Депрессивное поведение у животных
Поделись знанием:
К:Википедия:Изолированные статьи (тип: не указан)
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.
Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.
Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен.
Моделирование депрессии у животных — процесс воссоздания типичных симптомов депрессии в лабораторных условиях, с целью более подробного изучения её механизмов и проверки эффективности исследуемых антидепрессантов.
Содержание
Введение
Депрессия
Депрессивный синдром довольно часто встречающееся расстройство, сопровождающееся целым ансамблем симптомов. Основные из них: пониженное настроение и нежелание заниматься какой-либо деятельностью. Также у пациентов могут наблюдаться подавленность, тревожность, ощущение пустоты, беспокойства, собственной никчемности, чувства злости, вины, ущербности. Они могут терять интерес к видам деятельности, которые раньше находили приятными, терять аппетит или наоборот переедать, у них могут быть проблемы с памятью, концентрацией, принятием решений, нередко, попытки суицида.[1]
Каждый шестой американец сталкивается с симптомами депрессии хотя бы один раз в жизни. ВОЗ ожидает, что к 2020 году депрессия выйдет на второе место в списке заболеваний, по уровню наносимого ущерба человечеству. Препараты из текущего поколения антидепрессантов необходимо принимать достаточно долго (3-6 недель, как минимум), прежде чем установится выраженный лечебный эффект. Кроме того, в почти 40 % случаев и они оказываются бессильны[2][3].
Моделирование депрессии у животных
По ряду очевидных причин, не так-то просто воссоздать «человеческие» симптомы депрессии у мыши или крысы. У животных нет самосознания и саморефлексии, так что такие важные черты болезни как плохое настроение, сниженная самооценка и суицидальность невозможно воспроизвести без участия в опытах людей. Однако, так как депрессия, как и многие другие ментальные болезни, опирается на эндофенотипы, то они могут быть независимо воспроизведены и исследованы на моделях у животных. Суть здесь заключается в том, чтобы связать молекулярный и организменный уровни развития болезни.
Эндофенотипы в моделях депрессии
Были описаны следующие эндофенотипы:
- Ангедония, — неспособность испытывать удовольствие.
- Поведенческое отчаяние, — может быть измерено с помощью таких тестов, как forced-swimming test(тест принудительного погружения) или the tail suspension test (тест принудительного подвешивания). Оба теста ставят животное в некомфортную для него ситуацию, после чего замеряется время, в течение которого оно борется с ней. Антидепрессанты обычно увеличивают время борьбы.
- Изменения в пищевом поведении, — набор или снижение веса характерны для депрессии.
- Изменения в нейроанатомии, — депрессивные субъекты часто имеют сниженный объём гипокампа, также и грызуны, подвергнутые хроническому стрессу или избытку глюкокортикоидов, обнаруживают потерю нейронов в гипокампе и атрофию дендритов.
- Нейроэндокринные расстройства
- Изменения в архитектуре сна
- Тревога, — частый симптом депрессии.
Скрининг-тесты антидепрессантов
Тесты, позволяющие более или менее точно предсказать будущую эффективность разрабатываемых лекарств.
Основанные на поведенческом отчаянии
- Тест принудительного погружения: основан на том, что грызуны будучи помещенными в прозрачный цилиндр наполненный водой, из которого невозможно выбраться, довольно быстро прекращают попытки выбраться из него и просто замирают в ожидании. Такое поведение интерпретируется как пассивная стратегия борьбы со стрессом (поведенческое отчаяние). Антидепрессанты увеличивают время в течение которого мышь будет предпринимать активные попытки выбраться.
- К достоинствам теста можно отнести низкую стоимость и хороший предиктивный потенциал в оценке эффективности будущих лекарств.
- Тест принудительного подвешивания: в основе этого теста лежат те же теоретические представления, на которых базируется тест принудительного погружения. Опять мышь оказывается в некомфортной для неё ситуации — на этот раз будучи подвешенной за хвост с помощью липкой ленты и обычно сразу предпринимает отчаянные попытки вырваться, однако довольно скоро убеждается в тщетности своих усилий и замирает в ожидании (поведенческое отчаяние) . И здесь антидепрессанты удлиняют время борьбы.
Основанные на вознаграждении
В качестве вознаграждения используют раствор сахара и внутричерепную электростимуляцию (стимулирование зон головного мозга грызуна, ответственных за удовольствие).
- Интерес к сладкому: снижение интереса мышей к потреблению раствора сахара может быть интерпретировано как ангедония, однако здесь необходимы дополнительные эксперименты для подтверждения гипотезы.
- Внутричерепная электростимуляция: модель, основанная на тех же теоретических основах, что и предыдущая. Мышь учится вращать колесо и получает за это импульсы тока прямо в зоны удовольствия коры головного мозга. Если мышь испытывает депрессию, её мотивация к вращению колеса снижается.
Модели генерирования депрессии
Зачастую депрессия у людей обусловлена повторяющимися стрессовыми факторами. Соответственно, моделирование депрессии у животных заключается в том, что они подвергаются различным стрессовым факторам, - однократно или хронически.
У взрослых особей
- Выученная беспомощность: одна из наиболее важных и хорошо зарекомендовавших себя моделей. Её идея состоит в том, что животные, как и люди, будучи подвергнуты неожиданным и, в то же время, неизбежным негативным событиям зачастую вырабатывают поведенческий и когнитивный дефицит, известный как депрессия.
В опытах выученная беспомощность вызывается с помощью ударов электрическим током по лапкам мыши, это повторяется до тех пор, пока животное не прекращает попыток вырваться из неприятной для него ситуации. Один из главных недостатков модели состоит в том, что для того чтобы вызвать клиническую картину депрессивных симптомов требуется достаточно мощное воздействие, что создает определенные этические проблемы.
- Хронический стресс низкой интенсивности
- Стресс социального поражения: фактически неотъемлемая часть жизни всех высших животных. Под социальным поражением понимается проигрыш субъекта в условиях социального конфликта: либо в схеме один на один, либо один против всех. Стрессы такого рода широко распространены среди людей и потенциально имеют для проигравшей стороны чрезвычайно серьёзные последствия. Как правило, человек оказавшийся в ситуации социального поражения испытывает острые симптомы депрессии, одиночества, изолирует себя от окружающих, у него падает самооценка, зачастую это приводит к смерти от самоубийства. Что интересно, депрессию такого рода можно вызвать и у лабораторных мышек, для этого некрупного самца подсаживают в клетку к куда более крупному и агрессивному самцу (схема "хозяин/чужак"), и им предоставляется возможность "выяснить отношения". Исход всех схваток между ними очевиден, ввиду явного неравенства сил. Через некоторое время, у проигравшей стороны можно наблюдать симптомы поведенческой депрессии.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3355 дней]
Напишите отзыв о статье "Депрессивное поведение у животных"
Примечания
- ↑ [www.nimh.nih.gov/health/publications/depression/complete-index.shtml NIMH: Depression]
- ↑ Murray, C. J. and Lopez, A. D. (1997) Alternative projections of mortalityand disability by cause 1990—2020: Global Burden of Disease Study. Lancet349, 1498—1504
- ↑ Hua-Cheng YAN, Xiong CAO, Manas Das, Xin-Hong ZHU, Tian-Ming GAO. 2010. «Behavioral animal models of depression» Neurosci Bull August 1, 2010, 26(4): 327—337
Литература
- Франс де Вааль. Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных? = Frans de Waal "Are We Smart Enough to Know How Smart Animals Are?". — М.: Альпина Нон-фикшн, 2016. — 404 p. — ISBN 978-5-91671-617-7.
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?: |
Отрывок, характеризующий Депрессивное поведение у животных
В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.
Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.
Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен.
