День ангела (фильм, 1968)
| День ангела | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Автор сценария |
Михаил Блейман (нет в титрах)[1], |
| Оператор | |
| Композитор | |
| Кинокомпания | |
| Длительность |
70 мин. |
| Страна | |
| Год | |
| IMDb | |
«День ангела» — фильм-катастрофа по мотивам рассказа Бориса Житкова «Механик Салерно» (1932) о пожаре на пассажирском пароходе.
Содержание
Сюжет
В 1907 году российский пассажирский пароход «Цесаревич» совершает рейс в Атлантическом океане из США в Одессу, пережив в 9-балльный шторм. И вот, когда казалось, что опасность позади, благодаря нелегальному пассажиру — подпольному революционеру с грузом запрещённой литературы, обнаруживается пожар в грузовом трюме. Характер возгорания таков, что погасить его оказывается невозможно. Капитан понимает, что судно обречено, однако спасаться на шлюпках нельзя — пароход находится далеко от оживлённых морских путей. Надо протянуть максимально возможное время на полном ходу, чтобы успеть выйти в район оживлённого судоходства.
Помимо пожара, капитан опасается паники среди пассажиров и команды и предпринимает соответствующие жёсткие меры. Одного из пассажиров, который заподозрил неладное и начал паниковать, капитану даже приходится выбросить за борт, чтобы избежать преждевременного разглашения происходящего.
Вся команда судна тайно и спешно делает плоты (часть шлюпок была утеряна во время шторма) и оборудует шлюпки.
Вплоть до последнего момента отдыхающая публика первого класса и прочие пассажиры не замечают ничего особенного благодаря тому, что один из офицеров команды их специально развлекает и веселит. Он же невзначай сообщает, что якобы будет «день ангела» капитана, когда он «по традиции» приглашает всех на морскую увеселительную прогулку на шлюпках и плотах.
В итоге, благодаря мужеству и хладнокровию капитана и команды, удаётся спасти всех людей (202 человека) с обречённого судна. Погибают только ещё один паникёр — запаниковавший агент охранки, которого капитан был вынужден застрелить, а также оставшийся на горящем корабле старший помощник, ранее взявший на судно «левый» груз, и не признавшийся сразу, что в этих бочках — взрывоопасная бертолетова соль.
В ролях
- Иван Переверзев — капитан
- Николай Крючков — старший помощник Иван Антонович
- Евгений Жариков — третий штурман Салин
- Борис Андреев — купец Грызлов
- Константин Ершов — секретарь Грызлова
- Пётр Соболевский — Сазонов
- Наталья Фатеева — Симона Валери
- Роман Хомятов — Денисов
- Анатолий Азо — Назымов
- Станислав Бородокин — Саша
- Ингрида Андриня — жена Саши
- Иван Живаго — механик парохода
- Валентин Кулик — доктор
- Виктор Уральский — штурман
- Николай Федорцов — матрос
- Неонила Гнеповская — дама с диамантами
- Михаил Васильев — боцман
Факты
- Съёмки фильма проходили на Чёрном море в районе Херсона[2].
- Фильм снимался на реальном пассажирским лайнере «Крым», который был с 1966 года учебным, а потом списан и пошёл на металлолом в 1973 году[3][1].
- Михаил Блейман, автор сценария фильма, снял свою фамилию из титров из-за того, что актёр Борис Андреев, игравший купца Грызлова, с согласия Станислава Говорухина изменил реплики героя[1].
- Когда капитан обсуждает со старшим помощником беспокойного пассажира, он вспоминает и описывает панику, которую увидел «три года назад на французском судне». Вполне возможно,К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3126 дней] что это отсылка на крушение судна «Ла Бургонь», печально прославившееся именно страшной паникой и резнёй.
Напишите отзыв о статье "День ангела (фильм, 1968)"
Примечания
Ссылки
- [2011.russiancinema.ru/index.php?e_dept_id=2&e_movie_id=1637 «День ангела»] на сайте «Энциклопедия отечественного кино»
Отрывок, характеризующий День ангела (фильм, 1968)
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
