
– А от чего же?
– От того чувства, которое есть во мне, в нем, – он указал на Тимохина, – в каждом солдате.
Князь Андрей взглянул на Тимохина, который испуганно и недоумевая смотрел на своего командира. В противность своей прежней сдержанной молчаливости князь Андрей казался теперь взволнованным. Он, видимо, не мог удержаться от высказывания тех мыслей, которые неожиданно приходили ему.
– Сражение выиграет тот, кто твердо решил его выиграть. Отчего мы под Аустерлицем проиграли сражение? У нас потеря была почти равная с французами, но мы сказали себе очень рано, что мы проиграли сражение, – и проиграли. А сказали мы это потому, что нам там незачем было драться: поскорее хотелось уйти с поля сражения. «Проиграли – ну так бежать!» – мы и побежали. Ежели бы до вечера мы не говорили этого, бог знает что бы было. А завтра мы этого не скажем. Ты говоришь: наша позиция, левый фланг слаб, правый фланг растянут, – продолжал он, – все это вздор, ничего этого нет. А что нам предстоит завтра? Сто миллионов самых разнообразных случайностей, которые будут решаться мгновенно тем, что побежали или побегут они или наши, что убьют того, убьют другого; а то, что делается теперь, – все это забава. Дело в том, что те, с кем ты ездил по позиции, не только не содействуют общему ходу дел, но мешают ему. Они заняты только своими маленькими интересами.
– В такую минуту? – укоризненно сказал Пьер.
– В такую минуту, – повторил князь Андрей, – для них это только такая минута, в которую можно подкопаться под врага и получить лишний крестик или ленточку. Для меня на завтра вот что: стотысячное русское и стотысячное французское войска сошлись драться, и факт в том, что эти двести тысяч дерутся, и кто будет злей драться и себя меньше жалеть, тот победит. И хочешь, я тебе скажу, что, что бы там ни было, что бы ни путали там вверху, мы выиграем сражение завтра. Завтра, что бы там ни было, мы выиграем сражение!
– Вот, ваше сиятельство, правда, правда истинная, – проговорил Тимохин. – Что себя жалеть теперь! Солдаты в моем батальоне, поверите ли, не стали водку, пить: не такой день, говорят. – Все помолчали.
Офицеры поднялись. Князь Андрей вышел с ними за сарай, отдавая последние приказания адъютанту. Когда офицеры ушли, Пьер подошел к князю Андрею и только что хотел начать разговор, как по дороге недалеко от сарая застучали копыта трех лошадей, и, взглянув по этому направлению, князь Андрей узнал Вольцогена с Клаузевицем, сопутствуемых казаком. Они близко проехали, продолжая разговаривать, и Пьер с Андреем невольно услыхали следующие фразы:
– Der Krieg muss im Raum verlegt werden. Der Ansicht kann ich nicht genug Preis geben, [Война должна быть перенесена в пространство. Это воззрение я не могу достаточно восхвалить (нем.) ] – говорил один.
– O ja, – сказал другой голос, – da der Zweck ist nur den Feind zu schwachen, so kann man gewiss nicht den Verlust der Privatpersonen in Achtung nehmen. [О да, так как цель состоит в том, чтобы ослабить неприятеля, то нельзя принимать во внимание потери частных лиц (нем.) ]
– O ja, [О да (нем.) ] – подтвердил первый голос.
– Да, im Raum verlegen, [перенести в пространство (нем.) ] – повторил, злобно фыркая носом, князь Андрей, когда они проехали. – Im Raum то [В пространстве (нем.) ] у меня остался отец, и сын, и сестра в Лысых Горах. Ему это все равно. Вот оно то, что я тебе говорил, – эти господа немцы завтра не выиграют сражение, а только нагадят, сколько их сил будет, потому что в его немецкой голове только рассуждения, не стоящие выеденного яйца, а в сердце нет того, что одно только и нужно на завтра, – то, что есть в Тимохине. Они всю Европу отдали ему и приехали нас учить – славные учители! – опять взвизгнул его голос.
– Так вы думаете, что завтрашнее сражение будет выиграно? – сказал Пьер.
– Да, да, – рассеянно сказал князь Андрей. – Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, – начал он опять, – я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите.
– Да, да, – проговорил Пьер, блестящими глазами глядя на князя Андрея, – я совершенно, совершенно согласен с вами!
Тот вопрос, который с Можайской горы и во весь этот день тревожил Пьера, теперь представился ему совершенно ясным и вполне разрешенным. Он понял теперь весь смысл и все значение этой войны и предстоящего сражения. Все, что он видел в этот день, все значительные, строгие выражения лиц, которые он мельком видел, осветились для него новым светом. Он понял ту скрытую (latente), как говорится в физике, теплоту патриотизма, которая была во всех тех людях, которых он видел, и которая объясняла ему то, зачем все эти люди спокойно и как будто легкомысленно готовились к смерти.
– Не брать пленных, – продолжал князь Андрей. – Это одно изменило бы всю войну и сделало бы ее менее жестокой. А то мы играли в войну – вот что скверно, мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность – вроде великодушия и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка под соусом. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадить несчастных и так далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентерство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего – убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам. Не брать пленных, а убивать и идти на смерть! Кто дошел до этого так, как я, теми же страданиями…
Князь Андрей, думавший, что ему было все равно, возьмут ли или не возьмут Москву так, как взяли Смоленск, внезапно остановился в своей речи от неожиданной судороги, схватившей его за горло. Он прошелся несколько раз молча, но тлаза его лихорадочно блестели, и губа дрожала, когда он опять стал говорить:
– Ежели бы не было великодушничанья на войне, то мы шли бы только тогда, когда стоит того идти на верную смерть, как теперь. Тогда не было бы войны за то, что Павел Иваныч обидел Михаила Иваныча. А ежели война как теперь, так война. И тогда интенсивность войск была бы не та, как теперь. Тогда бы все эти вестфальцы и гессенцы, которых ведет Наполеон, не пошли бы за ним в Россию, и мы бы не ходили драться в Австрию и в Пруссию, сами не зная зачем. Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни, и надо понимать это и не играть в войну. Надо принимать строго и серьезно эту страшную необходимость. Всё в этом: откинуть ложь, и война так война, а не игрушка. А то война – это любимая забава праздных и легкомысленных людей… Военное сословие самое почетное. А что такое война, что нужно для успеха в военном деле, какие нравы военного общества? Цель войны – убийство, орудия войны – шпионство, измена и поощрение ее, разорение жителей, ограбление их или воровство для продовольствия армии; обман и ложь, называемые военными хитростями; нравы военного сословия – отсутствие свободы, то есть дисциплина, праздность, невежество, жестокость, разврат, пьянство. И несмотря на то – это высшее сословие, почитаемое всеми. Все цари, кроме китайского, носят военный мундир, и тому, кто больше убил народа, дают большую награду… Сойдутся, как завтра, на убийство друг друга, перебьют, перекалечат десятки тысяч людей, а потом будут служить благодарственные молебны за то, что побили много люден (которых число еще прибавляют), и провозглашают победу, полагая, что чем больше побито людей, тем больше заслуга. Как бог оттуда смотрит и слушает их! – тонким, пискливым голосом прокричал князь Андрей. – Ах, душа моя, последнее время мне стало тяжело жить. Я вижу, что стал понимать слишком много. А не годится человеку вкушать от древа познания добра и зла… Ну, да не надолго! – прибавил он. – Однако ты спишь, да и мне пера, поезжай в Горки, – вдруг сказал князь Андрей.
– О нет! – отвечал Пьер, испуганно соболезнующими глазами глядя на князя Андрея.
– Поезжай, поезжай: перед сраженьем нужно выспаться, – повторил князь Андрей. Он быстро подошел к Пьеру, обнял его и поцеловал. – Прощай, ступай, – прокричал он. – Увидимся ли, нет… – и он, поспешно повернувшись, ушел в сарай.
Было уже темно, и Пьер не мог разобрать того выражения, которое было на лице князя Андрея, было ли оно злобно или нежно.
Пьер постоял несколько времени молча, раздумывая, пойти ли за ним или ехать домой. «Нет, ему не нужно! – решил сам собой Пьер, – и я знаю, что это наше последнее свидание». Он тяжело вздохнул и поехал назад в Горки.
Князь Андрей, вернувшись в сарай, лег на ковер, но не мог спать.
Он закрыл глаза. Одни образы сменялись другими. На одном он долго, радостно остановился. Он живо вспомнил один вечер в Петербурге. Наташа с оживленным, взволнованным лицом рассказывала ему, как она в прошлое лето, ходя за грибами, заблудилась в большом лесу. Она несвязно описывала ему и глушь леса, и свои чувства, и разговоры с пчельником, которого она встретила, и, всякую минуту прерываясь в своем рассказе, говорила: «Нет, не могу, я не так рассказываю; нет, вы не понимаете», – несмотря на то, что князь Андрей успокоивал ее, говоря, что он понимает, и действительно понимал все, что она хотела сказать. Наташа была недовольна своими словами, – она чувствовала, что не выходило то страстно поэтическое ощущение, которое она испытала в этот день и которое она хотела выворотить наружу. «Это такая прелесть был этот старик, и темно так в лесу… и такие добрые у него… нет, я не умею рассказать», – говорила она, краснея и волнуясь. Князь Андрей улыбнулся теперь той же радостной улыбкой, которой он улыбался тогда, глядя ей в глаза. «Я понимал ее, – думал князь Андрей. – Не только понимал, но эту то душевную силу, эту искренность, эту открытость душевную, эту то душу ее, которую как будто связывало тело, эту то душу я и любил в ней… так сильно, так счастливо любил…» И вдруг он вспомнил о том, чем кончилась его любовь. «Ему ничего этого не нужно было. Он ничего этого не видел и не понимал. Он видел в ней хорошенькую и свеженькую девочку, с которой он не удостоил связать свою судьбу. А я? И до сих пор он жив и весел».
Князь Андрей, как будто кто нибудь обжег его, вскочил и стал опять ходить перед сараем.


25 го августа, накануне Бородинского сражения, префект дворца императора французов m r de Beausset и полковник Fabvier приехали, первый из Парижа, второй из Мадрида, к императору Наполеону в его стоянку у Валуева.
Переодевшись в придворный мундир, m r de Beausset приказал нести впереди себя привезенную им императору посылку и вошел в первое отделение палатки Наполеона, где, переговариваясь с окружавшими его адъютантами Наполеона, занялся раскупориванием ящика.
Fabvier, не входя в палатку, остановился, разговорясь с знакомыми генералами, у входа в нее.
Император Наполеон еще не выходил из своей спальни и оканчивал свой туалет. Он, пофыркивая и покряхтывая, поворачивался то толстой спиной, то обросшей жирной грудью под щетку, которою камердинер растирал его тело. Другой камердинер, придерживая пальцем склянку, брызгал одеколоном на выхоленное тело императора с таким выражением, которое говорило, что он один мог знать, сколько и куда надо брызнуть одеколону. Короткие волосы Наполеона были мокры и спутаны на лоб. Но лицо его, хоть опухшее и желтое, выражало физическое удовольствие: «Allez ferme, allez toujours…» [Ну еще, крепче…] – приговаривал он, пожимаясь и покряхтывая, растиравшему камердинеру. Адъютант, вошедший в спальню с тем, чтобы доложить императору о том, сколько было во вчерашнем деле взято пленных, передав то, что нужно было, стоял у двери, ожидая позволения уйти. Наполеон, сморщась, взглянул исподлобья на адъютанта.
– Point de prisonniers, – повторил он слова адъютанта. – Il se font demolir. Tant pis pour l'armee russe, – сказал он. – Allez toujours, allez ferme, [Нет пленных. Они заставляют истреблять себя. Тем хуже для русской армии. Ну еще, ну крепче…] – проговорил он, горбатясь и подставляя свои жирные плечи.
– C'est bien! Faites entrer monsieur de Beausset, ainsi que Fabvier, [Хорошо! Пускай войдет де Боссе, и Фабвье тоже.] – сказал он адъютанту, кивнув головой.
– Oui, Sire, [Слушаю, государь.] – и адъютант исчез в дверь палатки. Два камердинера быстро одели его величество, и он, в гвардейском синем мундире, твердыми, быстрыми шагами вышел в приемную.
Боссе в это время торопился руками, устанавливая привезенный им подарок от императрицы на двух стульях, прямо перед входом императора. Но император так неожиданно скоро оделся и вышел, что он не успел вполне приготовить сюрприза.
Наполеон тотчас заметил то, что они делали, и догадался, что они были еще не готовы. Он не захотел лишить их удовольствия сделать ему сюрприз. Он притворился, что не видит господина Боссе, и подозвал к себе Фабвье. Наполеон слушал, строго нахмурившись и молча, то, что говорил Фабвье ему о храбрости и преданности его войск, дравшихся при Саламанке на другом конце Европы и имевших только одну мысль – быть достойными своего императора, и один страх – не угодить ему. Результат сражения был печальный. Наполеон делал иронические замечания во время рассказа Fabvier, как будто он не предполагал, чтобы дело могло идти иначе в его отсутствие.
– Я должен поправить это в Москве, – сказал Наполеон. – A tantot, [До свиданья.] – прибавил он и подозвал де Боссе, который в это время уже успел приготовить сюрприз, уставив что то на стульях, и накрыл что то покрывалом.
Де Боссе низко поклонился тем придворным французским поклоном, которым умели кланяться только старые слуги Бурбонов, и подошел, подавая конверт.
Наполеон весело обратился к нему и подрал его за ухо.
– Вы поспешили, очень рад. Ну, что говорит Париж? – сказал он, вдруг изменяя свое прежде строгое выражение на самое ласковое.
– Sire, tout Paris regrette votre absence, [Государь, весь Париж сожалеет о вашем отсутствии.] – как и должно, ответил де Боссе. Но хотя Наполеон знал, что Боссе должен сказать это или тому подобное, хотя он в свои ясные минуты знал, что это было неправда, ему приятно было это слышать от де Боссе. Он опять удостоил его прикосновения за ухо.
– Je suis fache, de vous avoir fait faire tant de chemin, [Очень сожалею, что заставил вас проехаться так далеко.] – сказал он.
– Sire! Je ne m'attendais pas a moins qu'a vous trouver aux portes de Moscou, [Я ожидал не менее того, как найти вас, государь, у ворот Москвы.] – сказал Боссе.
Наполеон улыбнулся и, рассеянно подняв голову, оглянулся направо. Адъютант плывущим шагом подошел с золотой табакеркой и подставил ее. Наполеон взял ее.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Денежная_система_Российской_империи_1885—1896_годов&oldid=79007857»