Дерево свободы

Дерево свободы (фр. arbre de la liberté, нем. Freiheitsbaum) — революционный символ.

История

Ведет своё происхождение от распространённого у многих европейских народов обычая встречать наступление весны, а также больших праздников насаждением зелёных деревьев (майские деревья). Символический смысл свободы дерево впервые получило во время американской войны за независимость, в начале которой жители Бостона собирались под подобным деревом для совещаний.

По рассказу аббата Грегуара, автора «Essai historique et patriotique sur les arbres de la liberté», первое Дерево свободы было посажено во время французской революции Норбертом Прессаком, священником в департаменте Виенны. В мае 1790 года почти в каждой деревне был торжественно посажен молодой дубок как постоянное напоминание о свободе. В Париже первое дерево свободы посажено якобинцами в 1790 году, увенчавшими его красной шапкой и певшими вокруг него революционные песни. Национальный конвент декретом 4 плювиоза II г. постановил, чтобы каждая община заменила непринявшиеся деревья новыми к 1 жерминалю, дабы повсюду зеленел символ свободы. Некоторым из таких деревьев давалось название «Деревья братства» (arbres de la fraternité). Хотя при реставрации все деревья свободы должны были быть уничтожены, но ещё в 1830 году в Париже, в предместье Ст.-Антуан, было украшено трёхцветным знаменем дерево, посаженное в первые времена революции.

Июльская революция вызвала и в Германии, особенно в прирейнской Баварии, водружение дерев свободы. Во время революции 1848 года также были посажены во многих местах деревья свободы, но правительственным распоряжением 1850 г. уничтожены. Такая же участь постигла деревья свободы, посаженные в 1848 года в Италии. При провозглашении республики в 1870 году были также посажены деревья свободы, особенно в южной Франции.

Источники

• Дерево свободы // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Дерево свободы

– О о о а а а!! – загудели голоса. «Ну, попадись теперь кто бы ни был», думал Ростов, вдавливая шпоры Грачику, и, перегоняя других, выпустил его во весь карьер. Впереди уже виден был неприятель. Вдруг, как широким веником, стегнуло что то по эскадрону. Ростов поднял саблю, готовясь рубить, но в это время впереди скакавший солдат Никитенко отделился от него, и Ростов почувствовал, как во сне, что продолжает нестись с неестественною быстротой вперед и вместе с тем остается на месте. Сзади знакомый гусар Бандарчук наскакал на него и сердито посмотрел. Лошадь Бандарчука шарахнулась, и он обскакал мимо.
«Что же это? я не подвигаюсь? – Я упал, я убит…» в одно мгновение спросил и ответил Ростов. Он был уже один посреди поля. Вместо двигавшихся лошадей и гусарских спин он видел вокруг себя неподвижную землю и жнивье. Теплая кровь была под ним. «Нет, я ранен, и лошадь убита». Грачик поднялся было на передние ноги, но упал, придавив седоку ногу. Из головы лошади текла кровь. Лошадь билась и не могла встать. Ростов хотел подняться и упал тоже: ташка зацепилась за седло. Где были наши, где были французы – он не знал. Никого не было кругом.
Высвободив ногу, он поднялся. «Где, с какой стороны была теперь та черта, которая так резко отделяла два войска?» – он спрашивал себя и не мог ответить. «Уже не дурное ли что нибудь случилось со мной? Бывают ли такие случаи, и что надо делать в таких случаях?» – спросил он сам себя вставая; и в это время почувствовал, что что то лишнее висит на его левой онемевшей руке. Кисть ее была, как чужая. Он оглядывал руку, тщетно отыскивая на ней кровь. «Ну, вот и люди, – подумал он радостно, увидав несколько человек, бежавших к нему. – Они мне помогут!» Впереди этих людей бежал один в странном кивере и в синей шинели, черный, загорелый, с горбатым носом. Еще два и еще много бежало сзади. Один из них проговорил что то странное, нерусское. Между задними такими же людьми, в таких же киверах, стоял один русский гусар. Его держали за руки; позади его держали его лошадь.