День памяти латышских легионеров

День памяти латышских легионеров латыш. Leģionāru piemiņas diena
</td>
Шествие 16 марта 2008 года
Значение	день памяти бойцов Латышского добровольческого легиона СС
Установлен	в честь дня вступления легиона в бой с Красной армией под Ленинградом в 1944 году
Отмечается	бывшими легионерами и латышскими националистами
Дата	16 марта

День памяти латышских легионеров (латыш. Leģionāru piemiņas diena) — неофициальный памятный день в Латвии, отмечаемый 16 марта в память павших бойцов Латышского добровольческого легиона, входившего в состав войск СС. В этот день в Риге проходят шествия бывших легионеров и латышских националистов. Мероприятия также проходят в селе Лестене, где находится братское кладбище легионеров. Отмечаемый день памяти подвергается критике со стороны антифашистских организаций. Один из главных организаторов шествия — «Ястребы Даугавы».

История

Дата 16 марта выбрана в связи с тем, что в этот день в 1944 году первый раз латвийские части войск СС (15-я и 19-я дивизии) совместно участвовали в боевых действиях против наступающих советских войск у реки Великой. Шествия проводятся в Латвии с 1994 года.

В 1998—1999 годах отмечался на государственном уровне.

Нюрнбергский военный трибунал 1 октября 1946 года обозначил круг лиц, которые входят в преступную организацию СС. Исключение сделали для насильственно мобилизованных, если они не совершали военных преступлений. Это охватывало большинство латвийских и эстонских легионеров.

Отношение за рубежом к отмечанию Дня памяти латышских легионеров

Если вас устраивает, что они маскируются под борцов за независимость, то вы, по-моему, не понимаете сути вещей. Правда в том, что людям приходилось принимать тяжелое решение. Но если вы выбрали неправильную сторону, если поддержали режим, который убил десятки миллионов людей, то не думайте, что вы — герои. ...Самое печальное, что я сегодня видел во время шествия молодых людей, которые шли с флагами современной, демократической Латвии, чтобы выразить почтение этим людям. Это создает представление о том, что в Латвии поддерживают людей, которые воевали за нацистскую Германию. И если кто-то это поддерживает, то он занял неправильную сторону. Директор Иерусалимского бюро Центра Симона Визенталя Эфраим Зурофф о мероприятиях в Риге 16 марта 2010, посвящённых памяти солдат Латышского легиона СС .

Протесты

18 марта 1999 года Госдума России приняла обращение к депутатам Сейма Латвии в связи с проведением шествия.

В 2005 году путь колонне легионеров был преграждён группой антифашистов в робах узников концлагерей. В результате беспорядков полиция задержала несколько десятков человек.

В 2009 году власти Риги запретили массовые шествия, разрешив возложение цветов к памятнику Свободы в частном порядке. Организации «Родина» и «Ястребы Даугавы», получившие отказ, выразили намерение оспорить решение в суде. Латвийские антифашисты выразили протест, собравшись неподалеку от памятника и скандируя: «Фашисты!». Как отметили представители полиции, латвийскому спецназу «пришлось принять меры к некоторым людям, по всей видимости, антифашистам, державшим антигосударственный символ — флаг Советского Союза». Полиция задержала членов Латвийского антифашистского комитета Эдуарда Гончарова и Иосифа Корена, а также депутата Рижской думы Дергунова.

МИД России заявил: «активность полиции была направлена на пресечение протестов антифашистов, а не незаконной сходки бывших эсэсовцев. <…> Такие действия не могут быть квалифицированы иначе, как продолжение практики потакания неонацистам». Бельгийские ветераны обратились в МИД Бельгии с просьбой направить обращение властям Латвии. В письме председателя Международной федерации участников Сопротивления — Ассоциации антифашистов Мишеля Вандербогга марш эсэсовцев назывался «постыдным и провокационным». Как отмечалось в письме, ветераны «хотели бы привлечь внимание к тому, что бывшие члены СС и сочувствующие им неонацисты намереваются провести 16 марта марш» и «напомнить, что члены частей СС, входивших в состав гитлеровских войск, были осуждены в 1946 году Нюрнбергским международным трибуналом как военные преступники».

Комментируя «День памяти латышских легионеров» в 2009 году, агентство «Росбалт» напомнило об убийствах мирных жителей командой Арайса, бывшими членами «Перконкруста» и других формирований во время Второй мировой войны. Агентство также привело примеры участия легионеров в уничтожении евреев, проведении карательных операций (в частности, операции «Зимнее волшебство»), несении охранной службы в гетто и нацистских концентрационных лагерях. Как отметило агентство, всего в Латвии было создано 46 тюрем, 23 концлагеря и 18 еврейских гетто, на её территории было истреблено 313 798 мирных жителей (в том числе 39 835 детей) и 330 032 советских военнопленных. С другой стороны, латвийский историк (член официальной президентской комиссии) И. Фелдманис отрицает преступный характер легиона:

Нет никакого основания для утверждения о прямой связи между Латышским легионом, который начали создавать в начале 1943 года, и более ранними военными или паравоенными отрядами в совершенных военных преступлениях. Создаваемая для Латвии неблагоприятной пропагандой связка: самозащита — полицейские батальоны — легион приписывает вину по принадлежности и не соответствует фактам. Латышские солдаты не участвовали в репрессивных действиях, а только сражались на фронте. Ни один латышский легионер ни в одном суде не был обвинен в военных преступлениях, которые были бы совершены в контексте действий легиона. Легион был создан примерно через год после последнего большого убийства евреев в Латвии. Если в конце войны в легион и попали лица из прежних СД, то есть нацистской партии, и структур подчиненных службе безопасности СС, которые совершили военные преступления, то это не делает весь легион преступным. Уже в приговоре Нюренбергского трибунала, который был оглашен 1 октября 1946 года, довольно четко определен тот круг лиц, которые включаются в преступную организацию СС, упомянув как исключение мобилизированных в принудительном порядке (в случае с латышами — большинство), если они не совершили военные преступления.

Однако МИД России считает, что хотя не все легионеры совершили столько же преступлений как В. Арайс, «однако это обстоятельство никоим образом не меняет преступного характера легиона как формирования СС». МИД России отмечает:

Принадлежность латышского добровольческого легиона СС к преступным организациям по смыслу Устава Нюрнбергского Международного военного трибунала и вынесенного им Обвинительного приговора является неоспоримым фактом.

Если обратиться к тексту приговора, то, как должно быть хорошо известно историкам И. Фелдманису и К. Кангерису, Нюрнбергский трибунал не включил в список преступных формирований лишь кавалерийские дивизии СС. Никаких исключений для других формирований СС трибунал не сделал, констатировав, что «дивизии войск СС ответственны за множество убийств и зверств на оккупированных территориях…» (Нюрнбергский процесс. Сборник материалов в 8 томах. Том 8. Москва, Юридическая литература, 1997, с. 652).

…отрицание преступного характера нацистских организаций, в данном случае — латышского добровольческого легиона СС, является противоправным, как и попытки пересмотра приговора Нюрнбергского трибунала, который является окончательным и не предусматривает какого-либо механизма апелляции. Материалы, представленные латвийскими историками, могут служить смягчающими обстоятельствами вины ряда отдельных членов латышского легиона СС, но никак не всего легиона, который признан преступной организацией.

Российский МИД также напоминает о резолюции Комиссии ООН по правам человека от 16 апреля 2004 года, где говорится, что комиссия «выражает глубокую озабоченность по поводу прославления бывших членов организации „Ваффен СС“, и, в частности, открытия памятников и мемориалов, а также проведения публичных демонстраций бывших членов СС» и подчеркивает, что «подобная практика оскорбляет память бесчисленных жертв организации СС, отравляет сознание молодёжи, несовместимо с обязательствами государств-членов ООН по её Уставу и наносит ущерб целям и принципам Организации, ведёт к эскалации современных форм расизма, расовой дискриминации, ксенофобий и связанной с ними нетерпимости и способствует распространению и умножению числа различных экстремистских политических партий, движений и групп…».

В 2011 году Европейская комиссия по борьбе с расизмом и нетерпимостью приняла доклад по Латвии, в котором выразила «озабоченность разрешением определенных публичных мероприятий по отмечанию двух инцидентов и реакцией властей. Что касается первого инцидента, каждый год 16 марта в центре Риги проводится собрание с почестями солдатам, сражавшимся в латвийском подразделении Waffen SS. В связи с этим ЕКРН выражает сожаление о том, что весной 2010 года административный районный суд отменил решение Рижской думы, запрещавшее это шествие», и рекомендовала, «чтобы власти Латвии осудили все попытки чтить лиц, сражавшихся в рядах Waffen SS и сотрудничавших с нацистами. ЕКРН также рекомендует, чтобы власти запрещали любые собрания или шествия, в каком бы то ни было виде легитимизирующие нацизм».

В 2013 году Специальный докладчик ООН по расизму послал Латвии запрос о мероприятиях 16 марта.

В 2014 году за намерения участвовать в мероприятиях в День памяти латышских легионеров был отправлен в отставку министр охраны среды и регионального развития Эйнарс Цилинскис.

16 марта 2016 года британский журналист Грэм Филиппс посетил марш и попытался возглавить его, выкрикивая антифашистские лозунги, в результате чего журналиста задержали. Чуть позже стало известно, что Грэма выдворили из Латвии в Россию с запретом посещать Латвию на 3 года.

См. также

• Сбор ветеранов войск СС в Эстонии

Ссылки

• [www.youtube.com/watch?v=NHaVs-7Jxh8 День памяти легионеров СС в 2008 г.] (видео на сайте YouTube)
• [nbp-info.com/new/photo/160305_riga/index.html Акция протеста против шествия ветеранов СС 16 марта 2005. Рига]
• [www.souz.co.il/israel/read.html?id=564 Операция Котбус, или очищение Прибалтики от евреев]

Отрывок, характеризующий День памяти латышских легионеров

Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.
– Как вы похорошели!
«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.


Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.
– Ну, ну, ну, – сказала мать.
– Мама, можно поговорить, да? – сказала Hаташa. – Ну, в душку один раз, ну еще, и будет. – И она обхватила шею матери и поцеловала ее под подбородок. В обращении своем с матерью Наташа выказывала внешнюю грубость манеры, но так была чутка и ловка, что как бы она ни обхватила руками мать, она всегда умела это сделать так, чтобы матери не было ни больно, ни неприятно, ни неловко.
– Ну, об чем же нынче? – сказала мать, устроившись на подушках и подождав, пока Наташа, также перекатившись раза два через себя, не легла с ней рядом под одним одеялом, выпростав руки и приняв серьезное выражение.
Эти ночные посещения Наташи, совершавшиеся до возвращения графа из клуба, были одним из любимейших наслаждений матери и дочери.
– Об чем же нынче? А мне нужно тебе сказать…
Наташа закрыла рукою рот матери.
– О Борисе… Я знаю, – сказала она серьезно, – я затем и пришла. Не говорите, я знаю. Нет, скажите! – Она отпустила руку. – Скажите, мама. Он мил?
– Наташа, тебе 16 лет, в твои года я была замужем. Ты говоришь, что Боря мил. Он очень мил, и я его люблю как сына, но что же ты хочешь?… Что ты думаешь? Ты ему совсем вскружила голову, я это вижу…
Говоря это, графиня оглянулась на дочь. Наташа лежала, прямо и неподвижно глядя вперед себя на одного из сфинксов красного дерева, вырезанных на углах кровати, так что графиня видела только в профиль лицо дочери. Лицо это поразило графиню своей особенностью серьезного и сосредоточенного выражения.
Наташа слушала и соображала.
– Ну так что ж? – сказала она.
– Ты ему вскружила совсем голову, зачем? Что ты хочешь от него? Ты знаешь, что тебе нельзя выйти за него замуж.
– Отчего? – не переменяя положения, сказала Наташа.
– Оттого, что он молод, оттого, что он беден, оттого, что он родня… оттого, что ты и сама не любишь его.
– А почему вы знаете?
– Я знаю. Это не хорошо, мой дружок.
– А если я хочу… – сказала Наташа.
– Перестань говорить глупости, – сказала графиня.
– А если я хочу…
– Наташа, я серьезно…
Наташа не дала ей договорить, притянула к себе большую руку графини и поцеловала ее сверху, потом в ладонь, потом опять повернула и стала целовать ее в косточку верхнего сустава пальца, потом в промежуток, потом опять в косточку, шопотом приговаривая: «январь, февраль, март, апрель, май».
– Говорите, мама, что же вы молчите? Говорите, – сказала она, оглядываясь на мать, которая нежным взглядом смотрела на дочь и из за этого созерцания, казалось, забыла всё, что она хотела сказать.
– Это не годится, душа моя. Не все поймут вашу детскую связь, а видеть его таким близким с тобой может повредить тебе в глазах других молодых людей, которые к нам ездят, и, главное, напрасно мучает его. Он, может быть, нашел себе партию по себе, богатую; а теперь он с ума сходит.
– Сходит? – повторила Наташа.
– Я тебе про себя скажу. У меня был один cousin…
– Знаю – Кирилла Матвеич, да ведь он старик?
– Не всегда был старик. Но вот что, Наташа, я поговорю с Борей. Ему не надо так часто ездить…
– Отчего же не надо, коли ему хочется?
– Оттого, что я знаю, что это ничем не кончится.
– Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность.
– Ну не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело. – Наташа улыбаясь поглядела на мать.
– Не замуж, а так , – повторила она.
– Как же это, мой друг?
– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…
– Что ты врешь! – сказала графиня.
Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.

На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.


31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.