Ден (стадион)

Ден

Стадион УЕФА категории 4
Местоположение	Зампа Роад Бермондси Лондон, Англия SE16 3LN
Построен	1993
Открыт	4 августа 1993
Вместимость	20 146
Домашняя команда	«Миллуолл»
Размеры поля	105 х 68 м
Покрытие	трава

К:Стадионы, построенные в 1993 году

«Ден» (англ. Den, первоначально назывался «Новый Ден» — англ. The New Den) — домашний стадион английского футбольного клуба «Миллуолл». Расположен в Южном Бермондси, на юго-востоке Лондона, почти вплотную примыкает к железнодорожной линии между станциями Лондон Бридж и Нью Кросс Гейт, рядом с мусоросжигательным заводом SELCHP. Стадион «Ден» был построен в 1993 году взамен устаревшего стадиона, носившего такое же название и расположенного в менее чем четверти мили от новой арены. Стадион имеет 20 146 сидячих мест. Новый «Ден» является шестым стадионом за всю историю «Миллуолла» с момента его основания в 1885 году.

История

Старый «Ден»

Футбольный клуб «Миллуолл» был основан в 1885 году в Восточном Лондоне. Сменив четыре стадиона на Собачьем острове (боро Тауэр-Хэмлетс), на котором «Львы» играли в начале XX века, руководство клуба решило найти новую площадку под более вместительную арену. Место под строительство было найдено в Южном Лондоне, в районе Нью Кросс боро Луишем. Футбольный стадион решили строить поблизости от «Нью Кросс Стэдиум» (англ. New Cross Stadium) на Олд-Кент роад, на котором проводились собачьи бега и соревнования по лёгкой атлетике, а позднее и спидвею.

Директор клуба Том Торн обратился к архитектору Арчибальду Лейтчу и строительной фирме Хамфрис из Найтсбриджа. Ориентировочная стоимость нового стадиона составила около £10 000. Первый свой матч на «Дене» «Миллуолл» провёл 22 октября 1910 года против клуба «Брайтон энд Хоув Альбион», чемпиона Южной лиги, проиграв со счетом 0:1. Билеты на игру стоили один пенни. 28 августа 1920 года «Миллуолл» сыграл на «Дене» свой первый матч в рамках Футбольной лиги, победив «Бристоль Роверс» со счётом 2:0. Интересное совпадение, свой последний матч на старом «Дене» в рамках Футбольной лиги «Львы» также провели с командой из Бристоля 8 мая 1993 года.

Первый международный матч на «Дене» был сыгран 13 марта 1911 года. В тот день сборная Англии обыграла команду Уэльса со счётом 3:0. В последний раз сборные на «Дене» играли 12 декабря 1989 года. В тот день вторая сборная Англии выиграла у второй команды Югославии со счётом 2:1.

Во время Второй мировой войны стадион, находившийся в непосредственной близости от Суррейских коммерческих доков, пострадал от немецкой бомбардировки. 19 апреля 1943 года одна из бомб попала в Северную террасу, а 26 апреля произошёл пожар, уничтоживший Главную трибуну. В результате «Миллуоллу» пришлось проводить домашние матчи на стадионах своих соседей «Чарльтона», «Кристал Пэлас» и «Вест Хэм Юнайтед». Только 24 февраля 1944 года «Львы» смогли вернуться на «Ден», в восстановлении которого активно участвовали болельщиков клуба.

После войны «Миллуолл» собирался построить новую двухуровневую трибуну и даже закупил все необходимые для этого материалы, Министерство общественных работ запретило строительство так как в Великобритании по прежнему сохранялось нормирование. Только в 1948 году клубу разрешили построить новую одноярусную трибуну в две трети длины поля. 5 октября 1953 года на «Дене» сыграли первый матч с искусственным освещением. В присутствии 25 000 зрителей «Львы» обыграли «Красных дьяволов» со счётом 2:1.

Именно на «Дене» «Миллуолл» установил непобитый по сей день рекорд, проведя с 22 августа 1964 по 14 января 1967 года 59 домашних игр без поражений.

К концу 1970-х годов «Ден» пришёл в упадок и появилась идея построить на месте существующего стадиона и прилегающего «Нью Кросс Стэдиум» новую арену — «Супер-Ден», рассчитанную на 25 000—30 000 зрителей. В конечном итоге этот амбициозный проект не был осуществлён из-за нехватки финансирования и непопулярности среди болельщиков. В 1986 году новые владельцы клуба потратили около миллиона фунтов на модернизацию давно устаревшего стадиона, не соответствовавшего современным нормам комфорта и безопасности. В частности, были установлены новые разделительные барьеры и турникеты, улучшены туалеты, заменены сиденья и освещение. Впрочем модернизация не решила всех проблем стадиона, в том числе главную, со стоячими местами, на которые приходилось более 90 % всей вместимости арены. Для решения этой проблемы был разработан план реконструкции арены с полной заменой стоячих мест на сидячии, но в конце концов от него отказались в пользу переезда на новый стадион, отчасти потому, что новый стадион был расположен в более просторном месте, что позволяло создать спортивный центр для публичного использования, отчасти из-за невозможности привести старый стадион в соответствие с рекомендациями Доклада Тейлора. Часть болельщиков клуба выступили против решения президента клуба Рега Бёрра о переезде.

После того как «Миллуолл» по итогам сезона 1989/1990 вылетел из Первого дивизиона было решено построить новый стадион на 25 000 мест на Сенегальских полях (англ. Senegal Fields). 11 декабря 1991 года стадион «Ден» был продан под застройку компании Fairview New Homes за £6,5 млн, но по условиям сделки «Миллуолл» ещё почти 1,5 года продолжал выступать на своей арене. На новый стадион клуб переехал в августе 1993 года, а осенью того же года старый «Ден» был снесён. На его месте были построены жилые дома. Память о теперь уже несуществующем стадионе и выступавшей на нём команде сохранилась и по сей день. Среди местные жители новый жилой квартал и его окрестности известны как «Маленький Миллуолл» (англ. Little Millwall).

Статистика

Первый стадион «Ден» был построен в 1909 году. В первый раз «Миллуолл» играл на нём 22 октября 1910 года, в последний — 8 мая 1993 года. Всего клуб провёл на нём 83 сезона, с 1910 по 1993 годы.

Проект стадиона создал шотландский архитектор Арчибальд Лейтч, прославившийся как автор проектов многих известных футбольных стадионов Великобритании и Ирландии, среди которых лондонские «Вест Хэм Стэдиум», «Крейвен Коттедж» (Фулем), «Уайт Харт Лейн» (Тоттенхэм) и «Хайбери», ливерпульские «Гудисон Парк» и «Энфилд», «Айброкс Парк», «Селтик Парк» и «Хэмпден Парк» в Глазго, бирмингемский «Вилла Парк», «Ивуд Парк» в Блэкберне, белфастский «Уиндзор Парк» и манчестерский «Олд Траффорд», а также многие другие.

Стадион был рассчитан на 47 000 зрителей, правда сидячих мест было всего 4536. Рекорд посещаемости был установлен в 1937 году, когда на матч против «Дерби Каунти» собралось 48 672 зрителей.

Новый «Ден»

В 1990 году президент клуба «Миллуолл» Рег Бёрр несмотря на недовольство части болельщиков принял окончательное решение о переезде на новый стадион в Сенегальских полях. В декабре 1991 года старый стадион был продан. Проект новой арены разработал архитектор Торбурн Миллер. Летом 1992 года клуб определился с подрядчиком, им стала компания Tilbury Douglas (ныне Interserve plc), выигравшая подряд стоимостью £14 млн. За эти деньги строители должны были за 57 недель возвести на месте снесённых жилых домов, храма и игровых полей Сенегал Филдс футбольный стадион вместимостью более 20 тыс. человек, спортивный и развлекательный комплексы, а также стоянку на 240 машин. Первоначально планировалось, что стадион сможет принять от 25 000 до 30 000 зрителей, но ради экономии средств вместимость пришлось уменьшить. Новый «Ден» стал первым в Англии стадионом построенным в соответствии с рекомендациями Доклада Тейлора и первым с 1937 года новым футбольным стадионом построенным в Лондоне для профессиональной команды. Финансирование строительства велось за счёт средств вырученных от продажи старого стадиона и грантов от Football Trust и муниципалитета боро Луишем. Всего на строительство клуб израсходовал £16 млн. Новый стадион, первоначально названный «Новый Ден» (англ. The New Den), стал для «Миллуолла» шестой ареной с момента создания футбольного клуба в 1885 году.

Первую игру на новой арене «Миллуолл» провёл 4 августа 1993 года, проиграв в товарищеском матче португальскому «Спортингу» со счётом 1:2. В открытии нового стадиона участвовал лидер Лейбористской партии и оппозиции Джон Смит.

Первое время новый стадион был счастливым для «Миллуолла». В свой первый сезон после переезда клуб финишировал третьим в Первом дивизионе, но не сумел выйти в Премьер-лигу потерпев поражение в плей-офф. По итогам сезона 1995/1996 годов «Миллуолл» и вовсе вылетел во Второй дивизион. Вернуться в Первый дивизион "Львыю смогли только через 5 лет, в сезоне 2000/2001 годов. В 2002 году «Миллуолл» был близок к выходу в Премьер-лигу, финишировав четвёртым, но в очередной раз проиграл в плей-офф. В сезоне 2003/2004 годов «Львы», стартовав в Кубке Англии с третьего раунда, впервые в своей истории вышли в финал, где проиграли со счетом 3:0 «Манчестер Юнайтеду», добившись, также в первый раз, право выступать в Кубке УЕФА, где, правда, их кампания была недолгой. По итогам сезона 2005/2006 годов «Миллуолл» покинул Чемпионат Футбольной лиги. На возвращение во второй по счёту дивизион английского футбола «Львам» потребовалось 4 года. В 2010 году они финишировали третьими, а затем в финале плей-офф на «Уэмбли» победили «Суиндон Таун» со счётом 1:0.

Трибуны

Панорамный вид на стадион «Ден» с Докерской трибуны. Напротив трибуна имени Барри Китченера, слева Колд Блоу Лэйн, справа Северная трибуна

Четыре трибуны «Дена» вмещают в общей сложности 20 146 человек. Самой большой является западная трибуна, названная в честь Барри Китченера (англ. The Barry Kitchener Stand), рекордсмена клуба по сыгранным матчам (596 в период с 1966 по 1982 годы), рассчитанная на 5927 зрителей, в том числе 400 мест в ложах и 173 места для инвалидов. Второй по количеству зрителей является восточная, 20 января 2011 года переименованная в честь докеров Ист-Энда (англ. The Dockers Stand), которые с самого основания клуба составляли значительную часть болельщиков команды. Она вмещает 5455 зрителей, в том числе 320 в ложах. Южная, названная в память улицы которая вела на старый «Ден» (англ. Cold Blow Lane Stand), и северная (англ. North Stand), предназначенная для болельщиков гостевой команды, рассчитаны на 4382 человека каждая.

Средняя посещаемость

В скобках указано занятое по итогам сезона место.

Чемпионат 2010/2011: 12 438 (9-е) 2011/2012: 11 484 (16-е) 2012/2013: 10 559 (20-е)

Первая лига 2006/2007: 9 452 (10-е) 2007/2008: 8 669 (17-е) 2008/2009: 8 940 (5-е) 2009/2010: 10 835 (3-е) ▲

Чемпионат 2004/2005: 11 656 (10-е) 2005/2006: 9 529 (23-е) ▼

Первый дивизион 2001/2002: 13 380 (4-е) 2002/2003: 8 512 (9-е) 2003/2004: 10 500 (10-е)

Второй дивизион 1996/1997: 7 753 (14-е) 1997/1998: 7 022 (18-е) 1998/1999: 6 958 (10-е) 1999/2000: 9 463 (5-е) 2000/2001: 11 442 (1-е) ▲

Первый дивизион 1993/1994: 10 100 (3-е) 1994/1995: 7 687 (12-е) 1995/1996: 9 559 (22-е) ▼

Международные матчи и другие события

19 марта 1994 года на «Дене» состоялся матч между боксёрами-профессионалами, американцем британского происхождения Майклом Бенттом и британцем нигерийского происхождения Херби Хайдом, за звание чемпиона мира в тяжёлом весе по версии WBO. В 7-м раунде Хайд нокаутировал соперника, впервые в своей жизни став чемпионом мира. Для Бентта, после поединка доставленного в больницу с травмой головного мозга, этот бой стал 13-м и последним в карьере.

1 мая 2006 года на «Дене» состоялся финал Кубка Англии по футболу среди женщин. Женская команда «Арсенала» выиграла у женской команды «Лидс Юнайтед» со счётом 5:0. Также на стадионе состоялись три товарищеских матча сборных. 21 августа 2007 года сборная Ганы сыграла вничью 1:1 с командой Сенегала. 11 февраля 2009 года матч сборные Ямайки и Нигерии также разошлись вничью (0:0). 5 марта 2014 года сборная Австралии проиграла Эквадору со счётом 3:4. Дважды в этом матче отличился австралиец Тим Кэхилл. в прошлом игрок «Миллуолла».

18 мая 2008 года на стадион «Ден» состоялся благотворительный футбольный турнир с участием звёзд кино и телевидения. В нём приняли участие около 150 знаменитостей, в том числе группа McFly, певец Тони Хэдли, певица Эми Уайнхаус и бывший игрок «Миллуолла» Терри Хэрлок, популярный среди болельщиков клуба. Собранные деньги были направлены известной благотворительной организации «Самаритяне» (англ. Samaritans). Впервые в истории такой турнир был организован на стадионе клуба, не играющего в Премьер-лиге.

Во время съёмок британского телесериала «Команда мечты» (англ. Dream Team) стадион «Ден» использовался как домашняя арена выдуманного клуба Премьер-лиги «Харчестер Юнайтед» (англ. Harchester United F.C.). Кроме того, «Ден» фигурировал в одном из эпизодов британского научно-фантастического телесериала «Портал юрского периода». Стадион также использовался для съёмок одного из эпизодов британского детективного «Чисто английское убийство». Известный режиссёр Гай Ричи на стадионе «Миллуолла» снимал рекламный ролик Take It To The Next Level для корпорации Nike. В 2010 году Kit Kat сделали свой рекламный ролик Cross your Fingers, используя кадры отснятые в том числе на стадионе «Ден».

Транспортная доступность

В пяти минутах ходьбы от стадиона «Ден» располагается станция железнодорожной линии Inner South London Line Южный Бермондси. Болельщикам гостей, приехавшим по железной дороге, в дни матчей доступна выделенная для них аллея. На стадионе нет специальной автомобильной парковки для неместных болельщиков. Ближе всего к стадиону останавливается автобус 12-го маршрута, на Ilderton Road, всего в двух минутах ходьбы. Автобусы 21-го, 53-го и 172-го маршрутов делают ближайшую к стадиону остановку на Олд Кент роуд, в 10 минутах ходьбы от «Дена». Ближайшей к стадиону «Миллуолла» станцией метро является Canada Water (Джубили лайн), которая находится в 20 минутах ходьбы от арены. Станции Surrey Quays и New Cross Gate, ранее относившиеся к Южнолондонской линии, а ныне часть «Лондонской надземки», расположены в 15 минутах ходьбы от стадиона.

Болельщики

Старый стадион «Ден» прославился как место рождения знаменитого «Миллуоллского рёва» (англ. Millwall Roar). В начале XX века среди английских болельщиков «хорошим тоном» для хозяев было выказать свою благодарность игрокам гостей за хороший футбол. Болельщики «Миллуолла», однако, весь матч от начала до конца в буквальном смысле «ревели» только за свою команду. Впрочем, болельщики «Львов» прославились не только своим рёвом. «Ден» очень быстро заслужил репутацию одного из самых страшных стадионов в Англии. Ни одна команда не любила играть на нём, так как агрессивная толпа на трибунах и рядом с ними, а также сам стадион производили на игроков и болельщиков гостей угнетающее впечатление. Болельщики «Миллуолла» пользовались репутацией жестоких, безбашенных, способных не задумываясь высказать всё, что думают или прямо на месте затеять драку, не тратя время на разговоры.

Мы собираемся для встречи с «Миллуоллом» на выезде. Дело предстоит не самое приятное, но мы некоторым образом уважаем в глубине души «Миллуолл», хотя никогда бы в этом не признались. Мы-то знаем, что Нью-Кросс и Пекхэм настоящие дыры в Лондоне. Давно замечено, что самая большая деревенщина – родом отсюда. Насколько помнится, фанаты «Миллуолла» всегда были полоумными. Какими-то особенными, болезненно-психическими, за пределами понимания. Они приобрели такую репутацию и заслуживают её, взращенные на истории доков на рубеже веков. Сто лет выбивания мозгов из каждого, кто слишком далеко отойдёт от старой кентской дороги. Их отцы делали своё дело, гоняясь в пору нашего детства за чужаками по аллее Колд Блоу, как за игрушечными солдатиками, прежде чем они выйдут на дорогу к Сенгал-филдс, а ещё раньше их деды сурово могли проучить тех, кто из Вест-Хэма забирался слишком далеко на Собачий остров, перенося сюда дурные привычки Поплара и Степни. Ножи, бутылки и драки стенка на стенку до, после и во время игры. Всё это происходило ещё до того, как родился мой отец. В добрые старые времена, когда Британия господствовала над морями, а некоторые районы Лондона были запретной зоной для полицейских в выходные дни, когда ресторанное дело шло на заебец и с большим размахом.
Джон Кинг: «Фабрика футбола».

Из-за поведения болельщиков «Миллуолла» стадион «Ден» пять раз дисквалифицировался Футбольной ассоциацией, что является рекордом для английского футбола. Первая раз стадион «Львов» дисквалифицировали на две недели в 1920 году, после того как болельщики спровоцировали вратаря команды «Ньюпорт» на драку и затем избили его. В 1934 году стадион вновь получил двухнедельную дисквалификацию за оскорбления арбитра во время матча с «Брэдфорд Сити». В 1947 году стадион был опять дисквалифицирован из-за беспорядков на матче с «Барнсли». После матча с «Эксетер Сити» около 200 фанатов атаковали судью за пределами стадиона, что привело к его закрытию на 7 дней и штрафу в 1000 фунтов. Очередную дисквалификацию на стадион наложили в 1978 году, после того как фанаты «Миллуолла» попытались сорвать неудачную для клуба игру 6-го раунда Кубка Англии с клубом «Ипсвич Таун». В результате произошедших во время матча и после него беспорядков пострадало 22 полицейских. В ответ Футбольная ассоциация дисквалифицировала стадион и запретила в течение следующих двух сезонов проводить на «Дене» матчи Кубка Англии. Последний матч на старом стадионе также сопровождался беспорядками, благо в гости к «Львам» приехали фанаты из Бристоля, имевшие давние счёты с фанами «Миллуолла».

Ссылки

• [www.millwallfc.co.uk/ Millwall’s official site] (англ.)
• FootballGroundGuide: [www.footballgroundguide.com/millwall/ Millwall The Den]  (англ.)
• FootballGroundGuide: [www.footballgroundguide.com/old-grounds-and-stands/the_den_millwall.htm The Old Den — Millwall FC]  (англ.)
• LondonFootballGuide: [www.fussballinlondon.de/stadium_eng.php?stadiumnr=109 Picture Gallery Den]
• Millwall History: [www.millwall-history.org.uk/the_den5.htm Moving On: The New Den] (англ.)

Отрывок, характеризующий Ден (стадион)

В механизме государственного организма нужны эти люди, как нужны волки в организме природы, и они всегда есть, всегда являются и держатся, как ни несообразно кажется их присутствие и близость к главе правительства. Только этой необходимостью можно объяснить то, как мог жестокий, лично выдиравший усы гренадерам и не могший по слабости нерв переносить опасность, необразованный, непридворный Аракчеев держаться в такой силе при рыцарски благородном и нежном характере Александра.
Балашев застал маршала Даву в сарае крестьянскои избы, сидящего на бочонке и занятого письменными работами (он поверял счеты). Адъютант стоял подле него. Возможно было найти лучшее помещение, но маршал Даву был один из тех людей, которые нарочно ставят себя в самые мрачные условия жизни, для того чтобы иметь право быть мрачными. Они для того же всегда поспешно и упорно заняты. «Где тут думать о счастливой стороне человеческой жизни, когда, вы видите, я на бочке сижу в грязном сарае и работаю», – говорило выражение его лица. Главное удовольствие и потребность этих людей состоит в том, чтобы, встретив оживление жизни, бросить этому оживлению в глаза спою мрачную, упорную деятельность. Это удовольствие доставил себе Даву, когда к нему ввели Балашева. Он еще более углубился в свою работу, когда вошел русский генерал, и, взглянув через очки на оживленное, под впечатлением прекрасного утра и беседы с Мюратом, лицо Балашева, не встал, не пошевелился даже, а еще больше нахмурился и злобно усмехнулся.
Заметив на лице Балашева произведенное этим приемом неприятное впечатление, Даву поднял голову и холодно спросил, что ему нужно.
Предполагая, что такой прием мог быть сделан ему только потому, что Даву не знает, что он генерал адъютант императора Александра и даже представитель его перед Наполеоном, Балашев поспешил сообщить свое звание и назначение. В противность ожидания его, Даву, выслушав Балашева, стал еще суровее и грубее.
– Где же ваш пакет? – сказал он. – Donnez le moi, ije l'enverrai a l'Empereur. [Дайте мне его, я пошлю императору.]
Балашев сказал, что он имеет приказание лично передать пакет самому императору.
– Приказания вашего императора исполняются в вашей армии, а здесь, – сказал Даву, – вы должны делать то, что вам говорят.
И как будто для того чтобы еще больше дать почувствовать русскому генералу его зависимость от грубой силы, Даву послал адъютанта за дежурным.
Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положил его на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли, положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.
– Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольте вам заметить, что я имею честь носить звание генерал адъютанта его величества…
Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение и смущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие.
– Вам будет оказано должное, – сказал он и, положив конверт в карман, вышел из сарая.
Через минуту вошел адъютант маршала господин де Кастре и провел Балашева в приготовленное для него помещение.
Балашев обедал в этот день с маршалом в том же сарае, на той же доске на бочках.
На другой день Даву выехал рано утром и, пригласив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь, подвигаться вместе с багажами, ежели они будут иметь на то приказания, и не разговаривать ни с кем, кроме как с господином де Кастро.
После четырехдневного уединения, скуки, сознания подвластности и ничтожества, особенно ощутительного после той среды могущества, в которой он так недавно находился, после нескольких переходов вместе с багажами маршала, с французскими войсками, занимавшими всю местность, Балашев привезен был в Вильну, занятую теперь французами, в ту же заставу, на которой он выехал четыре дня тому назад.
На другой день императорский камергер, monsieur de Turenne, приехал к Балашеву и передал ему желание императора Наполеона удостоить его аудиенции.
Четыре дня тому назад у того дома, к которому подвезли Балашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли два французских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и генералов, ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой лошади и его мамелюка Рустава. Наполеон принимал Балашева в том самом доме в Вильве, из которого отправлял его Александр.


Несмотря на привычку Балашева к придворной торжественности, роскошь и пышность двора императора Наполеона поразили его.
Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.
После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.
Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.
Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди. Кроме того, видно было, что он в этот день находился в самом хорошем расположении духа.
Он кивнул головою, отвечая на низкий и почтительный поклон Балашева, и, подойдя к нему, тотчас же стал говорить как человек, дорожащий всякой минутой своего времени и не снисходящий до того, чтобы приготавливать свои речи, а уверенный в том, что он всегда скажет хорошо и что нужно сказать.
– Здравствуйте, генерал! – сказал он. – Я получил письмо императора Александра, которое вы доставили, и очень рад вас видеть. – Он взглянул в лицо Балашева своими большими глазами и тотчас же стал смотреть вперед мимо него.
Очевидно было, что его не интересовала нисколько личность Балашева. Видно было, что только то, что происходило в его душе, имело интерес для него. Все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело только от его воли.
– Я не желаю и не желал войны, – сказал он, – но меня вынудили к ней. Я и теперь (он сказал это слово с ударением) готов принять все объяснения, которые вы можете дать мне. – И он ясно и коротко стал излагать причины своего неудовольствия против русского правительства.
Судя по умеренно спокойному и дружелюбному тону, с которым говорил французский император, Балашев был твердо убежден, что он желает мира и намерен вступить в переговоры.
– Sire! L'Empereur, mon maitre, [Ваше величество! Император, государь мой,] – начал Балашев давно приготовленную речь, когда Наполеон, окончив свою речь, вопросительно взглянул на русского посла; но взгляд устремленных на него глаз императора смутил его. «Вы смущены – оправьтесь», – как будто сказал Наполеон, с чуть заметной улыбкой оглядывая мундир и шпагу Балашева. Балашев оправился и начал говорить. Он сказал, что император Александр не считает достаточной причиной для войны требование паспортов Куракиным, что Куракин поступил так по своему произволу и без согласия на то государя, что император Александр не желает войны и что с Англией нет никаких сношений.
– Еще нет, – вставил Наполеон и, как будто боясь отдаться своему чувству, нахмурился и слегка кивнул головой, давая этим чувствовать Балашеву, что он может продолжать.
Высказав все, что ему было приказано, Балашев сказал, что император Александр желает мира, но не приступит к переговорам иначе, как с тем условием, чтобы… Тут Балашев замялся: он вспомнил те слова, которые император Александр не написал в письме, но которые непременно приказал вставить в рескрипт Салтыкову и которые приказал Балашеву передать Наполеону. Балашев помнил про эти слова: «пока ни один вооруженный неприятель не останется на земле русской», но какое то сложное чувство удержало его. Он не мог сказать этих слов, хотя и хотел это сделать. Он замялся и сказал: с условием, чтобы французские войска отступили за Неман.
Наполеон заметил смущение Балашева при высказывании последних слов; лицо его дрогнуло, левая икра ноги начала мерно дрожать. Не сходя с места, он голосом, более высоким и поспешным, чем прежде, начал говорить. Во время последующей речи Балашев, не раз опуская глаза, невольно наблюдал дрожанье икры в левой ноге Наполеона, которое тем более усиливалось, чем более он возвышал голос.
– Я желаю мира не менее императора Александра, – начал он. – Не я ли осьмнадцать месяцев делаю все, чтобы получить его? Я осьмнадцать месяцев жду объяснений. Но для того, чтобы начать переговоры, чего же требуют от меня? – сказал он, нахмурившись и делая энергически вопросительный жест своей маленькой белой и пухлой рукой.
– Отступления войск за Неман, государь, – сказал Балашев.
– За Неман? – повторил Наполеон. – Так теперь вы хотите, чтобы отступили за Неман – только за Неман? – повторил Наполеон, прямо взглянув на Балашева.
Балашев почтительно наклонил голову.
Вместо требования четыре месяца тому назад отступить из Номерании, теперь требовали отступить только за Неман. Наполеон быстро повернулся и стал ходить по комнате.
– Вы говорите, что от меня требуют отступления за Неман для начатия переговоров; но от меня требовали точно так же два месяца тому назад отступления за Одер и Вислу, и, несмотря на то, вы согласны вести переговоры.
Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опять остановился против Балашева. Лицо его как будто окаменело в своем строгом выражении, и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левой икры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grand signe chez moi, [Дрожание моей левой икры есть великий признак,] – говорил он впоследствии.
– Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, – совершенно неожиданно для себя почти вскрикнул Наполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии? – император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно – вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что она дала вам? – говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того, чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только для того, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту и ошибки Александра.
Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.
Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.
– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
– Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…
– Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce cote de la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.] Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы – их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. – Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку.
На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда.
– Да что мне эти ваши союзники? – говорил Наполеон. – У меня союзники – это поляки: их восемьдесят тысяч, они дерутся, как львы. И их будет двести тысяч.
И, вероятно, еще более возмутившись тем, что, сказав это, он сказал очевидную неправду и что Балашев в той же покорной своей судьбе позе молча стоял перед ним, он круто повернулся назад, подошел к самому лицу Балашева и, делая энергические и быстрые жесты своими белыми руками, закричал почти:
– Знайте, что ежели вы поколеблете Пруссию против меня, знайте, что я сотру ее с карты Европы, – сказал он с бледным, искаженным злобой лицом, энергическим жестом одной маленькой руки ударяя по другой. – Да, я заброшу вас за Двину, за Днепр и восстановлю против вас ту преграду, которую Европа была преступна и слепа, что позволила разрушить. Да, вот что с вами будет, вот что вы выиграли, удалившись от меня, – сказал он и молча прошел несколько раз по комнате, вздрагивая своими толстыми плечами. Он положил в жилетный карман табакерку, опять вынул ее, несколько раз приставлял ее к носу и остановился против Балашева. Он помолчал, поглядел насмешливо прямо в глаза Балашеву и сказал тихим голосом: – Et cependant quel beau regne aurait pu avoir votre maitre! [A между тем какое прекрасное царствование мог бы иметь ваш государь!]
Балашев, чувствуя необходимость возражать, сказал, что со стороны России дела не представляются в таком мрачном виде. Наполеон молчал, продолжая насмешливо глядеть на него и, очевидно, его не слушая. Балашев сказал, что в России ожидают от войны всего хорошего. Наполеон снисходительно кивнул головой, как бы говоря: «Знаю, так говорить ваша обязанность, но вы сами в это не верите, вы убеждены мною».
В конце речи Балашева Наполеон вынул опять табакерку, понюхал из нее и, как сигнал, стукнул два раза ногой по полу. Дверь отворилась; почтительно изгибающийся камергер подал императору шляпу и перчатки, другой подал носовои платок. Наполеон, ne глядя на них, обратился к Балашеву.
– Уверьте от моего имени императора Александра, – сказал оц, взяв шляпу, – что я ему предан по прежнему: я анаю его совершенно и весьма высоко ценю высокие его качества. Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre a l'Empereur. [Не удерживаю вас более, генерал, вы получите мое письмо к государю.] – И Наполеон пошел быстро к двери. Из приемной все бросилось вперед и вниз по лестнице.


После всего того, что сказал ему Наполеон, после этих взрывов гнева и после последних сухо сказанных слов:
«Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre», Балашев был уверен, что Наполеон уже не только не пожелает его видеть, но постарается не видать его – оскорбленного посла и, главное, свидетеля его непристойной горячности. Но, к удивлению своему, Балашев через Дюрока получил в этот день приглашение к столу императора.
На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утреннюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это.
Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками.
За обедом, посадив подле себя Балашева, он обращался с ним не только ласково, но обращался так, как будто он и Балашева считал в числе своих придворных, в числе тех людей, которые сочувствовали его планам и должны были радоваться его успехам. Между прочим разговором он заговорил о Москве и стал спрашивать Балашева о русской столице, не только как спрашивает любознательный путешественник о новом месте, которое он намеревается посетить, но как бы с убеждением, что Балашев, как русский, должен быть польщен этой любознательностью.
– Сколько жителей в Москве, сколько домов? Правда ли, что Moscou называют Moscou la sainte? [святая?] Сколько церквей в Moscou? – спрашивал он.