День основания государства
День основания государства (яп. 建国記念の日 кэнкоку кинэн-но хи) — государственный японский праздник, отмечается ежегодно 11 февраля. По легенде, в этот день в 660 году до н. э. первый император Японии — Дзимму — взошёл на престол и основал Японскую императорскую династию и Японское государство[1].
В основе праздника лежит традиционный японский новый год, отмечавшийся по лунно-солнечному календарю. Согласно Нихон сёки император Дзимму взошёл на престол в первый день первого месяца. Праздник был провозглашён в 1872 году и приходился как раз на Лунный новый год, но из за введения в 1873 году Григорианского календаря дата была перенесена на 11 февраля.
Оригинальное название праздника, данное ему в период Мэйдзи, было День основания империи (яп. 紀元節 кигэнсэцу). Считается, что император Мэйдзи установил этот праздник, чтобы поддержать легитимность императорской семьи после свержения сёгуната Токугава. Праздник поддерживался теми, кто считал, что заострение внимания на императоре послужит для объединения нации[2]. Публично связывая себя с мифическим Дзимму, а через него и с Аматэрасу, император Мэйдзи провозглашал себя единоличным правителем Японии и символом единства японской нации.
С большим количеством парадов и фестивалей Кигэнсэцу считался одним из четырёх основных японских праздников, наряду с Новым годом, Днём рождения правящего императора и Днём рождения императора Мэйдзи[3].
После капитуляции Японии во Второй мировой войне и её последующей оккупации союзными войсками День основания империи был отменён оккупационным правительством в 1948 году как часть идеологической системы страны. В дальнейшем разные политические силы выступали с предложением о возобновлении празднования, День основания государства был восстановлен в 1966 году. Старое название не соответствовало концепции новой Конституции Японии и современным принципам демократии и свободы, поэтому название было решено сменить на современное[1].
В отличие от Кигэнсэцу современный День основания государства отмечают довольно тихо, без грандиозных и зрелищных мероприятий, присущих ему в прошлом. Празднование включает в себя вывешивание японских флагов на зданиях, размышления о смысле японского гражданства. Политические организации проводят заседания или митинги «за» или «против» празднования, а члены императорской семьи, в честь такого события, выступают с поздравлениями японскому народу. Праздник всё ещё вызывает споры в обществе, поэтому открытые проявления национализма, или даже патриотизма, довольно редки.
Напишите отзыв о статье "День основания государства"
Примечания
- ↑ 1 2 [www.ru.emb-japan.go.jp/ABOUT/HOLIDAYS/FEB/0211.html ДЕНЬ ОСНОВАНИЯ ГОСУДАРСТВА]. — статья на сайте Посольства Японии в России. Проверено 24 февраля 2010. [www.webcitation.org/671TU0yHg Архивировано из первоисточника 18 апреля 2012].
- ↑ [books.google.com/books?id=VwxT4IAWxd0C&pg=PA85&dq=Kigensetsu&lr=&sig=PgkyCBC1xUFeYCA3wzlPFnm3Yis Gluck, Carol. (1985) Japan's Modern Myths: Ideology in the Late Meiji Period,] p. 85.
- ↑ [books.google.com/books?id=zjmVltzm1kYC&pg=PA384&dq=Kigensetsu&lr=&sig=jTHZP-kXt7uO48YdFi-brYqmY6k#PPA384,M1 Bix, Herbert. (2000).Hirohito And The Making Of Modern Japan, p. 384]
Ссылки
- [www.calend.ru/holidays/0/0/215/ День основания государства в Японии]. — статья на сайте calend.ru. [www.webcitation.org/671TUvE1K Архивировано из первоисточника 18 апреля 2012].
|
Это заготовка статьи о Японии. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
| ||||||
Отрывок, характеризующий День основания государства
Анатоль был всегда доволен своим положением, собою и другими. Он был инстинктивно всем существом своим убежден в том, что ему нельзя было жить иначе, чем как он жил, и что он никогда в жизни не сделал ничего дурного. Он не был в состоянии обдумать ни того, как его поступки могут отозваться на других, ни того, что может выйти из такого или такого его поступка. Он был убежден, что как утка сотворена так, что она всегда должна жить в воде, так и он сотворен Богом так, что должен жить в тридцать тысяч дохода и занимать всегда высшее положение в обществе. Он так твердо верил в это, что, глядя на него, и другие были убеждены в этом и не отказывали ему ни в высшем положении в свете, ни в деньгах, которые он, очевидно, без отдачи занимал у встречного и поперечного.Он не был игрок, по крайней мере никогда не желал выигрыша. Он не был тщеславен. Ему было совершенно всё равно, что бы об нем ни думали. Еще менее он мог быть повинен в честолюбии. Он несколько раз дразнил отца, портя свою карьеру, и смеялся над всеми почестями. Он был не скуп и не отказывал никому, кто просил у него. Одно, что он любил, это было веселье и женщины, и так как по его понятиям в этих вкусах не было ничего неблагородного, а обдумать то, что выходило для других людей из удовлетворения его вкусов, он не мог, то в душе своей он считал себя безукоризненным человеком, искренно презирал подлецов и дурных людей и с спокойной совестью высоко носил голову.
У кутил, у этих мужских магдалин, есть тайное чувство сознания невинности, такое же, как и у магдалин женщин, основанное на той же надежде прощения. «Ей всё простится, потому что она много любила, и ему всё простится, потому что он много веселился».
Долохов, в этом году появившийся опять в Москве после своего изгнания и персидских похождений, и ведший роскошную игорную и кутежную жизнь, сблизился с старым петербургским товарищем Курагиным и пользовался им для своих целей.
Анатоль искренно любил Долохова за его ум и удальство. Долохов, которому были нужны имя, знатность, связи Анатоля Курагина для приманки в свое игорное общество богатых молодых людей, не давая ему этого чувствовать, пользовался и забавлялся Курагиным. Кроме расчета, по которому ему был нужен Анатоль, самый процесс управления чужою волей был наслаждением, привычкой и потребностью для Долохова.
Наташа произвела сильное впечатление на Курагина. Он за ужином после театра с приемами знатока разобрал перед Долоховым достоинство ее рук, плеч, ног и волос, и объявил свое решение приволокнуться за нею. Что могло выйти из этого ухаживанья – Анатоль не мог обдумать и знать, как он никогда не знал того, что выйдет из каждого его поступка.
– Хороша, брат, да не про нас, – сказал ему Долохов.
– Я скажу сестре, чтобы она позвала ее обедать, – сказал Анатоль. – А?
– Ты подожди лучше, когда замуж выйдет…
– Ты знаешь, – сказал Анатоль, – j'adore les petites filles: [обожаю девочек:] – сейчас потеряется.
– Ты уж попался раз на petite fille [девочке], – сказал Долохов, знавший про женитьбу Анатоля. – Смотри!
– Ну уж два раза нельзя! А? – сказал Анатоль, добродушно смеясь.
Следующий после театра день Ростовы никуда не ездили и никто не приезжал к ним. Марья Дмитриевна о чем то, скрывая от Наташи, переговаривалась с ее отцом. Наташа догадывалась, что они говорили о старом князе и что то придумывали, и ее беспокоило и оскорбляло это. Она всякую минуту ждала князя Андрея, и два раза в этот день посылала дворника на Вздвиженку узнавать, не приехал ли он. Он не приезжал. Ей было теперь тяжеле, чем первые дни своего приезда. К нетерпению и грусти ее о нем присоединились неприятное воспоминание о свидании с княжной Марьей и с старым князем, и страх и беспокойство, которым она не знала причины. Ей всё казалось, что или он никогда не приедет, или что прежде, чем он приедет, с ней случится что нибудь. Она не могла, как прежде, спокойно и продолжительно, одна сама с собой думать о нем. Как только она начинала думать о нем, к воспоминанию о нем присоединялось воспоминание о старом князе, о княжне Марье и о последнем спектакле, и о Курагине. Ей опять представлялся вопрос, не виновата ли она, не нарушена ли уже ее верность князю Андрею, и опять она заставала себя до малейших подробностей воспоминающею каждое слово, каждый жест, каждый оттенок игры выражения на лице этого человека, умевшего возбудить в ней непонятное для нее и страшное чувство. На взгляд домашних, Наташа казалась оживленнее обыкновенного, но она далеко была не так спокойна и счастлива, как была прежде.
