Деревянные башмаки

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Деревянные башмаки, или клоги (англ. Clog) — деревянная обувь, элемент традиционной одежды во многих странах мира, рыбаков и простолюдинов в Европе. Обычно использовалась низшими слоями населения: крестьянами, рабочими в качестве повседневной и иногда защитной обуви (например корабелами для защиты ступни от падения на неё бревен и тяжелых инструментов). Во Франции деревянные башмаки называются сабо (фр. sabot), в Нидерландах — кломпы (нидерл. klomp), в Литве — клумпес, в Швеции — траско (швед. Träsko). Традиционно их изготовляют из различных видов древесины (ива, тополь, берёза, бук и др.).

Разновидности

Существует множество разновидностей деревянной обуви. В зависимости от страны, в которой они сделаны, это и туфли на каблуке, и ботинки, и даже сандалии.

Страны и географические районы, в которых распространена деревянная обувь, это в первую очередь: Нидерланды, Бельгия, Галисия, Кантабрия, Литва, Дания, Швеция.

Сейчас клогами называют не только традиционные деревянные башмаки, но и просто вид обуви без задника на высокой подошве. Они чаще всего сделаны из кожи и других современных материалов, но иногда для любителей этой формы обуви существуют гибридные варианты типа сандалий с деревянной подошвой и мягким верхом. Клоги, сделанные целиком из резины, чаще всего используются в качестве обуви для сада, так как их удобнее всего мыть и сушить.

Существует также специальный вид обуви для танцев (клоггинга). Они схожи с обувью для исполнения чечётки, но по другому звучат.

Деревянный башмак использовался анархистами как символ политической борьбы бедных против богатых в XIX и начале XX века. Слово «саботаж» предположительно происходит от французского названия деревянного башмака, сабо. Так называлась тактика голландских профсоюзных деятелей, бросавших деревянные башмаки в механизмы фабричных станков, вызывая тем самым остановку работы. В наши дни являются одним из символов Нидерландов и популярны в качестве сувенира.

В Белоруссии деревянные башмаки назывались «дзеравяшки» (то есть деревяшки). Их носили весной и осенью преимущественно в Гродненской и Западной Витебщине. Спорадически встречались и в других районах. Были двуx типов: выдолбленные из куска дерева башмаки, с круглым или заостренным носком и комбинированные туфли на низком и высоком каблуке, к деревянной подошвы которых прикреплялся кожаный верх или широкая кожаная полоса.

Деревянная обувь в своё время была распространена и на Украине. В частности она была известна у бойков в Карпатах. Поскольку эта обувь была выдолблена из дерева она известна как «довбанки» (то есть долбленки) или «довбанци». В других регионах Украины известны названия: деревянки, деревянци, колодянки и др. На Полтавщине (с. Деймановка Пирятинского района) еще в середине ХХ в. использовали плоские калошоподобные «шкарбани» или «постолы» (то есть поршни, лапти), которые зимой надевали на сапоги для защиты обуви во время кошения камыша на реках и прудах.

См. также

• Саботьер
• Война саботье — крестьянское восстание в окрестностях Орлеана в 1658 году.
• Сават
• Гэта

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Деревянные башмаки
• [footwear.ua/history/history3.html Деревянные башмаки — обувь Древнего Рима]

Отрывок, характеризующий Деревянные башмаки

– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.