День всех усопших верных

День всех усопших верных (лат. In Commemoratione Omnium Fidelium Defunctorum, День поминовения душ умерших родственников) — день поминовения усопших верных в римско-католической церкви, отмечаемый 2 ноября, вслед за Днём всех святых. В отличие от Дня всех святых, это, прежде всего, поминовение умерших родных и близких. В этот день в разных странах принято ходить на кладбища, убирать могилы зеленью и цветами, зажигать на них свечи, устраивать общую семейную трапезу.

Происхождение

День всех усопших верных был введен аббатом Одилоном Клюнийским во всех храмах бенедиктинского аббатства Клюни во Франции. До наших дней сохранился его декрет, датированный 998 годом. Вскоре эта традиция распространилась повсеместно на всю католическую церковь. В Риме этот праздник появился в начале XIV века. С теологической точки зрения этот день связан с чистилищем, где проходят очищение умершие, получающие поддержку от живущих через молитву, пост и подаяние.

С празднованием этого дня связана легенда о том, как пилигрим, возвращавшийся из Святой земли, был выброшен штормом на пустынный остров. Отшельник, живший там, рассказал ему, что посреди скал есть трещина, ведущая в чистилище, откуда раздаются стоны душ грешников. Он также утверждал, что слышал, как демоны жаловались на силу молитв, спасающих их жертвы, в особенности приносимых за умерших монахами аббатства Клюни. Вернувшись домой, пилигрим рассказал об этом аббату Одилону Клюнийскому, который и установил 2 ноября днем заступничества за души всех умерших в чистилище перед Богом.

День поминовения усопших отмечается в Римско-Католической церкви только один раз в год, в то время как в православии таких дней несколько. Богослужение этого дня зависит от структуры литургического года, и если он выпадает на воскресенье, то переносится на следующий день, как это случилось, например, в 2008 году.

Славянские традиции дня

Задушки (з.-белор. Задушны дзень; польск. Zaduszki, Zaduszki jesienne, Święto zmarłych, Dzień Wszystkich Świętych; словацк. Všehsvätych deň, Spomienkový deň, Pamiatka zosnulých, Dušičky; хорв. Dušni dan, Mrtvih dan; словен. Dušno, Svi sveti) — у славян-католиков главные в году поминальные дни, приуроченные к первым числам ноября, которые совпадают с церковными датами поминовения Всех Святых (1 ноября) и душ умерших родственников (2 ноября).

В народном восприятии две даты церковных поминальных праздников практически не различались, во многих местах день Всех Святых рассматривался как канун главного «задушного» дня (2 ноября), к которому относился основной комплекс обрядов. В его составе главными и наиболее обязательными считались обычаи приготовления ритуальных блюд, предназначенных для душ умерших. В польских церковных поучениях XVII века сохранились свидетельства о попытках искоренить языческую традицию приносить на могилы и в храмы поминальную пищу.

Традиционные верования о приходе душ с «того света» на землю приурочены к разным датам годового цикла, однако специально предназначенными для поминовения родных и близких днями считались осенние задушки. Устойчивой у славян-католиков была вера в то, что в это время приходят в свои дома умершие члены семьи, что они бродят во дворе, собираются под окнами дома или слева от входной двери; проникая в дом, они пытаются обогреться возле печи, ищут оставленную для них поминальную пищу; перед возвращением на «тот свет» сходятся все вместе на ночную службу, которую для них служит в местном костеле дух умершего ксендза. Людям строго запрещалось видеть такую службу и подсматривать за умершими, иначе это грозило смельчаку суровой карой. Очень популярными у западных славян были поверья о том, что душа умершей матери непременно приходит ночью накануне задушки взглянуть на своих детей. В Силезии утверждали, что души малолетних детей участвуют в массовых процессиях людей на кладбище в виде стайки летящих вслед птиц.

Дни поминовения в православной церкви

Подробнее по этой теме см. Родительская суббота.

В Православных и в Грекокатолических церквях несколько дней поминовения усопших верных, выпадающих обычно на субботы. В Православных церквях днём поминовения служит 9 и 40-й дни после смерти и сам день смерти, а также ежегодные общие дни поминовения верных: Мясопустная суббота (перед Мясопустным воскресеньем), Троицкая суббота накануне Дня Святой Троицы, Родительские субботы в Великий пост (2, 3 и 4-я недели), Радоница — вторник на Фоминой неделе и Дмитриевская суббота. Поминовение во Мясопустную субботу идёт со времён апостолов, в Радоницу — со времён Иоанна Златоуста и Амвросия Медиоланского, в Дмитриевскую субботу — с 1380 года, оно было установлено, согласно церковному преданию, Дмитрием Донским в память убитых в битвах с татарами русских воинов.

См. также

• Поминальные дни у славян

Литература

• Задушки / Виноградова Л. Н., Толстая С. М. // Славянские древности: Этнолингвистический словарь : в 5 т. / Под общей ред. Н. И. Толстого; Институт славяноведения РАН. — М. : Международные отношения, 1999. — Т. 2: Д (Давать) — К (Крошки). — С. 246—247. — ISBN 5-7133-0982-7.
• Encyclopædia Britannica, vol. I, p. 709

Ссылки

[www.habit.ru/22/281.html Поминальные субботы в России]

Отрывок, характеризующий День всех усопших верных

– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
Графиня прослезилась и молча соображала что то.
– Часто думаю, может, это и грех, – сказала княгиня, – а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один… это огромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только начинать жить.
– Он, верно, оставит что нибудь Борису, – сказала графиня.
– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.


– Mon cher Boris, [Дорогой Борис,] – сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графа Кирилла Владимировича Безухого. – Mon cher Boris, – сказала мать, выпрастывая руку из под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына, – будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, как ты умеешь быть…
– Ежели бы я знал, что из этого выйдет что нибудь, кроме унижения… – отвечал сын холодно. – Но я обещал вам и делаю это для вас.
Несмотря на то, что чья то карета стояла у подъезда, швейцар, оглядев мать с сыном (которые, не приказывая докладывать о себе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя рядами статуй в нишах), значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им угодно, княжен или графа, и, узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и их сиятельство никого не принимают.
– Мы можем уехать, – сказал сын по французски.
– Mon ami! [Друг мой!] – сказала мать умоляющим голосом, опять дотрогиваясь до руки сына, как будто это прикосновение могло успокоивать или возбуждать его.
Борис замолчал и, не снимая шинели, вопросительно смотрел на мать.
– Голубчик, – нежным голоском сказала Анна Михайловна, обращаясь к швейцару, – я знаю, что граф Кирилл Владимирович очень болен… я затем и приехала… я родственница… Я не буду беспокоить, голубчик… А мне бы только надо увидать князя Василия Сергеевича: ведь он здесь стоит. Доложи, пожалуйста.
Швейцар угрюмо дернул снурок наверх и отвернулся.
– Княгиня Друбецкая к князю Василию Сергеевичу, – крикнул он сбежавшему сверху и из под выступа лестницы выглядывавшему официанту в чулках, башмаках и фраке.
Мать расправила складки своего крашеного шелкового платья, посмотрелась в цельное венецианское зеркало в стене и бодро в своих стоптанных башмаках пошла вверх по ковру лестницы.