Депортация крымских татар

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Депорта́ция кры́мских тата́р — выселение крымскотатарского населения Крымской АССР, проведённое Народным комиссариатом внутренних дел СССР 1820 мая 1944 года[1] по решению Государственного комитета обороны, в Узбекистан и соседние районы Казахстана и Таджикистана; небольшие группы были отправлены в Марийскую АССР и ряд других регионов РСФСР. Официально депортация обосновывалась фактами участия крымских татар в коллаборационистских формированиях, выступавших на стороне нацистской Германии во время Великой Отечественной войны. Впоследствии, высшими государственными органами СССР[2][3], а позднее — России[4] и Украины[5], депортация была признана незаконной и преступной.





Обоснование выселения и замены имущества

11 мая 1944 года, вскоре после освобождения Крыма, И. В. Сталин подписал Постановление Государственного Комитета Обороны СССР № ГОКО-5859 от 11 мая 1944[6] о выселении всех крымских татар с территории Крыма. Обоснование депортации было подготовлено в отдельной докладной записке Лаврентия Берия, которая опиралась на следующие тезисы: имело место дезертирство 20 000 крымских татар из Красной Армии, «комитеты крымских татар» организовали принудительную депортацию из Крыма около 50 000 советских граждан на работы в Германию, высказывались опасения в области национальной безопасности СССР из-за нахождения враждебного, по мнению Берии, населения в «пограничном районе».[7] Отметим, что Правительству СССР не был ещё известен подлинный масштаб преступлений нацистов и коллаборационистов в Крыму, состоящий на самом деле из 85 447 человек, угнанных в Германию и 71 921 казненных[8] с участием «Шумы» из крымских татар, в том числе убийство зверскими методами около 15 000 гражданских лиц из семей коммунистов в концлагере «Красном».[9] Проект решения подготовил член ГКО, народный комиссар внутренних дел Л. П. Берия. Возглавить операцию по депортации было поручено заместителям народных комиссаров госбезопасности и внутренних дел Б. З. Кобулову и И. А. Серову[10][11][12].

Часть крымскотатарских коллаборационистов была эвакуирована оккупационными властями в Германию, где из них был создан Татарский горно-егерский полк СС. Часть осталась в Крыму и на 7 мая 1944 года были арестованы органами НКВД 5 381 человека из числа крымских татар, которые по мнению чекистов представляли «агентурную» сеть, так как при арестах в их семьях было обнаружено большое количество оружия.[7] Чекистами было обнаружено при обысках: 5 395 винтовок, 337 пулемётов, 250 автоматов и даже артиллерия из 31 миномёта.[13] Подозрения чекистов, что у населения может скрываться ещё большее количество оружия оказались обоснованными и во время депортации было изъято также: 49 миномётов, 622 пулемёта, 724 автомата и 9 888 винтовок.[14] По обзору мнений экспертов сделанному BBC Правительство СССР опасалось, что Турция могла использовать то обстоятельство, что со времен Османской Империи половина крымских татар проживает в этой стране и, используя эти родственные связи, при вхождении в войну с СССР силами крымских татар может организовать вооруженный мятеж.[15] Данные опасения не были лишены оснований, так как Германия планировала втянуть Турцию в войну против СССР и о переговорах между Турцией и Германией было известно разведке НКВД.[16][17] Таким образом, основной мотив был не официально объявленное наказание крымских татар за военные преступления, а интернирование этноса, который может относится к этносам противника в войне от пограничных зон соприкосновения с ним. Отметим, что во время Второй Мировой Войны такие операции по интернированию проводились регулярно. Например, США интернировали около 110 000 японцев по похожим мотивам, аналогичные депортации проводила Канада и Япония в свою очередь против англичан.

Юридическая часть обоснования депортации была реализована Постановлением с процессуальной точки зрения, а правовым основанием являлась Статья 193-22 действующего в тот момент Уголовного кодекса РСФСР подразумевающая: расстрел лиц дерезиртировавших из воинских частей, а также санкции против их семей как конфискация имущества их семей и ссылка.[13][18] Анализ мобилизационных документов показывал[18], что около 80 % мужчин призывного возраста из числа крымских татар дезертировали из Красной Армии. При этом по данным указанным в монографии профессора Олега Романько, ведущего специалиста по истории крымского коллаборационизма, до 35 379 крымских татар было вовлечено в сотрудничество с нацистами в той или иной форме, что также каралось Статьей 193 УК РСФСР минимум конфискацией имущества семьи и ссылкой осужденного вне зависимости было ли это участие в вооруженных формированиях или привлечение к работе в оккупационных администрациях на той или иной должности.[9] Тем не менее, Статья 193 УК РСФСР хотя и позволяла применять Правительству СССР меру как конфискацию имущества и ссылку семьи коллаборациониста, но не позволяло это применять ко всему народу целиком вне зависимости от того вовлечена ли была большая часть семей народа в коллаборационизм или нет. С другой стороны Статья 193 УК РСФСР требовала провести массовые казни мужчин из крымских татар замешанных в коллаборационизме, но это действие произведено также не было. Также конфискация имущества в Постановление ГКО № 5859-сс согласно требованиям статьи 193 УК РСФСР не была произведена в полном объёме, а с рядом послаблений: предоставленные бесплатно стройматериалов и земельного участка по месту прибытия интернированного лица для целей возведения нового дома, а также предоставление ему займа в 5000 рублей на обустройство.[19] В указе Президента России Владимира Путина об реабилитации крымских татар указано, что основное юридическое нарушение состояло в применении наказания по национальному признаку, а не по фактическим деяниям конкретного лица. Отметим, что на уровне международного права очень поздно пришло понимание того, что похожие этнические интернирования во время Второй Мировой Войны являются расовыми предрассудками, так Рональд Рейган признал это для депортации в японцев от имени Правительства США только в 1988 году.

По оценке западных экспертов около 15 % мужского населения крымских татар воевало на стороне Красной Армии.[15] Бугай Н. Ф. отмечает, что среди красных партизан в Крыму татары составляли 16 %.[20] Тем не менее, крымские татары, воевавшие в частях Красной Армии и в партизанских отрядах также были подвергнуты административной высылке[21][22]. Известны исключения, когда офицеры, из числа крымских татар, не были высланы в места депортации как спецпереселенцы, такие как лётчики Амет Хан Султан и Эмир Усеин Чалбаш, однако им было запрещено жить в Крыму.

Несмотря на то, что они не жили в оккупации и не могли участвовать в коллаборационистских формированиях, депортации подверглись и крымские татары, которые эвакуировались из Крыма до занятия его немцами и успели вернуться из эвакуации за апрель-май 1944 года. В частности, были депортированы все находившиеся во время войны в эвакуации крымские татары — руководители и работники Крымского обкома ВКП(б) (во главе с первым секретарём) и Совнаркома КАССР. Это было объяснено тем, что на новом месте нужны руководящие работники (из партии они не были исключены).

Депортация

Операция по депортации началась рано утром 18 мая и закончилась в 16:00 20 мая 1944 года. Для её проведения были задействованы войска НКВД в количестве более 32 тысяч человек. Депортируемым отводилось от нескольких минут до получаса на сборы, после чего их на грузовиках транспортировали к железнодорожным станциям. Оттуда эшелоны под конвоем отправлялись к местам ссылки. По воспоминаниям очевидцев, тех, кто сопротивлялся или не мог идти, иногда расстреливали[23][24] на месте. Хотя чекисты при самой депортации при обысках изъяли у крымских татар огромное количество огнестрельного оружия и даже полевую артиллерию из 49 минометов, но существенных вооруженных столкновений с Войсками НКВД источники не фиксируют[14].

Согласно Постановлению ГКО № 5859-сс крымским татарам разрешалось взять с собой «личные вещи, одежду, бытовой инвентарь, посуду и продовольствие» в размере 1/2 тонны на семью. На перевозку столь большого количества личных вещей и продуктов было выделено 250 грузовых автомашин, которые израсходовали 600 тонн бензина. Если семья имела продуктов больше чем на 1/2 тонны, то имелась возможность сдать по описи «зерна, овощи и другие виды сельхозпродукции», и по такому же порядку личный скот. Принимали данные ценности чиновники Наркоммясомолпрома, Наркомзага, Наркомзема и Наркомсовхоза СССР по «обменным квитанциям», где оценивалось данное имущество в денежном выражении по госраценкам, затем по месту прибытия интернируемой семьи выдавалось такое же имущество или по таким же госрасценкам на данную сумму денег можно было получить «муки, крупы и овощей».[19] «Обменные квитанции» являлись стандартной процедурой в СССР при перемещении лиц в годы Отечественной войны для сокращения логистических издержек, велись по строгому государственному учёту, поэтому даже при утере квитанции можно было восстановить её по описям, хранящимся у чиновников.[25]

Перемещение интернированных лиц в ходе депортации по разному освещается крымскотатарскими и российскими источниками. Крымскотатарские источники, ссылаясь на свидетелей из числа крымских татар, указывают на ограничения в еде, воде и доступе к медицине, что привело, по их мнению, к значительной смертности в пути[21][22][26]. Российские источники обычно ссылаются на п.3-г и Приложения 1 Постановления № 5859-сс, которые указывают, что условия содержания в пути были следующими: в пути переселенцы должны были быть обеспечены горячим питанием и кипятком, для этого Наркомторг СССР выделил продукты исходя из суточной нормы на человека: хлеба 500 г., мясо-рыба 70 г., крупы 60 г., масла 10 г.[27] Наркомздрав СССР выделил на каждый эшелон со спецпереселенцами одного врача и две медсестры с запасом медикаментов. Сама перевозка осуществлялась в вагонах-теплушках, то есть «нормальный товарный вагон» переоборудованный для перевозки людей за счет установки «печки-буржуйки», установки нар и частичного утепления.[28] Перед перевозкой крымских татар стены вагонов-теплушек были отремонтированы «вагонкой», защелкивающихся в профилированные пазы для защиты от продувания, для чего Главснаблес выделил для их ремонта 75 000 профилированных вагонных досок.[6]

Крымкие татары дают следующие свидетельские показания об условиях в пути:

Утром вместо приветствия отборный мат и вопрос: трупы есть? Люди за умерших цепляются, плачут, не отдают. Солдаты тела взрослых вышвыривают в двери, детей – в окно...[23][24]
Медицинского обслуживания не было. Умерших выносили из вагона и оставляли на станции, не давая хоронить.[23][24]
О медицинском обслуживании и речи не могло быть. Люди пили воду из водоёмов и оттуда запасались впрок. Воду кипятить возможности не было. Люди начали болеть дизентерией, брюшным тифом, малярией, чесоткой, вши одолевали всех. Было жарко, постоянно мучила жажда. Умерших оставляли на разъездах, никто их не хоронил.[23][24]
Через несколько дней пути из нашего вагона вынесли умерших: старушку и маленького мальчика. Поезд останавливался на маленьких полустанках, чтобы оставить умерших. ... Хоронить не давали.[23][24]

В телеграмме НКВД на имя Сталина было указано, что выселению подверглось 183 155 человек. По официальным данным, в дороге погиб 191 человек[29]. Крымскотатарские источники обычно указывают, что смертность связана с ограничением доступа к воде, еде и медицине. Российские источники обычно ссылаются на то, что данная смертность сопоставима с естественной на такое количество перевозимых лиц с учетом времени в пути, и поскольку эшелонах были в том числе люди преклонного возраста, большая умерших часть могла скончаться от старости, а не от плохих условий.[30]

По данным Отдела спецпоселений НКВД, в ноябре 1944 года в местах выселения находились 193 865 крымских татар, из них в Узбекистане — 151 136, в Марийской АССР — 8 597, в Казахской ССР — 4 286, остальные были распределены «для использования на работах» в Молотовской (10 555), Кемеровской (6 743), Горьковской (5 095), Свердловской (3 594), Ивановской (2 800), Ярославской (1 059) областях РСФСР[10].

В Узбекистане многие переселенцы были определены на работу на строительство Фархадской ГЭС в г. Бекабаде, на рудники «Койташ» в Самаркандской области и «Ташкент-Сталинуголь», в колхозы и совхозы Ташкентской, Андижанской, Самаркандской области, Шахризябского, Китабского районов Кашкадарьинской области. В большинстве своем размещены они были в не приспособленных для жилья бараках, а на руднике «Койташ» вообще оказались под открытым небом[10].

Последствия

Массовая гибель крымских татар во время голода 1946—1947 годов в СССР

Бедственное положение крымскотатарских спецпереселенцев уже 8 июля 1944 года было вынесено на обсуждение бюро ЦК КП Узбекистана. В постановлении СНК Узбекистана и ЦК КП Узбекистана обкомам партии было поручено принять срочные меры по трудоустройству и «улучшению быта» спецпереселенцев. Наркомздраву надлежало принять меры «по улучшению медобслуживания в местах вспышек эпидемий (совхоз Нарпай, рудник „Ташкент-Сталинуголь“ и др.)»[10].

Тем не менее быт депортированных был тяжёлым, условия труда — дискриминационными (выбор места работы был исключён, затруднён доступ к руководящим должностям и умственному труду), смертность — высокой[10].

Однако максимальное испытания крымского татарского народа произошло во время масштабного голода в СССР 1946—1947 годов, во время которого погибло по оценке М.Эллмана около 1,5 миллиона человек, из которых до 16 тысяч крымских татар.[31] Хотя в общем числе граждан СССР погибших от голода крымских татар было невелико, но для небольшого народа это были колоссальные потери. Оценки числа погибших в этот период сильно разнятся: от 15-25 %, по оценкам различных советских официальных органов, до 46 %, по оценкам активистов крымскотатарского движения, собиравших в 1960-е годы сведения о погибших[22][26]. Так, по данным ОСП УзССР, только «за 6 месяцев 1944 года, то есть с момента прибытия в УзССР и до конца года, умерло 16 052 чел. (10,6 %)»[32].

Восстановление прав крымских татар и их возврат в Крым

В течение 12 лет, до 1956 года, крымские татары имели статус спецпереселенцев, подразумевавший различные ограничения в правах. Все спецпереселенцы были поставлены на учёт и были обязаны регистрироваться в комендатурах. Постановлением Совета Министров СССР от 21 ноября 1947 г. и Указом Президиума Верховного Совета от 26 ноября 1948 г. положение спецпереселенцев было ужесточено: переезд в другой район мог быть разрешён лишь при наличии «вызова» от близких родственников; за несанкционированный выход за пределы разрешённого места поселения угрожало наказание в виде пятидневного ареста, а повторное нарушение рассматривалось как побег с места ссылки и наказывалось 20 годами каторги[33]. Указом от 13 июля 1954 года ответственность за самовольное покидание места ссылки была снижена до 1 года заключения[34]. Формально за спецпереселенцами сохранялись гражданские права: они имели право участвовать в выборах, коммунисты влились в местные партийные организации[10].

В 1967 году был принят указ Президиума Верховного Совета СССР «О гражданах татарской национальности, ранее проживавших в Крыму», который п.1 снял все санкции против крымских татар и даже дал осуждающую оценку предыдущих законодательных актов как «огульных обвинений … необоснованно отнесенных ко всему татарскому населению Крыма».[35] Однако п.2 этого же Указа фактически идет ссылка на существовавший в СССР паспортный режим привязывающий крымских татар к месту прописки к вновь возведенным домам на выданным им земельным участкам преимущественно в Узбекской ССР. Напомним, что по Постановлению № 5859-сс Правительство СССР выдало крымским татарам в Узбекской СССР бесплатно земельные участки и предоставило строительные материалы для возведения новых домов, а также ссуду в 5000 рублей на такое строительство. Поэтому с точки зрения Правительства СССР крымские татары как получившие данное имущество должны были проживать в этих домах в Узбекской ССР, где и прописаны. Также в СССР существовали ограничения на смену места работы в другом регионе по трудовому законодательству в том числе из-за места прописки.[36][37] Поэтому крымские татары несмотря на полноту прав как граждан СССР фактически не могли вернуться в Крым, так как не могли получить жилье и работу в Крыму.

Массовый возврат крымских татар начался с постановления Совета Министров СССР от № 666 от 11 июля 1990 года.[38] Дело в том, что по данному постановлению крымские татары могли получить бесплатно земельные участки и строительные материалы в Крыму, но при этом они могли продать за деньги полученные ранее участки с домами в Узбекистане, поэтому миграция в этот период приносила крымским татарам большую экономическую выгоду. До распада СССР продать жилье в Узбекистане крымским татарам также получалось очень выгодно,[39] так как уровень жизни граждан СССР не различался в республиках очень сильно как в постсоветских государствах и порядка 150 000 крымских татар успели переехать в Крым ещё до распада СССР с минимальными потерями.[40] Сложнее пришлось примерно 60 000 крымских татар, которые были вынуждены переехать в Крым с распадом СССР, так как в Узбекистане произошел масштабный экономический кризис и ВВП на душу населения резко упало относительно экс-советских республик и в том числе Украины. Прибыткова по своим исследованиям отмечает, что основными миграционными стимулами являлась бедность (65,6 %) и безработица (31,6 %) среди крымских татар в Узбекистане.[41] При этом проблемы как оторванность от своего народа, разделенность семей, невозможность общения с родственниками называлась как основной стимул к миграции только 12,5 % крымских татар в Узбекистане. Экономический кризис и последующая массовая иммиграция из Узбекистана разных народов существенно обесценила земельные участки и дома крымских татар, так в ценах 1997 г. дома крымских татар в Узбекистане в среднем стоили около 5 800 долларов США, а в Крыму желаемые к получению крымскими татарами стоило в 2,4 раза больше (следует правда учесть, что 64,8 % крымских татар хотели получить наиболее дорогие в Крыму объекты недвижимости в черте инфраструктуры населенных пунктов городского типа).

Исследования Прибытковой указали также на то, что 52,1 % переселяющихся в Крым крымских татар не желают брать кредиты для покупки законным образом объектов недвижимости, что в конечном счете вылилось в самозахваты земельных участков принадлежащих другим физическим и юридическим лицам со стороны крымских татар. Это создало как многочисленные конфликты с новыми собственниками у которых таким образом изымалось имущество, так и очень серьезную юридическую проблему легализации данных действий. Во время контроля Украиной над Крымом данный вопрос не решался и вызывал острою критику со стороны Арсения Яценюка.[42] При переходе Крыма под контроль Российской Федерации крымским татарам по программе разработанной Сергеем Аксеновым было предложено вернуть физическим и юридическим лицам захваченные у них крымскими татарами земельные участки, а государство выделит земельные участки крымским татарам из своей собственности.[43]

Изменения этнического состава населения Крыма в период депортаций

На протяжении истории Крым регулярно переживал смену этнического состава населения из-за установление контроля под полуостровом тем или иным государством. Крымские татары стали доминирующем населением Крыма с 1223 года, когда монголотатарские полководцы Джебэ и Субэтей разгромили русско-половецкую коалицию в битве на Калке и после этого захватили Крым включив его в состав Золотой Орды. Ближайшими генетическими родственниками крымских татар являются балкарцы и ногайцы, что указывает на родственные связи с населением Ногайской Орды.[44] Вторжение привело к оттоку местного населения. Ибн аль-Асиру описывал как «многие из знатных купцов и богачей русских» покидали Крым. До этого c X века русские составляли существенную часть населения Крыма как последствие существования в Крыму Тьмутараканского Княжества.[45] Таким образом, с XIII века крымские татары уже составляли этническое большинство в Крыму, что изменилось после завоевания Крыма Россией в борьбе с Османской Империей и последующим заселением русскими Крыма.

Во время Второй Мировой Войны противники в Крыму интенсивно занимались взаимными депортациями и даже физическими истреблением гражданских лиц, которых относили к недружественным нациям с взаимной жестокостью скорее средневекового уровня. Если результатом депортации крымских татар из Крыма явилось почти полное их исчезновение из Крыма до начала возврата в 1990-х годах, то другим существенным влиянием на изменение этнического состава Крыма было предшествовавший депортации крымских татар геноцид евреев и евреев-крымчаков в Крыму осуществленный Айнзатцгруппой «D» и коллаборационистами, в ходе которого ими было убито более 27 000 евреев и евреи фактически были истреблены в Крыму (см. подробнее Холокост на Украине). Также в Крыму резко сократилось число русских за время оккупации Крыма, если по переписи 1939 года в Крыму проживало 558 481 русских, то после депортации татар из Крыма по переписи лета 1944 из русских осталось только около 284 000 человек. Русские составили основную убыль населения Крыма в 270 000, существенная часть которых была связана с угоном на работу в Германию и истреблением в концлагере «Красном» с участием коллаборационистов. Секретарь общественного комитета по увековечению памяти жертв нацизма в концлагере «Красный» Олег Родивилов отмечает, что рядом с концлагерем существовал ещё сортировочный центр «Картофельный городок», через который прошло 140 000 человек, около 40 тысяч человек были убиты и до 100 000 депортированы преимущественно на работы в Германию.[46]

Отметим, что кроме крымских татар также в ходе депортации в июне 1944 года Крым покинули крымские армяне, болгары и даже такой древнейший коренной народ Крыма как греки. При анализе драматических событий в данный период времени следует отметить, что Крым покинули крымские немцы, которые по пропаганде нацистов преподносились как потомки крымских готов, хотя на самом деле являлись немецкими колонистами приехавшими в Крым по приглашению Екатерины II.[47] Отметим, что цивилизация крымских готов была идеологическим основанием для аннексии Крыма Гитлером в пользу Германии, который несмотря на заигрывания с коллаборационистами намеревался депортировать крымских татар и другие народы из Крыма и превратить Крым в «чистую» немецкую колонию, для чего Розенбергом был разработан необходимый план после победы над СССР.[48] Перед лицом наступления Красной Армии большая часть из 50 000 крымских немцев эвакуировались из Крыма и сейчас проживает в ФРГ,[49] а часть была депортирована в 1941 году. Исследователи отмечают, что поскольку официальных распоряжений по такой депортации не было, то депортация коснулась около 25 % немцев.[50] В результате депортаций, геноцида евреев, оттока немцев, угона русских в Германию некоторые районы (горы и Южный берег Крыма) остались практически без населения. Многие районы Крыма фактически опустели. Чтобы установить масштабы потери населения летом 1944 года была проведена упрощенная перепись населения полуострова. Которая показала, что в Крыму осталось проживать всего 379 000 человек из которых 75 % русских, 21 % украинцев и 4 % прочие национальности. При этом перепись 1939 года указывала, что жилой фонд и экономика полуострова рассчитана на 1,2 миллиона человек. Требовалось срочно восполнить потери населения.

Решением от 18 августа 1944 года в целях «быстрейшего освоения плодородных земель, садов и виноградников» ГКО признал необходимым переселить в Крым из различных областей РСФСР и Украинской ССР «добросовестных и трудолюбивых колхозников» — всего 51 000 человек. Земли бывших татарских, болгарских и других колхозов, откуда были «произведены спецпереселения в 1944 г., с имеющимися посевами и насаждениями», передавались вновь организуемым колхозам переселенцев из областей России и Украины и закреплялись за этими колхозами в «вечное пользование». Уже к 1 декабрю 1944 г. в Крым прибыло 64 тыс. переселенцев. Переселение в Крым было добровольным и потенциально доступно для всех граждан СССР по заполнению специальной анкеты, которые затем утверждались Обкомами КПСС[51].

Следующая перепись 1959 года показывает, что население восстановилось до 1,2 миллиона человек, но в кардинально другом этническом составе, чем до войны: 71 % русских, 22 % украинцев, 2 % белорусов. Отчасти удалось восполнить последствия геноцида евреев нацистами и коллаборационистами, так как не чинилось препятствий миграции евреев в Крым и число их восстановилось до 2 % по сравнению с довоенными 6 %. По сравнению с довоенным временем больше всего увеличилась доля украинцев в Крыму — почти в 2 раза с 13 % до 22 %. Доля русских увеличилась в 0,4 раза. Доля белоруссов возросла более чем в 2 раза. Практически исчезли из Крыма популяции немцев и крымских татар.

25 июня 1946 года Верховный Совет РСФСР принял Закон «Об упразднении Чечено-Ингушской АССР и преобразовании Крымской АССР в Крымскую область». Ему предшествовал Указ Президиума Верховного Совета СССР «О преобразовании Крымской АССР в Крымскую область в составе РСФСР» от 30 июня 1945 года, который практически решил судьбу крымской автономии за год до принятия Закона[52].

В 1944—1948 годах тысячи населённых пунктов (за исключением Бахчисарая, Джанкоя, Ишуни, Сак), гор и рек полуострова, названия которых имели крымскотатарское происхождение, были заменены на русские[10]. Депортация крымских татар послужила причиной начавшегося использования обеими сторонами конфликта истории как инструмента достижения политических целей, так как начались споры об «исконных правах на Крым» и кто более «древний коренной» крымские татары или русские, что естественно вызвало откровенное недоумение у греческой диаспоры Крыма пытавшихся напомнить, что Херсонес Таврический был основан в 400 году до нашей эры. Тем менее разгорелась историко-политическая дискуссия с противопоставлением русского Тмутараканского княжества X—XII веков татарскому Крымскому Ханству XV—XVIII веков.[53] Для получения исторических аргументов в СССР были инициализированы дорогостоящие реставрации памятников эпохи Тмутараканского княжества как храма Святого Иоанна Предтечи и масштабных археологических исследований для сбора доказательств присутствия русского этнического элемента в Крыму. Национальная политика Украины после распада СССР была в пользу поддержки крымских татар как противовесу русским и пророссийским украинцам в Крыму.[54] Поэтому во время контроля Украиной над Крымом были фактически прекращены все археологические раскопки в районах русских поселений в Крыму эпохи Тмутараканского княжества, при этом объём реставрационных работ центрального памятника крымских татар в Крыму как Ханский дворец в Бахчисарае был ниже объёма реставрационных работ в 1960-е годы в СССР.

В 1990-е годы крымские татары стали возвращаться назад в Крым. Поскольку в их старые районы проживания заняли другие люди, то это создало проблему самозахвата крымскими татарами земельных участков. По данным последних переписей число крымских татар составляет около 10 % от населения Крыма. Также в Крыму сказалась последствие национальной политики СССР в отношении татар, где считалось, что выделение крымских татар из татар искусственное и является пережитком Османской Империи (отчасти это делалось для сокращения влияния Турции в Крыму). Поэтому в СССР предпринимались действия по организации национальной автономии всех татар на базе Татарстана и предлагалось крымским татарам переселиться туда при желании.[55] При этом игнорировалось, что хотя татарский и крымско-татарский языки весьма похожи, так как образовались от старотатарского языка (литературный язык Золотой Орды) вымершего только в XIX веке, тем не менее современные формы языков отличаются.[56] Так или иначе, но переписи указывают на наличие существенного миграционного процесса татар не являющихся крымскими татарами по переселению в Крым. Для таких татар является родным татарский язык и их число достигло около 2 % населения Крыма. Довольно большой рост количества татар, которые не считают себя крымскими татарами, выявленный по переписям произведенным после перехода Крыма под контроль Российской Федерации, вызвал большие дискуссии среди экспертов. По мнению российских экспертов это связано с тем, что ранее всех татар в Крыму при переписях на Украине приписывали к «крымским татарам», хотя это разные народы по языку и происхождению, поэтому учёт их следует вести раздельно. Следует учитывать, что казанские татары переселяющиеся в Крым не имеют ничего общего с возвратом крымских татар после депортации, никак не связаны с коллаборационизмом и имеют самостоятельные интересы отдельные от крымских татар.[57][58][59] По данным специалистов число татар в Крыму достигло 45 тыс. человек, а крымских татар 232 тыс. человек.[60]

Признание репрессий

Указ Президиума Верховного Совета СССР № 493 от 5 сентября 1967 года «О гражданах татарской национальности, проживавших в Крыму» признал, что «после освобождения в 1944 году Крыма от нацистской оккупации факты активного сотрудничества с немецкими захватчиками определённой части проживающих в Крыму татар были необоснованно отнесены ко всему татарскому населению Крыма»[2].

15 ноября 1989 года Верховным Советом СССР депортация крымских татар и других народов была осуждена и признана незаконной и преступной[3].

После присоединения Крыма к Российской Федерации

21 апреля 2014 года, после присоединения Крыма к России, президент России Владимир Путин подписал указ о реабилитации крымскотатарского и других народов, пострадавших от сталинских репрессий в Крыму[4]. Несмотря на это по мнению ряда СМИ[61][62][63] и международных организаций[64][65], с присоединением Крыма к Российской Федерации усилились репрессии против татарского населения[61][62]. Например, Меджлис крымскотатарского народа был признан экстремистским объединением, и его деятельность в России была запрещена[61][62], что было расценено представителями Совета Европы как идущее вразрез с декларируемыми российским руководством решениями о реабилитации[66][67].

Верховная рада Украины в 2015 году признала депортацию геноцидом крымскотатарского народа и установила День памяти жертв геноцида крымскотатарского народа — 18 мая[5][68].

Память

Памятник жертвам депортации в Судаке. Скульптор Ильми Аметов.[69]

Мемориальный комплекс в память жертв депортации в районе железнодорожной станции «Сирень» в Бахчисарайском районе Крыма.[70]

В искусстве

В 2013 году события мая 1944 года легли в основу художественного фильма режиссёра Ахтема Сейтаблаева «Хайтарма» («Возвращение»). Главный герой картины — военный лётчик-истребитель, гвардии майор, дважды Герой Советского Союза Амет-Хан Султан[71].

14 мая 2016 года украинская певица Джамала победила в конкурсе Евровидение 2016 с песней 1944 про депортацию крымских татар.

См. также

Отрывок, характеризующий Депортация крымских татар

– Видно, еще не все ушли, князь, – сказал Багратион. – До завтрашнего утра, завтра всё узнаем.
– На горе пикет, ваше сиятельство, всё там же, где был с вечера, – доложил Ростов, нагибаясь вперед, держа руку у козырька и не в силах удержать улыбку веселья, вызванного в нем его поездкой и, главное, звуками пуль.
– Хорошо, хорошо, – сказал Багратион, – благодарю вас, г. офицер.
– Ваше сиятельство, – сказал Ростов, – позвольте вас просить.
– Что такое?
– Завтра эскадрон наш назначен в резервы; позвольте вас просить прикомандировать меня к 1 му эскадрону.
– Как фамилия?
– Граф Ростов.
– А, хорошо. Оставайся при мне ординарцем.
– Ильи Андреича сын? – сказал Долгоруков.
Но Ростов не отвечал ему.
– Так я буду надеяться, ваше сиятельство.
– Я прикажу.
«Завтра, очень может быть, пошлют с каким нибудь приказанием к государю, – подумал он. – Слава Богу».

Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l'empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».


В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.
Нынче был для него торжественный день – годовщина его коронования. Перед утром он задремал на несколько часов и здоровый, веселый, свежий, в том счастливом расположении духа, в котором всё кажется возможным и всё удается, сел на лошадь и выехал в поле. Он стоял неподвижно, глядя на виднеющиеся из за тумана высоты, и на холодном лице его был тот особый оттенок самоуверенного, заслуженного счастья, который бывает на лице влюбленного и счастливого мальчика. Маршалы стояли позади его и не смели развлекать его внимание. Он смотрел то на Праценские высоты, то на выплывавшее из тумана солнце.
Когда солнце совершенно вышло из тумана и ослепляющим блеском брызнуло по полям и туману (как будто он только ждал этого для начала дела), он снял перчатку с красивой, белой руки, сделал ею знак маршалам и отдал приказание начинать дело. Маршалы, сопутствуемые адъютантами, поскакали в разные стороны, и через несколько минут быстро двинулись главные силы французской армии к тем Праценским высотам, которые всё более и более очищались русскими войсками, спускавшимися налево в лощину.


В 8 часов Кутузов выехал верхом к Працу, впереди 4 й Милорадовичевской колонны, той, которая должна была занять места колонн Пржебышевского и Ланжерона, спустившихся уже вниз. Он поздоровался с людьми переднего полка и отдал приказание к движению, показывая тем, что он сам намерен был вести эту колонну. Выехав к деревне Прац, он остановился. Князь Андрей, в числе огромного количества лиц, составлявших свиту главнокомандующего, стоял позади его. Князь Андрей чувствовал себя взволнованным, раздраженным и вместе с тем сдержанно спокойным, каким бывает человек при наступлении давно желанной минуты. Он твердо был уверен, что нынче был день его Тулона или его Аркольского моста. Как это случится, он не знал, но он твердо был уверен, что это будет. Местность и положение наших войск были ему известны, насколько они могли быть известны кому нибудь из нашей армии. Его собственный стратегический план, который, очевидно, теперь и думать нечего было привести в исполнение, был им забыт. Теперь, уже входя в план Вейротера, князь Андрей обдумывал могущие произойти случайности и делал новые соображения, такие, в которых могли бы потребоваться его быстрота соображения и решительность.
Налево внизу, в тумане, слышалась перестрелка между невидными войсками. Там, казалось князю Андрею, сосредоточится сражение, там встретится препятствие, и «туда то я буду послан, – думал он, – с бригадой или дивизией, и там то с знаменем в руке я пойду вперед и сломлю всё, что будет предо мной».
Князь Андрей не мог равнодушно смотреть на знамена проходивших батальонов. Глядя на знамя, ему всё думалось: может быть, это то самое знамя, с которым мне придется итти впереди войск.
Ночной туман к утру оставил на высотах только иней, переходивший в росу, в лощинах же туман расстилался еще молочно белым морем. Ничего не было видно в той лощине налево, куда спустились наши войска и откуда долетали звуки стрельбы. Над высотами было темное, ясное небо, и направо огромный шар солнца. Впереди, далеко, на том берегу туманного моря, виднелись выступающие лесистые холмы, на которых должна была быть неприятельская армия, и виднелось что то. Вправо вступала в область тумана гвардия, звучавшая топотом и колесами и изредка блестевшая штыками; налево, за деревней, такие же массы кавалерии подходили и скрывались в море тумана. Спереди и сзади двигалась пехота. Главнокомандующий стоял на выезде деревни, пропуская мимо себя войска. Кутузов в это утро казался изнуренным и раздражительным. Шедшая мимо его пехота остановилась без приказания, очевидно, потому, что впереди что нибудь задержало ее.
– Да скажите же, наконец, чтобы строились в батальонные колонны и шли в обход деревни, – сердито сказал Кутузов подъехавшему генералу. – Как же вы не поймете, ваше превосходительство, милостивый государь, что растянуться по этому дефилею улицы деревни нельзя, когда мы идем против неприятеля.
– Я предполагал построиться за деревней, ваше высокопревосходительство, – отвечал генерал.
Кутузов желчно засмеялся.
– Хороши вы будете, развертывая фронт в виду неприятеля, очень хороши.
– Неприятель еще далеко, ваше высокопревосходительство. По диспозиции…
– Диспозиция! – желчно вскрикнул Кутузов, – а это вам кто сказал?… Извольте делать, что вам приказывают.
– Слушаю с.
– Mon cher, – сказал шопотом князю Андрею Несвицкий, – le vieux est d'une humeur de chien. [Мой милый, наш старик сильно не в духе.]
К Кутузову подскакал австрийский офицер с зеленым плюмажем на шляпе, в белом мундире, и спросил от имени императора: выступила ли в дело четвертая колонна?
Кутузов, не отвечая ему, отвернулся, и взгляд его нечаянно попал на князя Андрея, стоявшего подле него. Увидав Болконского, Кутузов смягчил злое и едкое выражение взгляда, как бы сознавая, что его адъютант не был виноват в том, что делалось. И, не отвечая австрийскому адъютанту, он обратился к Болконскому:
– Allez voir, mon cher, si la troisieme division a depasse le village. Dites lui de s'arreter et d'attendre mes ordres. [Ступайте, мой милый, посмотрите, прошла ли через деревню третья дивизия. Велите ей остановиться и ждать моего приказа.]
Только что князь Андрей отъехал, он остановил его.
– Et demandez lui, si les tirailleurs sont postes, – прибавил он. – Ce qu'ils font, ce qu'ils font! [И спросите, размещены ли стрелки. – Что они делают, что они делают!] – проговорил он про себя, все не отвечая австрийцу.
Князь Андрей поскакал исполнять поручение.
Обогнав всё шедшие впереди батальоны, он остановил 3 ю дивизию и убедился, что, действительно, впереди наших колонн не было стрелковой цепи. Полковой командир бывшего впереди полка был очень удивлен переданным ему от главнокомандующего приказанием рассыпать стрелков. Полковой командир стоял тут в полной уверенности, что впереди его есть еще войска, и что неприятель не может быть ближе 10 ти верст. Действительно, впереди ничего не было видно, кроме пустынной местности, склоняющейся вперед и застланной густым туманом. Приказав от имени главнокомандующего исполнить упущенное, князь Андрей поскакал назад. Кутузов стоял всё на том же месте и, старчески опустившись на седле своим тучным телом, тяжело зевал, закрывши глаза. Войска уже не двигались, а стояли ружья к ноге.
– Хорошо, хорошо, – сказал он князю Андрею и обратился к генералу, который с часами в руках говорил, что пора бы двигаться, так как все колонны с левого фланга уже спустились.
– Еще успеем, ваше превосходительство, – сквозь зевоту проговорил Кутузов. – Успеем! – повторил он.
В это время позади Кутузова послышались вдали звуки здоровающихся полков, и голоса эти стали быстро приближаться по всему протяжению растянувшейся линии наступавших русских колонн. Видно было, что тот, с кем здоровались, ехал скоро. Когда закричали солдаты того полка, перед которым стоял Кутузов, он отъехал несколько в сторону и сморщившись оглянулся. По дороге из Працена скакал как бы эскадрон разноцветных всадников. Два из них крупным галопом скакали рядом впереди остальных. Один был в черном мундире с белым султаном на рыжей энглизированной лошади, другой в белом мундире на вороной лошади. Это были два императора со свитой. Кутузов, с аффектацией служаки, находящегося во фронте, скомандовал «смирно» стоявшим войскам и, салютуя, подъехал к императору. Вся его фигура и манера вдруг изменились. Он принял вид подначальственного, нерассуждающего человека. Он с аффектацией почтительности, которая, очевидно, неприятно поразила императора Александра, подъехал и салютовал ему.
Неприятное впечатление, только как остатки тумана на ясном небе, пробежало по молодому и счастливому лицу императора и исчезло. Он был, после нездоровья, несколько худее в этот день, чем на ольмюцком поле, где его в первый раз за границей видел Болконский; но то же обворожительное соединение величавости и кротости было в его прекрасных, серых глазах, и на тонких губах та же возможность разнообразных выражений и преобладающее выражение благодушной, невинной молодости.
На ольмюцком смотру он был величавее, здесь он был веселее и энергичнее. Он несколько разрумянился, прогалопировав эти три версты, и, остановив лошадь, отдохновенно вздохнул и оглянулся на такие же молодые, такие же оживленные, как и его, лица своей свиты. Чарторижский и Новосильцев, и князь Болконский, и Строганов, и другие, все богато одетые, веселые, молодые люди, на прекрасных, выхоленных, свежих, только что слегка вспотевших лошадях, переговариваясь и улыбаясь, остановились позади государя. Император Франц, румяный длиннолицый молодой человек, чрезвычайно прямо сидел на красивом вороном жеребце и озабоченно и неторопливо оглядывался вокруг себя. Он подозвал одного из своих белых адъютантов и спросил что то. «Верно, в котором часу они выехали», подумал князь Андрей, наблюдая своего старого знакомого, с улыбкой, которую он не мог удержать, вспоминая свою аудиенцию. В свите императоров были отобранные молодцы ординарцы, русские и австрийские, гвардейских и армейских полков. Между ними велись берейторами в расшитых попонах красивые запасные царские лошади.
Как будто через растворенное окно вдруг пахнуло свежим полевым воздухом в душную комнату, так пахнуло на невеселый Кутузовский штаб молодостью, энергией и уверенностью в успехе от этой прискакавшей блестящей молодежи.
– Что ж вы не начинаете, Михаил Ларионович? – поспешно обратился император Александр к Кутузову, в то же время учтиво взглянув на императора Франца.
– Я поджидаю, ваше величество, – отвечал Кутузов, почтительно наклоняясь вперед.
Император пригнул ухо, слегка нахмурясь и показывая, что он не расслышал.
– Поджидаю, ваше величество, – повторил Кутузов (князь Андрей заметил, что у Кутузова неестественно дрогнула верхняя губа, в то время как он говорил это поджидаю ). – Не все колонны еще собрались, ваше величество.
Государь расслышал, но ответ этот, видимо, не понравился ему; он пожал сутуловатыми плечами, взглянул на Новосильцева, стоявшего подле, как будто взглядом этим жалуясь на Кутузова.
– Ведь мы не на Царицыном лугу, Михаил Ларионович, где не начинают парада, пока не придут все полки, – сказал государь, снова взглянув в глаза императору Францу, как бы приглашая его, если не принять участие, то прислушаться к тому, что он говорит; но император Франц, продолжая оглядываться, не слушал.
– Потому и не начинаю, государь, – сказал звучным голосом Кутузов, как бы предупреждая возможность не быть расслышанным, и в лице его еще раз что то дрогнуло. – Потому и не начинаю, государь, что мы не на параде и не на Царицыном лугу, – выговорил он ясно и отчетливо.
В свите государя на всех лицах, мгновенно переглянувшихся друг с другом, выразился ропот и упрек. «Как он ни стар, он не должен бы, никак не должен бы говорить этак», выразили эти лица.
Государь пристально и внимательно посмотрел в глаза Кутузову, ожидая, не скажет ли он еще чего. Но Кутузов, с своей стороны, почтительно нагнув голову, тоже, казалось, ожидал. Молчание продолжалось около минуты.
– Впрочем, если прикажете, ваше величество, – сказал Кутузов, поднимая голову и снова изменяя тон на прежний тон тупого, нерассуждающего, но повинующегося генерала.
Он тронул лошадь и, подозвав к себе начальника колонны Милорадовича, передал ему приказание к наступлению.
Войско опять зашевелилось, и два батальона Новгородского полка и батальон Апшеронского полка тронулись вперед мимо государя.
В то время как проходил этот Апшеронский батальон, румяный Милорадович, без шинели, в мундире и орденах и со шляпой с огромным султаном, надетой набекрень и с поля, марш марш выскакал вперед и, молодецки салютуя, осадил лошадь перед государем.
– С Богом, генерал, – сказал ему государь.
– Ma foi, sire, nous ferons ce que qui sera dans notre possibilite, sire, [Право, ваше величество, мы сделаем, что будет нам возможно сделать, ваше величество,] – отвечал он весело, тем не менее вызывая насмешливую улыбку у господ свиты государя своим дурным французским выговором.
Милорадович круто повернул свою лошадь и стал несколько позади государя. Апшеронцы, возбуждаемые присутствием государя, молодецким, бойким шагом отбивая ногу, проходили мимо императоров и их свиты.
– Ребята! – крикнул громким, самоуверенным и веселым голосом Милорадович, видимо, до такой степени возбужденный звуками стрельбы, ожиданием сражения и видом молодцов апшеронцев, еще своих суворовских товарищей, бойко проходивших мимо императоров, что забыл о присутствии государя. – Ребята, вам не первую деревню брать! – крикнул он.
– Рады стараться! – прокричали солдаты.
Лошадь государя шарахнулась от неожиданного крика. Лошадь эта, носившая государя еще на смотрах в России, здесь, на Аустерлицком поле, несла своего седока, выдерживая его рассеянные удары левой ногой, настораживала уши от звуков выстрелов, точно так же, как она делала это на Марсовом поле, не понимая значения ни этих слышавшихся выстрелов, ни соседства вороного жеребца императора Франца, ни всего того, что говорил, думал, чувствовал в этот день тот, кто ехал на ней.
Государь с улыбкой обратился к одному из своих приближенных, указывая на молодцов апшеронцев, и что то сказал ему.


Кутузов, сопутствуемый своими адъютантами, поехал шагом за карабинерами.
Проехав с полверсты в хвосте колонны, он остановился у одинокого заброшенного дома (вероятно, бывшего трактира) подле разветвления двух дорог. Обе дороги спускались под гору, и по обеим шли войска.
Туман начинал расходиться, и неопределенно, верстах в двух расстояния, виднелись уже неприятельские войска на противоположных возвышенностях. Налево внизу стрельба становилась слышнее. Кутузов остановился, разговаривая с австрийским генералом. Князь Андрей, стоя несколько позади, вглядывался в них и, желая попросить зрительную трубу у адъютанта, обратился к нему.
– Посмотрите, посмотрите, – говорил этот адъютант, глядя не на дальнее войско, а вниз по горе перед собой. – Это французы!
Два генерала и адъютанты стали хвататься за трубу, вырывая ее один у другого. Все лица вдруг изменились, и на всех выразился ужас. Французов предполагали за две версты от нас, а они явились вдруг, неожиданно перед нами.
– Это неприятель?… Нет!… Да, смотрите, он… наверное… Что ж это? – послышались голоса.
Князь Андрей простым глазом увидал внизу направо поднимавшуюся навстречу апшеронцам густую колонну французов, не дальше пятисот шагов от того места, где стоял Кутузов.
«Вот она, наступила решительная минута! Дошло до меня дело», подумал князь Андрей, и ударив лошадь, подъехал к Кутузову. «Надо остановить апшеронцев, – закричал он, – ваше высокопревосходительство!» Но в тот же миг всё застлалось дымом, раздалась близкая стрельба, и наивно испуганный голос в двух шагах от князя Андрея закричал: «ну, братцы, шабаш!» И как будто голос этот был команда. По этому голосу всё бросилось бежать.
Смешанные, всё увеличивающиеся толпы бежали назад к тому месту, где пять минут тому назад войска проходили мимо императоров. Не только трудно было остановить эту толпу, но невозможно было самим не податься назад вместе с толпой.
Болконский только старался не отставать от нее и оглядывался, недоумевая и не в силах понять того, что делалось перед ним. Несвицкий с озлобленным видом, красный и на себя не похожий, кричал Кутузову, что ежели он не уедет сейчас, он будет взят в плен наверное. Кутузов стоял на том же месте и, не отвечая, доставал платок. Из щеки его текла кровь. Князь Андрей протеснился до него.
– Вы ранены? – спросил он, едва удерживая дрожание нижней челюсти.
– Раны не здесь, а вот где! – сказал Кутузов, прижимая платок к раненой щеке и указывая на бегущих. – Остановите их! – крикнул он и в то же время, вероятно убедясь, что невозможно было их остановить, ударил лошадь и поехал вправо.
Вновь нахлынувшая толпа бегущих захватила его с собой и повлекла назад.
Войска бежали такой густой толпой, что, раз попавши в середину толпы, трудно было из нее выбраться. Кто кричал: «Пошел! что замешкался?» Кто тут же, оборачиваясь, стрелял в воздух; кто бил лошадь, на которой ехал сам Кутузов. С величайшим усилием выбравшись из потока толпы влево, Кутузов со свитой, уменьшенной более чем вдвое, поехал на звуки близких орудийных выстрелов. Выбравшись из толпы бегущих, князь Андрей, стараясь не отставать от Кутузова, увидал на спуске горы, в дыму, еще стрелявшую русскую батарею и подбегающих к ней французов. Повыше стояла русская пехота, не двигаясь ни вперед на помощь батарее, ни назад по одному направлению с бегущими. Генерал верхом отделился от этой пехоты и подъехал к Кутузову. Из свиты Кутузова осталось только четыре человека. Все были бледны и молча переглядывались.
– Остановите этих мерзавцев! – задыхаясь, проговорил Кутузов полковому командиру, указывая на бегущих; но в то же мгновение, как будто в наказание за эти слова, как рой птичек, со свистом пролетели пули по полку и свите Кутузова.
Французы атаковали батарею и, увидав Кутузова, выстрелили по нем. С этим залпом полковой командир схватился за ногу; упало несколько солдат, и подпрапорщик, стоявший с знаменем, выпустил его из рук; знамя зашаталось и упало, задержавшись на ружьях соседних солдат.
Солдаты без команды стали стрелять.
– Ооох! – с выражением отчаяния промычал Кутузов и оглянулся. – Болконский, – прошептал он дрожащим от сознания своего старческого бессилия голосом. – Болконский, – прошептал он, указывая на расстроенный батальон и на неприятеля, – что ж это?
Но прежде чем он договорил эти слова, князь Андрей, чувствуя слезы стыда и злобы, подступавшие ему к горлу, уже соскакивал с лошади и бежал к знамени.
– Ребята, вперед! – крикнул он детски пронзительно.
«Вот оно!» думал князь Андрей, схватив древко знамени и с наслаждением слыша свист пуль, очевидно, направленных именно против него. Несколько солдат упало.
– Ура! – закричал князь Андрей, едва удерживая в руках тяжелое знамя, и побежал вперед с несомненной уверенностью, что весь батальон побежит за ним.
Действительно, он пробежал один только несколько шагов. Тронулся один, другой солдат, и весь батальон с криком «ура!» побежал вперед и обогнал его. Унтер офицер батальона, подбежав, взял колебавшееся от тяжести в руках князя Андрея знамя, но тотчас же был убит. Князь Андрей опять схватил знамя и, волоча его за древко, бежал с батальоном. Впереди себя он видел наших артиллеристов, из которых одни дрались, другие бросали пушки и бежали к нему навстречу; он видел и французских пехотных солдат, которые хватали артиллерийских лошадей и поворачивали пушки. Князь Андрей с батальоном уже был в 20 ти шагах от орудий. Он слышал над собою неперестававший свист пуль, и беспрестанно справа и слева от него охали и падали солдаты. Но он не смотрел на них; он вглядывался только в то, что происходило впереди его – на батарее. Он ясно видел уже одну фигуру рыжего артиллериста с сбитым на бок кивером, тянущего с одной стороны банник, тогда как французский солдат тянул банник к себе за другую сторону. Князь Андрей видел уже ясно растерянное и вместе озлобленное выражение лиц этих двух людей, видимо, не понимавших того, что они делали.
«Что они делают? – думал князь Андрей, глядя на них: – зачем не бежит рыжий артиллерист, когда у него нет оружия? Зачем не колет его француз? Не успеет добежать, как француз вспомнит о ружье и заколет его».
Действительно, другой француз, с ружьем на перевес подбежал к борющимся, и участь рыжего артиллериста, всё еще не понимавшего того, что ожидает его, и с торжеством выдернувшего банник, должна была решиться. Но князь Андрей не видал, чем это кончилось. Как бы со всего размаха крепкой палкой кто то из ближайших солдат, как ему показалось, ударил его в голову. Немного это больно было, а главное, неприятно, потому что боль эта развлекала его и мешала ему видеть то, на что он смотрел.
«Что это? я падаю? у меня ноги подкашиваются», подумал он и упал на спину. Он раскрыл глаза, надеясь увидать, чем кончилась борьба французов с артиллеристами, и желая знать, убит или нет рыжий артиллерист, взяты или спасены пушки. Но он ничего не видал. Над ним не было ничего уже, кроме неба – высокого неба, не ясного, но всё таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нем серыми облаками. «Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, – подумал князь Андрей, – не так, как мы бежали, кричали и дрались; совсем не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга банник француз и артиллерист, – совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, я, что узнал его наконец. Да! всё пустое, всё обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!…»


На правом фланге у Багратиона в 9 ть часов дело еще не начиналось. Не желая согласиться на требование Долгорукова начинать дело и желая отклонить от себя ответственность, князь Багратион предложил Долгорукову послать спросить о том главнокомандующего. Багратион знал, что, по расстоянию почти 10 ти верст, отделявшему один фланг от другого, ежели не убьют того, кого пошлют (что было очень вероятно), и ежели он даже и найдет главнокомандующего, что было весьма трудно, посланный не успеет вернуться раньше вечера.
Багратион оглянул свою свиту своими большими, ничего невыражающими, невыспавшимися глазами, и невольно замиравшее от волнения и надежды детское лицо Ростова первое бросилось ему в глаза. Он послал его.
– А ежели я встречу его величество прежде, чем главнокомандующего, ваше сиятельство? – сказал Ростов, держа руку у козырька.
– Можете передать его величеству, – поспешно перебивая Багратиона, сказал Долгоруков.
Сменившись из цепи, Ростов успел соснуть несколько часов перед утром и чувствовал себя веселым, смелым, решительным, с тою упругостью движений, уверенностью в свое счастие и в том расположении духа, в котором всё кажется легко, весело и возможно.
Все желания его исполнялись в это утро; давалось генеральное сражение, он участвовал в нем; мало того, он был ординарцем при храбрейшем генерале; мало того, он ехал с поручением к Кутузову, а может быть, и к самому государю. Утро было ясное, лошадь под ним была добрая. На душе его было радостно и счастливо. Получив приказание, он пустил лошадь и поскакал вдоль по линии. Сначала он ехал по линии Багратионовых войск, еще не вступавших в дело и стоявших неподвижно; потом он въехал в пространство, занимаемое кавалерией Уварова и здесь заметил уже передвижения и признаки приготовлений к делу; проехав кавалерию Уварова, он уже ясно услыхал звуки пушечной и орудийной стрельбы впереди себя. Стрельба всё усиливалась.
В свежем, утреннем воздухе раздавались уже, не как прежде в неравные промежутки, по два, по три выстрела и потом один или два орудийных выстрела, а по скатам гор, впереди Працена, слышались перекаты ружейной пальбы, перебиваемой такими частыми выстрелами из орудий, что иногда несколько пушечных выстрелов уже не отделялись друг от друга, а сливались в один общий гул.
Видно было, как по скатам дымки ружей как будто бегали, догоняя друг друга, и как дымы орудий клубились, расплывались и сливались одни с другими. Видны были, по блеску штыков между дымом, двигавшиеся массы пехоты и узкие полосы артиллерии с зелеными ящиками.
Ростов на пригорке остановил на минуту лошадь, чтобы рассмотреть то, что делалось; но как он ни напрягал внимание, он ничего не мог ни понять, ни разобрать из того, что делалось: двигались там в дыму какие то люди, двигались и спереди и сзади какие то холсты войск; но зачем? кто? куда? нельзя было понять. Вид этот и звуки эти не только не возбуждали в нем какого нибудь унылого или робкого чувства, но, напротив, придавали ему энергии и решительности.
«Ну, еще, еще наддай!» – обращался он мысленно к этим звукам и опять пускался скакать по линии, всё дальше и дальше проникая в область войск, уже вступивших в дело.
«Уж как это там будет, не знаю, а всё будет хорошо!» думал Ростов.
Проехав какие то австрийские войска, Ростов заметил, что следующая за тем часть линии (это была гвардия) уже вступила в дело.
«Тем лучше! посмотрю вблизи», подумал он.
Он поехал почти по передней линии. Несколько всадников скакали по направлению к нему. Это были наши лейб уланы, которые расстроенными рядами возвращались из атаки. Ростов миновал их, заметил невольно одного из них в крови и поскакал дальше.
«Мне до этого дела нет!» подумал он. Не успел он проехать нескольких сот шагов после этого, как влево от него, наперерез ему, показалась на всем протяжении поля огромная масса кавалеристов на вороных лошадях, в белых блестящих мундирах, которые рысью шли прямо на него. Ростов пустил лошадь во весь скок, для того чтоб уехать с дороги от этих кавалеристов, и он бы уехал от них, ежели бы они шли всё тем же аллюром, но они всё прибавляли хода, так что некоторые лошади уже скакали. Ростову всё слышнее и слышнее становился их топот и бряцание их оружия и виднее становились их лошади, фигуры и даже лица. Это были наши кавалергарды, шедшие в атаку на французскую кавалерию, подвигавшуюся им навстречу.
Кавалергарды скакали, но еще удерживая лошадей. Ростов уже видел их лица и услышал команду: «марш, марш!» произнесенную офицером, выпустившим во весь мах свою кровную лошадь. Ростов, опасаясь быть раздавленным или завлеченным в атаку на французов, скакал вдоль фронта, что было мочи у его лошади, и всё таки не успел миновать их.
Крайний кавалергард, огромный ростом рябой мужчина, злобно нахмурился, увидав перед собой Ростова, с которым он неминуемо должен был столкнуться. Этот кавалергард непременно сбил бы с ног Ростова с его Бедуином (Ростов сам себе казался таким маленьким и слабеньким в сравнении с этими громадными людьми и лошадьми), ежели бы он не догадался взмахнуть нагайкой в глаза кавалергардовой лошади. Вороная, тяжелая, пятивершковая лошадь шарахнулась, приложив уши; но рябой кавалергард всадил ей с размаху в бока огромные шпоры, и лошадь, взмахнув хвостом и вытянув шею, понеслась еще быстрее. Едва кавалергарды миновали Ростова, как он услыхал их крик: «Ура!» и оглянувшись увидал, что передние ряды их смешивались с чужими, вероятно французскими, кавалеристами в красных эполетах. Дальше нельзя было ничего видеть, потому что тотчас же после этого откуда то стали стрелять пушки, и всё застлалось дымом.
В ту минуту как кавалергарды, миновав его, скрылись в дыму, Ростов колебался, скакать ли ему за ними или ехать туда, куда ему нужно было. Это была та блестящая атака кавалергардов, которой удивлялись сами французы. Ростову страшно было слышать потом, что из всей этой массы огромных красавцев людей, из всех этих блестящих, на тысячных лошадях, богачей юношей, офицеров и юнкеров, проскакавших мимо его, после атаки осталось только осьмнадцать человек.
«Что мне завидовать, мое не уйдет, и я сейчас, может быть, увижу государя!» подумал Ростов и поскакал дальше.
Поровнявшись с гвардейской пехотой, он заметил, что чрез нее и около нее летали ядры, не столько потому, что он слышал звук ядер, сколько потому, что на лицах солдат он увидал беспокойство и на лицах офицеров – неестественную, воинственную торжественность.
Проезжая позади одной из линий пехотных гвардейских полков, он услыхал голос, назвавший его по имени.
– Ростов!
– Что? – откликнулся он, не узнавая Бориса.
– Каково? в первую линию попали! Наш полк в атаку ходил! – сказал Борис, улыбаясь той счастливой улыбкой, которая бывает у молодых людей, в первый раз побывавших в огне.
Ростов остановился.
– Вот как! – сказал он. – Ну что?
– Отбили! – оживленно сказал Борис, сделавшийся болтливым. – Ты можешь себе представить?
И Борис стал рассказывать, каким образом гвардия, ставши на место и увидав перед собой войска, приняла их за австрийцев и вдруг по ядрам, пущенным из этих войск, узнала, что она в первой линии, и неожиданно должна была вступить в дело. Ростов, не дослушав Бориса, тронул свою лошадь.
– Ты куда? – спросил Борис.
– К его величеству с поручением.
– Вот он! – сказал Борис, которому послышалось, что Ростову нужно было его высочество, вместо его величества.
И он указал ему на великого князя, который в ста шагах от них, в каске и в кавалергардском колете, с своими поднятыми плечами и нахмуренными бровями, что то кричал австрийскому белому и бледному офицеру.
– Да ведь это великий князь, а мне к главнокомандующему или к государю, – сказал Ростов и тронул было лошадь.
– Граф, граф! – кричал Берг, такой же оживленный, как и Борис, подбегая с другой стороны, – граф, я в правую руку ранен (говорил он, показывая кисть руки, окровавленную, обвязанную носовым платком) и остался во фронте. Граф, держу шпагу в левой руке: в нашей породе фон Бергов, граф, все были рыцари.
Берг еще что то говорил, но Ростов, не дослушав его, уже поехал дальше.
Проехав гвардию и пустой промежуток, Ростов, для того чтобы не попасть опять в первую линию, как он попал под атаку кавалергардов, поехал по линии резервов, далеко объезжая то место, где слышалась самая жаркая стрельба и канонада. Вдруг впереди себя и позади наших войск, в таком месте, где он никак не мог предполагать неприятеля, он услыхал близкую ружейную стрельбу.
«Что это может быть? – подумал Ростов. – Неприятель в тылу наших войск? Не может быть, – подумал Ростов, и ужас страха за себя и за исход всего сражения вдруг нашел на него. – Что бы это ни было, однако, – подумал он, – теперь уже нечего объезжать. Я должен искать главнокомандующего здесь, и ежели всё погибло, то и мое дело погибнуть со всеми вместе».
Дурное предчувствие, нашедшее вдруг на Ростова, подтверждалось всё более и более, чем дальше он въезжал в занятое толпами разнородных войск пространство, находящееся за деревнею Працом.
– Что такое? Что такое? По ком стреляют? Кто стреляет? – спрашивал Ростов, ровняясь с русскими и австрийскими солдатами, бежавшими перемешанными толпами наперерез его дороги.
– А чорт их знает? Всех побил! Пропадай всё! – отвечали ему по русски, по немецки и по чешски толпы бегущих и непонимавших точно так же, как и он, того, что тут делалось.
– Бей немцев! – кричал один.
– А чорт их дери, – изменников.
– Zum Henker diese Ruesen… [К чорту этих русских…] – что то ворчал немец.
Несколько раненых шли по дороге. Ругательства, крики, стоны сливались в один общий гул. Стрельба затихла и, как потом узнал Ростов, стреляли друг в друга русские и австрийские солдаты.
«Боже мой! что ж это такое? – думал Ростов. – И здесь, где всякую минуту государь может увидать их… Но нет, это, верно, только несколько мерзавцев. Это пройдет, это не то, это не может быть, – думал он. – Только поскорее, поскорее проехать их!»
Мысль о поражении и бегстве не могла притти в голову Ростову. Хотя он и видел французские орудия и войска именно на Праценской горе, на той самой, где ему велено было отыскивать главнокомандующего, он не мог и не хотел верить этому.


Около деревни Праца Ростову велено было искать Кутузова и государя. Но здесь не только не было их, но не было ни одного начальника, а были разнородные толпы расстроенных войск.
Он погонял уставшую уже лошадь, чтобы скорее проехать эти толпы, но чем дальше он подвигался, тем толпы становились расстроеннее. По большой дороге, на которую он выехал, толпились коляски, экипажи всех сортов, русские и австрийские солдаты, всех родов войск, раненые и нераненые. Всё это гудело и смешанно копошилось под мрачный звук летавших ядер с французских батарей, поставленных на Праценских высотах.
– Где государь? где Кутузов? – спрашивал Ростов у всех, кого мог остановить, и ни от кого не мог получить ответа.
Наконец, ухватив за воротник солдата, он заставил его ответить себе.
– Э! брат! Уж давно все там, вперед удрали! – сказал Ростову солдат, смеясь чему то и вырываясь.
Оставив этого солдата, который, очевидно, был пьян, Ростов остановил лошадь денщика или берейтора важного лица и стал расспрашивать его. Денщик объявил Ростову, что государя с час тому назад провезли во весь дух в карете по этой самой дороге, и что государь опасно ранен.
– Не может быть, – сказал Ростов, – верно, другой кто.
– Сам я видел, – сказал денщик с самоуверенной усмешкой. – Уж мне то пора знать государя: кажется, сколько раз в Петербурге вот так то видал. Бледный, пребледный в карете сидит. Четверню вороных как припустит, батюшки мои, мимо нас прогремел: пора, кажется, и царских лошадей и Илью Иваныча знать; кажется, с другим как с царем Илья кучер не ездит.
Ростов пустил его лошадь и хотел ехать дальше. Шедший мимо раненый офицер обратился к нему.
– Да вам кого нужно? – спросил офицер. – Главнокомандующего? Так убит ядром, в грудь убит при нашем полку.
– Не убит, ранен, – поправил другой офицер.
– Да кто? Кутузов? – спросил Ростов.
– Не Кутузов, а как бишь его, – ну, да всё одно, живых не много осталось. Вон туда ступайте, вон к той деревне, там всё начальство собралось, – сказал этот офицер, указывая на деревню Гостиерадек, и прошел мимо.
Ростов ехал шагом, не зная, зачем и к кому он теперь поедет. Государь ранен, сражение проиграно. Нельзя было не верить этому теперь. Ростов ехал по тому направлению, которое ему указали и по которому виднелись вдалеке башня и церковь. Куда ему было торопиться? Что ему было теперь говорить государю или Кутузову, ежели бы даже они и были живы и не ранены?