Денстервиль, Лионель
| Лионель Чарльз Денстервиль | |
| англ. Lionel Charles Dunsterville | |
 Лионель Чарльз Денстервиль | |
| Дата рождения | |
|---|---|
| Дата смерти | |
| Принадлежность | |
| Род войск | |
| Звание | |
| Сражения/войны | |
Лионель Чарльз Денстервиль (англ. Lionel Charles Dunsterville, 1865—1946) — британский военачальник, генерал-майор.
Начало военной карьеры
Лионель Денстервиль учился вместе с Редьярдом Киплингом в колледже Юнайтед Сервисес, образовательном учреждении, готовившем молодых британцев к службе в армии Её Величества. Он стал прототипом персонажа «Сталки» в романе Киплинга «Сталки и компания». Денстервиль начал службу в пехотных подразделениях британской армии в 1884 году. Позднее он перевелся в британскую колониальную индийскую армию и служил в Северо-Западной пограничной провинции, в Вазиристане и в Китае.
Первая мировая война
В годы первой мировой войны он был сперва направлен в Индию. В конце 1917 года Денстервиль был назначен командиром подразделения союзных сил, состоявшего из около 1000 австралийских, британских, канадских и новозеландских элитных военнослужащих, отобранных с Месопотамского и Западного фронтов, при нескольких бронемашинах, которое прошло около 350 км из Хамадана через Каджарскую Персию в Закавказье, чтобы предотвратить ожидавшееся (но маловероятное) вторжение в Индию со стороны Германии и Османской Турции. Это подразделение было названо «Dunsterforce» по имени своего командующего.
Возглавляемый Денстервилем британский экспедиционный корпус прибыл в середине августа 1918 года в Баку. Экспедиционный корпус был малочисленным и состоял из трех батальонов, полевой артиллерии и нескольких бронеавтомобилей[1]. Денстервилю было поручено удерживать имеющий ключевое значение нефтяной порт Баку, контролировавшийся в тот момент Диктатурой Центрокаспия. Однако после битвы за Баку с турецко-азербайджанской Кавказской Исламской армией ему пришлось оставить город и эвакуировать своё подразделение в Персию.
В 1918 году Денстервилю было присвоено звание генерал-майора. Он умер в 1946 году.
Полезные ссылки
- [www.gwpda.org/Dunsterville/Dunsterville_main.html Дневник Чарльза Данстервиля 1911—1922 (на англ.)]
Напишите отзыв о статье "Денстервиль, Лионель"
Примечания
- ↑ Audrey L. Altstadt. The Azerbaijani Turks: power and identity under Russian rule. — Hoover Press, 1992. — P. 92. — 331 p. — (Studies of nationalities). — ISBN 0-8179-9182-4, ISBN 978-0-8179-9182-1.
Отрывок, характеризующий Денстервиль, Лионель
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.
