Денежная система Русского царства

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

В XVI и XVII веках денежная система Русского царства состояла из: рубля, полтины, гривны, гроша, копейки, денги, полуденги и пулы (название медных монет).





Монеты

Самой распространённой монетой была денга. Виды денги: большая и малая, новгородка и московка, деньга копейная и мечевая. Весовое содержание металла в московских деньгах регулярно снижалось, а при Иване III новгородские и московские деньги стали отличаться по весу в два раза. Поэтому существовали два рубля: новгородский и московский.

Денга начала чеканиться как серебряная монета в XIV веке в Москве, а с начала XV века и в других княжествах (например, начало чеканки денги в Новгороде датируется 1420 годом). Из весовой гривны серебра (204 грамма) чеканились 200 монет (деньга), которые составляли московский счётный рубль (в те времена рубль как реальная монета не существовал). В этот период денга была основной денежной единицей эмитировавших их княжеств, выпускались также фракции денги — полушка (полуденга) и четвертца (полуполушка).

Усиление централизации Русского государства сделало необходимой унификацию региональной монетной чеканки, которая была осуществлена в 1534 году Еленой Глинской. Эта реформа ввела стандарт на чеканку «московки» (московской денги) и «новгородки» (новгородской денги), причём одна «новгородка» равнялась двум «московкам». На аверсе «московки» изображался всадник с саблей, а на аверсе «новгородки» — всадник с копьём, из-за чего «новгородку» вскоре начинают называть копейкой. Из гривны серебра чеканилось 300 «новгородок» (их средний вес составлял 0,68 грамма) или 600 «московок» (средний вес 0,34 грамма), а 100 «новгородок» составляли московский счётный рубль. Впоследствии в связи с постоянным ухудшением монетной стопы более весомая копейка вытеснила денгу, сделав её второстепенным номиналом.

Рубль разделялся на полтины, гривны и алтыны. Полтина означала половину рубля, гривна заключала двадцать денег, а алтын шесть денег.

При Василии Ивановиче по сведениям Герберштейна были ещё деньги тверские и псковские. Тверские были равны московским, а псковских было два вида: большая и малая.

Две полуденьги составляли деньгу. Полуденги называли полушкой.

При Василии Ивановиче по сведениям Герберштейна 60 пул составляли одну московскую деньгу. В начале XVII века пулы вышли из оборота.

Выпуск монет

Золотые монеты почти не использовались в торговом обороте. Золотые монеты чеканили в небольших количествах в торжественных случаях, и выдавались в качестве награды. Например, нерчинский воевода И. Е. Власов за участие в переговорах по заключению Нерчинского договора был награждён царской грамотой и шестью золотыми червонцами с изображением царей. Золотые монеты назывались золотыми московками. Монеты чеканились золотыми и серебряных дел мастерами. Любой человек мог принести им слиток серебра и отчеканить монеты. От мастеров требовалось соблюдать чистоту металла и вес монеты. В торговле монеты считались товаром и взвешивались на весах.

В конце XVI века мастера ещё продолжали чеканить монеты. При Михаиле Фёдоровиче в четырёх городах появились денежные дворы. Мастера этих дворов работали на царском жаловании. Управляли дворами два головы: один из детей боярских, другой из гостей. К ним придавалось несколько целовальников из посадских людей.

При Алексее Михайловиче денежные дворы были в Новгороде, Москве и Пскове. Ими управлял дворянин и дьяк, к ним были приданы выборные головы и целовальники. Во время чеканки медных денег в тех же городах были заведены денежные дворы медного дела. К концу XVII века денежный двор остался только в Москве.

В России не было своей добычи золота и серебра, единственным источником этих металлов оставалась внешняя торговля. Драгметаллы закупались в виде слитков, ювелирных изделий, а также и в виде иностранной монеты, которую тогда рассматривали в первую очередь как товар. Иностранная монета принималась на денежных дворах, где она переделывалась в русские чешуйки, причём начиная с середины XVII века купечество было обязано закупать всё доступное серебро «на царя», то есть для последующей продажи на монетном дворе.

Уникальным явлением является кратковременный выпуск так называемых «ефимков с признаками» — надчеканка специальными клеймами иностранной серебряной монеты (таллеров) для последующего выпуска её в обращение. Это было отчаянной мерой, направленной на преодоление архаичности денежного производства, но эксперимент оказался неудачным, пришлось вернуться к старой системе полной переделки монеты в чешую.

Иностранные золотые монеты использовались в качестве подарков, поэтому их ценность вырастала перед праздниками (особенно Пасхой), царскими свадьбами и т. д. Самыми редкими были португальские червонцы с крестом.

Управление

Денежный двор находился в ведении Приказа Большой казны. С 1680 года к приказу Большой казны перешло заведование таможнями, померной и мытной избой, денежными доходами с кабаков, кружечных дворов, конских площадок, торговых бань и т. п. — словом, большая часть тех доходов, которые раньше поступали в приказы Большого прихода.

Приказ счётный контролировал суммы, которые поступали в приход и расход по разным учреждениям.

См. также

Напишите отзыв о статье "Денежная система Русского царства"

Литература

  • Костомаров Н. И. Очерк Торговли Московскаго государства в XVI и XVII Столетиях. С-Петербург. В Тип. Н. Тиблена и Комп., 1862

Отрывок, характеризующий Денежная система Русского царства

Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
В середине его рассказа, в то время как он говорил: «ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки», в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис. Князь Андрей, любивший покровительственные отношения к молодым людям, польщенный тем, что к нему обращались за протекцией, и хорошо расположенный к Борису, который умел ему понравиться накануне, желал исполнить желание молодого человека. Присланный с бумагами от Кутузова к цесаревичу, он зашел к молодому человеку, надеясь застать его одного. Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему всё равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный насмешливый тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое с своей армейской боевой точки зрения имел Ростов ко всем этим штабным адъютантикам, к которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал. Борис спросил, какие новости в штабе, и что, без нескромности, слышно о наших предположениях?
– Вероятно, пойдут вперед, – видимо, не желая при посторонних говорить более, отвечал Болконский.
Берг воспользовался случаем спросить с особенною учтивостию, будут ли выдавать теперь, как слышно было, удвоенное фуражное армейским ротным командирам? На это князь Андрей с улыбкой отвечал, что он не может судить о столь важных государственных распоряжениях, и Берг радостно рассмеялся.
– Об вашем деле, – обратился князь Андрей опять к Борису, – мы поговорим после, и он оглянулся на Ростова. – Вы приходите ко мне после смотра, мы всё сделаем, что можно будет.
И, оглянув комнату, он обратился к Ростову, которого положение детского непреодолимого конфуза, переходящего в озлобление, он и не удостоивал заметить, и сказал:
– Вы, кажется, про Шенграбенское дело рассказывали? Вы были там?
– Я был там, – с озлоблением сказал Ростов, как будто бы этим желая оскорбить адъютанта.
Болконский заметил состояние гусара, и оно ему показалось забавно. Он слегка презрительно улыбнулся.
– Да! много теперь рассказов про это дело!
– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.