День независимости (Филиппины)

День независимости Филиппин Araw ng Kalayaan
</td>
Святыня Агинальдо, где Эмилио Агинальдо объявил независимость страны от Испании
Тип	Национальный
Иначе	Araw ng Kasarinlan Двенадцатое Июня
Значение	В этот день Декларация Независимости Филиппин была официально принята Испанией
Отмечается	ежегодно
Дата	12 июня

День независимости (фил. Araw ng Kasarinlan; также Araw ng Kalayaan) — государственный праздник Филиппин, ежегодно отмечаемый 12 июня в честь принятия Декларации Независимости Филиппин от Испании 12 июня 1898 года. С 1962 года является национальным днём Филиппин.

История

Начало восстания

В августе 1896 года Катипунан поднял антиколониальное восстание. Первое существенное сражение между восставшими и колониальной армией произошло у города Сан-Хосе-дель-Монте; поначалу сторонники Катипунана одержали победу, но вскоре после этого были разгромлены прибывшими подкреплениями.

Одним из центров революции стала провинция Кавите, где силы восставших возглавил молодой генерал Эмилио Агинальдо, которому, в отличие от Бонифасио, удалось добиться успеха на поле боя. Вскоре руководство восставших разделилось на две группировки, одна из которых требовала признать лидером Бонифасио, а другая — Агинальдо; раскол дошёл до того, что сторонники Бонифасио и Агинальдо перестали оказывать помощь друг другу. 31 декабря 1896 года произошло собрание, целью которого было положить конец спору о лидерстве, но оно закончилось безрезультатно. 22 марта 1897 года на собрании в городе Техерос была провозглашена независимая Филиппинская республика и произошли выборы в революционное правительство, которые усугубили конфликт между двумя фракциями. Президентом был избран Агинальдо; Бонифасио, по-видимому, уверенный в собственной победе, сначала поддержал выборы, но после того, как были объявлены результаты, признал их недействительными. Он попытался создать своё собственное революционное правительство, но потерпел поражение и был арестован сторонниками Агинальдо. 10 мая Бонифасио и его брат Прокопио Бонифасио были приговорены Военным советом к смертной казни за мятеж и измену.

Биак-на-Бато

Тем временем испанские войска, получившие подкрепления, смогли вернуть под свой контроль часть Кавите; армия Агинальдо отступила на север, к городу Биак-на-Бато, где возникла Республика Биак-на-Бато; 1 ноября была принята конституция республики, основанная на первой конституции Кубы.

Новый испанский генерал-губернатор, Фернандо Примо-де-Ривера, решил пойти на переговоры с Агинальдо, в результате которых 14-15 декабря 1897 года был подписан договор Биак-на-Бато. Агинальдо и 25 других лидеров революционного правительства получили 400 000 песо, в обмен на что они прекратили борьбу и были высланы в Гонконг. Основная часть революционной армии сложила оружие (в обмен на что получила от Испании ещё 200 000 песо), но отдельные группировки восставших продолжали сопротивляться. Один из их лидеров, генерал Франсиско Макабулос, сформировал временное правительство — Центральный исполнительный комитет.

Вмешательство США

После начала Испано-американской войны США попытались использовать революционное движение на Филиппинах в свою пользу. 1 мая 1898 года американский флот под командованием адмирала Джорджа Дьюи прибыл в Манилу, где столкнулся с испанским флотом адмирала Патрисио Монтойо; через несколько часов флот Монтойо был уничтожен. Дьюи направил послов на переговоры с Агинальдо, который согласился вернуться на Филиппины и возглавить революцию. 17 мая Агинальдо прибыл в Кавите; вскоре под контролем восставших оказался весь остров Лусон, за исключением Манилы.

24 мая 1898 года Агинальдо был провозглашён диктатором, а 12 июня в его доме в городе Кавит (Кавите) была окончательно провозглашена независимость Филиппин. Тем не менее, один из революционных лидеров и советников Агинальдо, Аполинарио Мабини, начал возражать против авторитарной власти Агинальдо.

15 сентября в городе Малолос был созван конгресс, который выработал конституцию новой республики, окончательно принятую 21 января 1899 года и получившую название Малолосской конституции. Разногласия между Агинальдо и Мабини были устранены и Мабини получил должность премьер-министра.

Тем не менее, Филиппинская республика не была признана США, которые начали войну с Филиппинами и в 1901 году превратили их в своё владение.

См. также

• День независимости
• Праздники Филиппин

Отрывок, характеризующий День независимости (Филиппины)

Была ростепель, грязь, холод, реки взломало, дороги сделались непроездны; по нескольку дней не выдавали ни лошадям ни людям провианта. Так как подвоз сделался невозможен, то люди рассыпались по заброшенным пустынным деревням отыскивать картофель, но уже и того находили мало. Всё было съедено, и все жители разбежались; те, которые оставались, были хуже нищих, и отнимать у них уж было нечего, и даже мало – жалостливые солдаты часто вместо того, чтобы пользоваться от них, отдавали им свое последнее.
Павлоградский полк в делах потерял только двух раненых; но от голоду и болезней потерял почти половину людей. В госпиталях умирали так верно, что солдаты, больные лихорадкой и опухолью, происходившими от дурной пищи, предпочитали нести службу, через силу волоча ноги во фронте, чем отправляться в больницы. С открытием весны солдаты стали находить показывавшееся из земли растение, похожее на спаржу, которое они называли почему то машкин сладкий корень, и рассыпались по лугам и полям, отыскивая этот машкин сладкий корень (который был очень горек), саблями выкапывали его и ели, несмотря на приказания не есть этого вредного растения.
Весною между солдатами открылась новая болезнь, опухоль рук, ног и лица, причину которой медики полагали в употреблении этого корня. Но несмотря на запрещение, павлоградские солдаты эскадрона Денисова ели преимущественно машкин сладкий корень, потому что уже вторую неделю растягивали последние сухари, выдавали только по полфунта на человека, а картофель в последнюю посылку привезли мерзлый и проросший. Лошади питались тоже вторую неделю соломенными крышами с домов, были безобразно худы и покрыты еще зимнею, клоками сбившеюся шерстью.
Несмотря на такое бедствие, солдаты и офицеры жили точно так же, как и всегда; так же и теперь, хотя и с бледными и опухлыми лицами и в оборванных мундирах, гусары строились к расчетам, ходили на уборку, чистили лошадей, амуницию, таскали вместо корма солому с крыш и ходили обедать к котлам, от которых вставали голодные, подшучивая над своею гадкой пищей и своим голодом. Также как и всегда, в свободное от службы время солдаты жгли костры, парились голые у огней, курили, отбирали и пекли проросший, прелый картофель и рассказывали и слушали рассказы или о Потемкинских и Суворовских походах, или сказки об Алеше пройдохе, и о поповом батраке Миколке.
Офицеры так же, как и обыкновенно, жили по двое, по трое, в раскрытых полуразоренных домах. Старшие заботились о приобретении соломы и картофеля, вообще о средствах пропитания людей, младшие занимались, как всегда, кто картами (денег было много, хотя провианта и не было), кто невинными играми – в свайку и городки. Об общем ходе дел говорили мало, частью оттого, что ничего положительного не знали, частью оттого, что смутно чувствовали, что общее дело войны шло плохо.
Ростов жил, попрежнему, с Денисовым, и дружеская связь их, со времени их отпуска, стала еще теснее. Денисов никогда не говорил про домашних Ростова, но по нежной дружбе, которую командир оказывал своему офицеру, Ростов чувствовал, что несчастная любовь старого гусара к Наташе участвовала в этом усилении дружбы. Денисов видимо старался как можно реже подвергать Ростова опасностям, берег его и после дела особенно радостно встречал его целым и невредимым. На одной из своих командировок Ростов нашел в заброшенной разоренной деревне, куда он приехал за провиантом, семейство старика поляка и его дочери, с грудным ребенком. Они были раздеты, голодны, и не могли уйти, и не имели средств выехать. Ростов привез их в свою стоянку, поместил в своей квартире, и несколько недель, пока старик оправлялся, содержал их. Товарищ Ростова, разговорившись о женщинах, стал смеяться Ростову, говоря, что он всех хитрее, и что ему бы не грех познакомить товарищей с спасенной им хорошенькой полькой. Ростов принял шутку за оскорбление и, вспыхнув, наговорил офицеру таких неприятных вещей, что Денисов с трудом мог удержать обоих от дуэли. Когда офицер ушел и Денисов, сам не знавший отношений Ростова к польке, стал упрекать его за вспыльчивость, Ростов сказал ему:
– Как же ты хочешь… Она мне, как сестра, и я не могу тебе описать, как это обидно мне было… потому что… ну, оттого…
Денисов ударил его по плечу, и быстро стал ходить по комнате, не глядя на Ростова, что он делывал в минуты душевного волнения.
– Экая дуг'ацкая ваша пог'ода Г'остовская, – проговорил он, и Ростов заметил слезы на глазах Денисова.


В апреле месяце войска оживились известием о приезде государя к армии. Ростову не удалось попасть на смотр который делал государь в Бартенштейне: павлоградцы стояли на аванпостах, далеко впереди Бартенштейна.
Они стояли биваками. Денисов с Ростовым жили в вырытой для них солдатами землянке, покрытой сучьями и дерном. Землянка была устроена следующим, вошедшим тогда в моду, способом: прорывалась канава в полтора аршина ширины, два – глубины и три с половиной длины. С одного конца канавы делались ступеньки, и это был сход, крыльцо; сама канава была комната, в которой у счастливых, как у эскадронного командира, в дальней, противуположной ступеням стороне, лежала на кольях, доска – это был стол. С обеих сторон вдоль канавы была снята на аршин земля, и это были две кровати и диваны. Крыша устраивалась так, что в середине можно было стоять, а на кровати даже можно было сидеть, ежели подвинуться ближе к столу. У Денисова, жившего роскошно, потому что солдаты его эскадрона любили его, была еще доска в фронтоне крыши, и в этой доске было разбитое, но склеенное стекло. Когда было очень холодно, то к ступеням (в приемную, как называл Денисов эту часть балагана), приносили на железном загнутом листе жар из солдатских костров, и делалось так тепло, что офицеры, которых много всегда бывало у Денисова и Ростова, сидели в одних рубашках.