День российской печати

День российской печати отмечается 13 января. Учреждён постановлением Президиума Верховного совета Российской Федерации от 28 декабря 1991 г. N 3043-1 и связан с исторической датой — началом издания первой российской печатной газеты «Ведомости» (не имеет отношения к современной одноимённой газете "Ведомости"), основанной указом Петра Великого. 2 января 1703 года (13 января по новому стилю) в Москве вышел первый номер русскоязычной печатной газеты под сегодняшним названием «Санкт-Петербургские ведомости», который тогда назывался: «Ведомости о военных и иных делах, достойных знания и памяти, случившихся в Московском Государстве и во иных окрестных странах». Пётр Первый рассматривал газету как важное средство борьбы за проведение реформ и утверждения могущества Российской империи.

На начало 2009 года в Российской Федерации было зарегистрировано более 33 000 печатных изданий. В среднем, ежедневно, распространяется более 20 миллионов экземпляров.

В День российской печати, начиная с 1997 года, проходит вручение премии Президента России в области СМИ и грантов для поддержки проектов молодых журналистов.

12 января 2016 года премьер-министр РФ Дмитрий Медведев вручил дипломы лауреатам премии правительства России в области средств массовой информации за 2015 год. Торжественная церемония приурочена ко Дню российской печати. Одна из 10 премий традиционно присуждалась непосредственно по инициативе главы правительства. На этот раз её обладателем стал президент факультета журналистики МГУ Ясен Засурский - за персональный вклад в развитие СМИ. Медведев подчеркнул, что Засурский на протяжении многих лет определял главные направления развития отечественной журналистики. Председатель правительства обратил также внимание на спецпроект "Аргументов и фактов", посвященный дневникам периода 1941 - 1945 гг. По словам премьера, журналисты "АиФ" проделали огромную работу, собирая десятки детских дневников военных лет. Медведев остановился и на заслугах других лауреатов. Создатели телепрограммы "Пока все дома" были отмечены за реализацию проекта "Видеопаспорт ребенка", а спецкорр "Коммерсанта" Ольга Алленова - за серию публикаций по проблемам усыновления и благотворительности. Премии были вручены известному литературному критику Льву Иванову-Аннинскому - за персональный вклад в сохранение и развитие традиций русской литературной критики, и президенту Национальной ассоциации телерадиовещателей Эдуарду Сагалаеву - за персональный вклад в развитие отечественного телевидения. Главный редактор брестской областной газеты "Заря" (Белоруссия) Александр Логвинович был отмечен "за объективное освещение вопросов внешней и внутренней политики, экономики и культуры". Коллектив журнала "Новый мир" был удостоен награды "за большой вклад в развитие отечественной литературы, широкую просветительскую деятельность и поддержку современных авторов". Премии 2015 года получили и представители двух региональных СМИ - "Сургут Информ-ТВ" и газеты "МОЁ!" из Воронежской области. Премия правительства РФ была учреждена в 2005 году "в целях развития печатных средств массовой информации и стимулирования профессиональной деятельности". Впоследствии к ним добавились электронные СМИ и телевизионные проекты. В денежном выражении размер каждой премии - 1 млн. рублей, всего награды присуждены 10 лауреатам (отдельным журналистам или коллективам).

День советской печати

Профессиональный праздник печатных изданий впервые был учреждён в СССР. Указом Верховного Совета РСФСР от 13 января 1991 года взамен «Дня советской печати» — 5 мая, который был приурочен к выходу первого номера большевистской газеты «Правда», был создан праздник с новым названием.

В Белоруссии «День печати» отмечают 5 мая.

С 1994 года каждый год 3 мая отмечают Всемирный день прессы.

См. также

• Всемирный день свободы печати

Источники

• [www.russian-holidays.ru/doc/january/53/ День российской печати]
• [www.calend.ru/holidays/0/0/4/ Календарь праздников]

Отрывок, характеризующий День российской печати

– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.