Дерибас, Осип Михайлович

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Дерибас, Иосиф Михайлович»)
Перейти к: навигация, поиск
Иосиф Михайлович де Рибас
исп. Don José de Ribas y Boyons

Адмирал Иосиф де Рибас
Дата рождения

13 (24) сентября 1751(1751-09-24)

Место рождения

Неаполь

Дата смерти

2 (14) декабря 1800(1800-12-14) (49 лет)

Место смерти

Санкт-Петербург

Принадлежность

Российская империя Российская империя

Род войск

Флот

Годы службы

17741800

Звание

Адмирал

Командовал

Черноморская гребная флотилия
Градоначальник Одессы

Сражения/войны

Русско-турецкая война (1768—1774)
Русско-турецкая война (1787—1791)

Награды и премии

Хосе́ де Ри́бас, Жузе́п де Ри́бас, в России — Ио́сиф (О́сип) Миха́йлович Дериба́с (исп. José de Ribas y Boyons; кат. Josep de Ribas i Boyons); 13 [24] сентября 1751 года, Неаполь — 2 [14] декабря 1800 года, Санкт-Петербург) — испанский дворянин по происхождению, русский военный и государственный деятель. Основатель Одесского порта и города Одессы.





Биография

Рождение, детство, юность до поступления на русскую службу

Отец Хосе́ де Ри́баса (так звучит его имя по-русски на испанский манер) — испанец Мигель де Рибас-и-Буйенс, из знатного каталонского рода, дослужившийся в Неаполитанском королевстве до звания маршал (ум. 1774), мать — Маргарет Планкетт, из «благородной ирландской фамилии Дункан»[1]:45. Дата рождения Хосе точно неизвестна. Историки сходились на том, что он родился в период между 1749 и 1754 годами. Энциклопедия «Отечественная история» приводит дату 6 июня 1749 года[2]. Современные историки, по совокупности всех имеющихся данных, приходят к выводу, что датой рождения следует считать дату, отмечавшуюся в семье де Рибасов, о чём свидетельствуют найденные семейные документы — 13 (24) сентября 1751 года[3]:12. Хосе был хорошо образован, знал шесть языков (испанский, итальянский, латинский, английский, французский и немецкий; а позже к ним прибавился и русский). Ещё в отрочестве был зачислен в неаполитанскую гвардию — Самнитский пехотный полк в чине подпоручика.

Поступление на русскую службу. Участие в Русско-турецкой войне 1768—1774 годов

Во второй половине 1769 года Джузеппе (а так его имя звучало по-итальянски) познакомился с командующим российской экспедицией Балтийского флота в Средиземном море — графом Алексеем Орловым во время пребывания последнего в Ливорно. Алексей Орлов, занимаясь в Ливорно вопросами снабжения и укомплектования экипажей русских кораблей, потрёпанных во время плавания вокруг Европы, предложил молодому человеку перейти на русскую службу. Джузеппе согласился и был принят в волонтёры флота. Возможно[3]:10, именно тогда он впервые увеличил свой юный возраст, что впоследствии и привело к путанице с его датой рождения.

26 июня (7 июля1770 года участвовал в Чесменском сражении. Был членом команды одного из четырёх брандеров, которыми был подожжён и уничтожен турецкий флот. Во время стоянки русского флота в Ливорно после Чесменской битвы Алексей Орлов давал Джузеппе разнообразные поручения курьерского и дипломатического свойства. Способствовал установлению дипломатических отношений между Неаполитанским королевством и Российской империей, за что[3] получил чин майора неаполитанских войск. В конце 1771 года впервые посетил Петербург с поручением от Алексея Орлова. Вернулся в Ливорно в начале 1772 года с поручением для Алексея Орлова от Екатерины Великой и Григория Орлова — вернуть в Россию их внебрачного сына — 10-летнего Алексея Бобринского, который учился в пансионе в Лейпциге. Алексей Орлов поручил это де Рибасу. В сопровождении де Рибаса А. Бобринский прибыл в Ливорно, где пробыл до начала 1774 года, и лишь затем отбыл в Петербург. За это время де Рибас сдружился с мальчиком. Факт знакомства с внебрачным сыном Екатерины, вне всякого сомнения[3]:66, повлиял на будущую карьеру и судьбу Джузеппе де Рибаса.

Выполняя данное особое поручение, де Рибас оказался в Петербурге, где 9 (20) марта 1774 года был принят на действительную российскую военную службу с понижением на один чин (как тогда было принято при приёме иностранцев) — в чине капитана под русским именем Иосиф (или Иосип) Михайлович[3]:69.

К этому времени звезда Григория Орлова уже закатилась, у Екатерины появился новый фаворит — Григорий Потёмкин, поэтому рекомендательные письма от Алексея Орлова уже не могли произвести должного впечатления в Петербурге. Де Рибас отправился на юг в войска Румянцева — на продолжавшуюся русско-турецкую войну. 10 (21) июня 1774 участвовал в сражении при Козлуджи. В июле этого же года участвовал в сражениях у Енки-Базара и Буланика.

Участие в поисках Княжны Таракановой и пребывание при Дворе в Петербурге

По завершении турецкой кампании де Рибас отправился в отпуск к себе на родину, где в августе 1774 он вновь встретился с Алексеем Орловым. Орлов, занятый поисками княжны Таракановой, решил повторно воспользоваться услугами расторопного Иосифа и поручил ему найти авантюристку. Выполняя поручение, де Рибас побывал во многих[3]:20 городах Апеннинского полуострова, но Тараканову выследили и заманили в ловушку уже без него — в конце 1774 года он был вызван в Петербург на службу цензором (воспитателем) в шляхетном кадетском корпусе, на обучение в который был отдан Алексей Бобринский. Это назначение было вызвано, надо полагать, тем, что де Рибас был посвящён в тайну происхождения Бобринского и успешно выполнял подобные деликатные поручения в прошлом.

Отношения между Бобринским и де Рибасом к этому времени охладели. Из откровенного дневника Бобринского видно, что он разочаровался в своём воспитателе, который вёл разгульный образ жизни, при этом требуя от кадет высоконравственного поведения.

Тогда же Иосиф познакомился со вторым человеком, оказавшим влияние на его последующую карьеру, — Иваном Ивановичем Бецким. Бецкой был президентом Императорской Академии художеств и попечителем всех учебных заведений Российской империи (а значит, и шляхетного корпуса). Кроме того, согласно распоряжению императрицы, он был опекуном Алексея Бобринского[4].

Служба в шляхетном корпусе и особое положение воспитателя внебрачного сына императрицы открыли де Рибасу двери ко Двору; 21 апреля (1 мая1776 года он получил чин майора. 27 мая (7 июня1776 года де Рибас женился на Анастасии Ивановне Соколовой, камер-фрейлине императрицы и внебрачной дочери Бецкого. На свадьбе присутствовали Екатерина, Григорий Потёмкин и наследник Павел.

2 (13) февраля 1777 года[3]:98 у Иосифа де Рибаса родился внебрачный[5] сын Иосиф Саби́р («Рибас» наоборот), а уже в мае этого же года родилась дочь Софья.

21 августа (1 сентября1779 года императрица Екатерина наградила де Рибаса одним из двух[6] переданных ей Великим Магистром Мальтийского ордена орденов Суверенного военного гостеприимного ордена Святого Иоанна, Иерусалима, Родоса и Мальты[7], а 22 сентября (3 октября1779 года он получил чин подполковника. В октябре этого же года у него родилась вторая дочь — Екатерина, названная так в честь императрицы, которая принимала её роды в качестве повивальной бабки.

В 1782 году кадет Бобринский закончил своё обучение в шляхетном корпусе; закончилась и воспитательная работа де Рибаса. Он отправился в отпуск к себе на родину, из которого возвратился, побывав во многих европейских странах, в начале 1783 года[8].

Участие в русско-турецкой войне 1787—1792 годов

Весной 1783 года де Рибас по собственному желанию[3] отправился на юг в распоряжение Григория Потёмкина, имея при себе собственноручно написанный план реформы черноморского флота. Потёмкин обратил внимание на деятельного офицера[3] и оставил его при себе. В это время де Рибас выполнял личные поручения Потёмкина.

Принимал участие в так называемых[3] мирных походах на Крым под командою де Бальмена, в результате которых Крым был присоединён к Российской империи. 22 мая (2 июня1785 года назначен командиром новообразованного Мариупольского легкоконного полка и переименован в армейские полковники. Полк входил в Кременчугскую дивизию (а она в Екатеринославскую армию), которой с 1786 года командовал Суворов. Хотя де Рибас был не при полке, а находился при штабе Потёмкина дежурным бригадиром, между ним и Суворовым установились многолетние приятельские отношения, что подтверждается многочисленными[9] обоюдными письмами.

В первой половине 1787 года произведён в чин бригадира. 12 (23) сентября 1787 года началась война с Турцией, которая стремилась вернуть себе Крым, признать Грузию своим вассалом и контролировать русские суда в Черноморских проливах. Одной из первейших задач турецкой армии было уничтожение русского флота и главной кораблестроительной верфи в Херсоне. Де Рибасу поручено командовать маленькой флотилией канонерских лодок. Они представляли собой беспалубные вёсельные (на 10 — 14 вёсел) баркасы, вооружение которых состояло в единственной носовой пушке. Летом 1788 года, в попытке прорваться к верфям, турецкий флот вошёл в Днепровский лиман — началось так называемое «лиманское сражение». Несмотря на болезнь (приступ ревматической лихорадки), 7 (18) июня 1788 года де Рибас весьма деятельно командовал своей флотилией. Турецкий флот в лимане был разгромлен, а за это дело де Рибас 23 июня (4 июля1788 года был награждён Орденом Св. Владимира 3-го класса.

7 (18) ноября 1788 года де Рибас отличился при взятии укреплённого острова Березань, когда его канонерские баркасы поддержали своим огнём десант черноморских казаков, чем обеспечили успех дела. Захват острова обеспечил полную блокаду Очакова, что позволило в скором времени захватить его, завершив многомесячную тяжёлую осаду. После этого в кампании наступила зимняя пауза, и де Рибас в свите Потёмкина отбыл в Петербург, где «покорителей Очакова» ожидали небывалые торжества, а в начале 1789 года был произведён в генерал-майоры.

Одним из составляющих общего успеха ведения войны было достижение господства на море. Русский Черноморский парусный флот (ещё называемый Севастопольским) базировался в Крыму, но его морские корабли с большой осадкой не могли вести боевые действия в мелководной прибрежной полосе, устьях рек и лиманах. Русский галерный или, иначе говоря, гребной флот только строился на верфях возле Херсона и не мог на равных сражаться с многочисленным турецким гребным флотом. Де Рибасу пришла мысль поднять затопленные в боях прошлогодней кампании турецкие галеры и лансоны, что было одобрено Потёмкиным, а на практике поручено черноморским казакам. Идея оказалась выполнимой, и черноморский гребной флот быстро[3] пополнялся турецкими судами, поднятыми со дна лиманов.

В конце июля этого же года Потёмкин назначил де Рибаса командующим отдельным отрядом — «авангардом» — армии Гудовича. Командуя этим отрядом, 14 (25) сентября 1789 года де Рибас взял штурмом укреплённый замок Гаджибей, за что 3 (14) октября 1789 года награждён Орденом Св. Владимира 2-го класса и орденом Св. Георгия 3-го класса и повышен в должности — 30 сентября (11 октября1789 года принял командование Днепровской гребной флотилией (позже переименованной в Черноморскую гребную флотилию), которая участвовала во взятии Аккермана. 4 (15) ноября 1789 года его гребная флотилия приняла участие во взятии Бендер. Зима 1789—1790 и весна 1790 года прошли в приёмке новых гребных кораблей и подготовке умножившейся флотилии к боевым действиям в устье Дуная. 28 августа (8 сентября1790 года принял участие в морском сражении у мыса Тендра.

7 (18) ноября 1790 года де Рибас взял дунайскую крепость Тулчу, а 13 (24) ноября 1790 года — Исакчу. Кроме захвата этих турецких опорных пунктов, закрывающих вход в Дунай со стороны моря, его флотилия, совместно с флотилией черноморских казаков, а также посаженные на лансоны десантные войска (которыми командовал его брат Эммануил), уничтожили значительную часть турецкого дунайского флота (всего около 200 кораблей), захватили пушки, обширные склады по берегам Дуная с продовольствием и военным снаряжением, затрудняя снабжение осаждённого русскими Измаила. За это 20 декабря (31 декабря1790 года награждён орденом Св. Георгия 2-го класса по личному распоряжению императрицы[10].

20 ноября (1 декабря1790 года истребил остатки турецкого флота (еще до ста судов), укрывавшегося под стенами Измаила, овладев противолежащим измаильской крепости островом Сулин и разместив на нём артиллерийские батареи. Де Рибас составил план штурма Измаила, одобренный Суворовым. Во время штурма 11 (22) декабря 1790 года был начальником самой большой (десантной) колонны, наступавшей со стороны реки на наименее укреплённые — приречные — стены крепости. Уже в городе де Рибас бесстрашно вёл переговоры с турками, прятавшимися в укреплённых домах — ханах, принуждая обороняющихся сдаваться. И ему же довелось принять и капитуляцию всего города от губернатора паши Мемеда.

За личное участие во взятии Измаила Суворов называл де Рибаса не иначе как «дунайским Героем», а Екатерина 25 марта (5 апреля1791 года наградила его шпагой с бриллиантами и имением с 800 крестьянами в Полоцкой (Могилёвской) губернии потомственно.

В 1791 году продолжил боевые действия на Дунае. 29 марта (9 апреля1791 года занял редут на острове Канцефан, против Галаца. 31 марта (11 апреля1791 года участвовал в сражении под Браиловым. 28 июня (9 июля1791 года участвовал в сражении при Мачине.

В числе трёх представителей с российской стороны 29 декабря 1791 (9 января 1792 года) подписал Ясский мирный договор. За успешное ведение переговоров с турками при заключении мира 18 (29) марта 1792 года был награждён орденом Святого Александра Невского. После подписания мира увёл гребную флотилию на базу в Николаев. 22 ноября (3 декабря1792 года переименован из генерал-майора в контр-адмиралы.

В этот период де Рибас, по поручению Суворова, составил общий план завоевания Константинополя, разработал инструкцию для создания и обучения десантных войск.

Основание Одессы

По заключению с Портой мира Россия не пришла в успокоение. Многие факты указывали на то, что Турция восстанавливала захваченные русскими, но возвращённые Турции по его условиям, крепости по Дунаю, спешно строила новый флот. Для охраны новой русско-турецкой границы, пролегавшей по Днестру, было решено построить Днестровскую оборонительную линию и держать де Рибасову гребную флотилию, так хорошо зарекомендовавшую себя в войне на Дунае, в постоянной готовности. Россия также желала основать во вновь приобретённых землях порт — военный и купеческий (для развития торговли).

Строительство оборонительной линии началось летом 1793 года. Общее наблюдение за её постройкой было поручено Суворову, а за постройкой Хаджибейской крепости — де Рибасу. Крепости строил брабантский инженер де Волан, служивший главным военным инженером в армии Суворова. Хаджибейскую крепость начали возводить 10 (21) июня 1793 года.

При выборе места базирования гребной флотилии руководствовались тем, что держать её в одном из Днепровских портов было бы слишком далеко от театра возможных военных действий. Поиски удобного и безопасного места стоянки для неё были поручены летом этого же года де Рибасу и инженерам де Волану и Андрею Шостаку. Выяснилось, что более удобного рейда, чем Хаджибейский залив, на всём побережье от Днепра до Днестра не найти, о чём де Рибас и представил доклад Екатеринославскому и Таврическому генерал-губернатору князю Зубову (который благоволил к де Рибасу), вместе с ходатайством о построении города и порта на месте Хаджибея и планы обоих, составленные де Воланом. Причем планам де Рибаса пришлось вступить в конфликт с планами вице-адмирала Мордвинова, который ходатайствовал об устроении порта, но в районе Очакова. Пребывая всю зиму при дворе в Петербурге, де Рибас деятельно занимался продвижением своего хаджибейского проекта, и в конце концов ему удалось убедить Екатерину. Был утвержден его проект основания порта и города, но в лице Мордвинова де Рибас приобрел себе сильного недоброжелателя.

Такие обстоятельства сопровождали рождение города и порта Хаджибея, который в самом начале 1795 года был переименован в Одессу.

2 (13) сентября 1793 года де Рибас произведён в вице-адмиралы. В первых числах мая 1794 в Хаджибей начали прибывать полки для гребного флота. 27 мая (7 июня1794 года последовали рескрипты Екатерины II об устроении Хаджибея — де Рибас назначался главным устроителем порта и города. В июне этого же года де Рибас был назначен и армейским начальником — шефом расквартированного в Хаджибее Черноморского гренадёрского корпуса, то есть стал одновременно флотским, армейским и гражданским начальником в Хаджибее. Основание нового города было торжественно отмечено 22 августа (2 сентября1794 года закладкой фундаментов главных зданий.

Де Рибас усердно занимался строительством вверенных ему порта и города, которое велось во многом силами его гребной флотилии. К концу 1795 года многие важные работы были приведены к окончанию. Была, в основном, закончена крепость (императорский штандарт был поднят 22 сентября [3 октября1795 года), построена верфь, малый жете[11]. Зародилась международная торговля. В рескрипте от 4 [15] декабря 1795 года на имя Зубова императрица, выражая благодарность строителям, отмечала:

…особливо Вице-Адмиралу де Рибасу, на попечении которого лежит главная часть тамошних крепостных и порта Одесского строений и который, усердием своим к службе Нашей, наиболее способствует к успешному течению оных…

На зимы де Рибас отбывал в Петербург к семье, возвращаясь в Одессу в начале лета. В последние годы царствования Екатерины де Рибас входил в число ближайших приближённых императрицы. Биограф Екатерины Валишевский писал:

В будни к столу ея Величества приглашалось человек двенадцать <…>, а позже, в последние годы царствования, генерал-адъютант Пассек, граф Строганов, фрейлина Протасова, вице-адмирал де Рибас <…>, Тутомлин <…>, граф Эстергази и маркиз Ламбер.

В этот период возникли слухи, исходящие от Мордвинова и Ростопчина о, якобы, невероятных кражах де Рибасом средств, отпускаемых правительством на постройку порта и города. Знаменитая фраза Ростопчина: «То, что крадёт один только де Рибас, превышает 500 000 рублей в год», конечно же, не соответствовала действительности — хотя Екатерина и утвердила пятилетние расходы на строительство в размере почти двух миллионов рублей, однако за 3 года с момента начала строительства, до отстранения де Рибаса, было потрачено около 400 000 рублей[12], да и де Рибас в частной переписке того времени постоянно жаловался на стеснённость в средствах.

6 (17) ноября 1796 года скончалась Екатерина II.

От воцарения Павла I и до кончины

С воцарением Павла многое изменилось. Патрон де Рибаса, князь Зубов, был уволен от должности. 26 декабря 1796 (6 января 1797) упразднена «Комиссия строения южных крепостей и Одесского порта», 18 (29) декабря 1797 года Павел уволил де Рибаса с должности командующего Черноморским гребным флотом, назначив на его место контр-адмирала Пустошкина с приказанием произвести ревизию флота и строения порта и города. 10 (21) января 1797 года де Рибас выехал из Одессы в Петербург по распоряжению Павла. Все говорило о том, что карьера де Рибаса, как и многих других любимцев Екатерины, завершена (к тому же рапорты Пустошкина указывали на деградацию флота и малый прогресс в строительстве порта и города). Но, вопреки ожиданиям опалы, уже 9 (20) февраля 1797 года де Рибас был зачислен в Адмиралтейств-коллегию по Высочайшему указу.

2 (13) января 1798 года назначен генерал-кригскомиссаром. В этой должности занимался сокращением казённых расходов на закупку провианта, в частности, производил закупки продовольствия напрямую у помещиков в регионах через командированных комиссионеров, а не у посредников и перекупщиков. Казалось, что Павел доволен де Рибасом и его карьера шла в гору: 8 (19) мая 1799 года де Рибас произведён в полные адмиралы, 7 (18) сентября 1799 года повелением Павла он назначен управляющим лесным департаментом (в этой должности де Рибас занялся заготовкой и разведением корабельных лесов, путешествуя по местам лесозаготовок; по его докладу по берегам рек стали высаживать дубовые рощи для нужд адмиралтейства), 3 (14) декабря 1799 года награждён командорским орденом Св. Иоанна Иерусалимского.

Но 1 (12) марта 1800 года его неожиданно отстранили от службы. Причиной называли злоупотребления в лесных доходах. Но опала, как это часто бывало в период царствования Павла, сменилась новыми милостями — уже 30 октября (11 ноября1800 года он был вновь восстановлен на службе. Ему поручено составить план реконструкции укреплений Кронштадта. А 12 (23) ноября 1800 года назначен «докладывать по делам адмиралтейств-коллегии его Императорскому Величеству», то есть де Рибас становится и. о. «морского министра», на время болезни президента Кушелёва.

Опала могла спровоцировать де Рибаса к действиям против императора. Есть свидетельства современников, что де Рибас был одним из активных организаторов заговора против Павла и даже рекомендовал заговорщикам прибегнуть к «традиционным итальянским средствам — к яду и кинжалу». Но императорские милости к де Рибасу в последний месяц его жизни могли изменить его отношение к Павлу и насторожить заговорщиков, которые опасались, что де Рибас, фактически ставший президентом адмиралтейств-коллегии и осыпанный прочими знаками расположения императора, может передумать и погубить их, выдав Павлу. Де Рибас неожиданно тяжело заболел. Существует гипотеза, что он был отравлен графом Паленом, находившимся у постели больного в ночь смерти адмирала, следя за тем, чтобы больной в беспамятстве не выдал заговорщиков.

Де Рибас скончался в пятом часу утра 2 (13) декабря 1800 года в чине полного адмирала, в званиях лесного министра и исправляющего должность морского министра. Хотя статутом ордена Св. Иоанна Иерусалимского предусматривалось, что местом погребения всех его кавалеров будет Каменный остров, де Рибас похоронен на Смоленском кладбище в Санкт-Петербурге. Надпись на могильной плите гласит:

Адмирал Иосиф де Рибас, Российских орденов Александра Невского, победоносного Георгия, св. Равноапостольного князя Владимира 2 классов кавалер и св. Иоанна Иерусалимского командор, 1750—1800

Любопытные факты

  • Знаменитый советский чекист, комиссар государственной безопасности 1-го ранга, Терентий Дерибас (или как он сам писал свою фамилию на малороссийский манер — Дери-бас) родственником Иосифа Михайловича не был, а происходил из потомков крепостных крестьян деревни Иосифа де Рибаса в Херсонской губернии — Дерибасовки[13]:107—111.
  • Могила Иосифа Михайловича на Смоленском лютеранском кладбище в Ленинграде была осквернена весной 1989 года. Воры, очевидно в поисках ценностей, ночью разрыли могилу, разбросав её содержимое и повредив могильную плиту. Усилиями неравнодушных людей, но без помощи одесских властей, к концу того же года могила была восстановлена в прежнем виде[14]:101—102.
  • В 20052006 годах одесские городские власти вели переговоры с городскими властями Санкт-Петербурга о переносе могилы Иосифа де Рибаса в Одессу, однако российская сторона не дала своего согласия вновь тревожить прах покойного[15].
  • В первой трети XIX в. одна из слободок (т. н. порядков) города Пенза на берегу реки Суры в память О. М. Дерибаса обрела название [sites.google.com/site/penzakotoroinet/penza-kotoroj-n-t/d/derbasovskij-poradok Дербасовский Порядок].

Де Рибас и Одесса

Именем де Рибаса названа главная улица Одессы — Дерибасовская. Первоначальное название Дерибасовской — итал. La strada Ribas — по расположению дома де Рибаса, в котором затем жил его брат, Феликс де Рибас.

Первое изваяние Иосифа де Рибаса в Одессе появилось в 1900 году, когда был открыт памятник Екатерине Великой. Памятник представлял собой гранитную колонну, на которой стояла императрица, а у подножия колонны с четырёх сторон стояли её бронзовые сподвижники, стараниями которых и возникла Одесса, — Григорий Потёмкин, Платон Зубов, Франц де Волан и Иосиф де Рибас. В первый одесский советский первомай 1920 года трудящиеся вышли на субботник — и памятник был уничтожен. Однако фигуры сподвижников не были утрачены, а хранились в историко-краеведческом музее. В 2007 году памятник Екатерине, являющийся точной копией оригинала, с фигурой де Рибаса, каким мы его знаем по портрету Лампи — в мундире морского ведомства, со звёздами св. Владимира, св. Георгия и св. Александра Невского (снизу вверх) на груди — был восстановлен.

В день двухсотлетия Одессы — 2 сентября 1994 года — Иосифу Михайловичу был открыт бронзовый памятник в самом начале Дерибасовской улицы. Чтобы подчеркнуть первостроительную миссию Де Рибаса, одесский скульптор Александр Князик изобразил молодого человека с лопатой в одной руке и развёрнутым планом города в другой.

В культуре

В литературе

  • Участие де Рибаса во взятии Измаила описано Байроном в поэме «Дон Жуан».
  • Иосиф Михайлович мелькает на страницах романа Пикуля «Фаворит».
  • В романе Юрия Трусова «Хаджибей» упомянут проходимец — иностранец — казнокрад де Рибас, которому противопоставляется истинный русский патриот Суворов.
  • А в романе Алексея Сурилова «Адмирал Де-Рибас» 1993 года главный герой, наоборот, представлен личностью чуть ли не идеальной.
  • Эдвард Радзинский в своем романе 2003 года «Княжна Тараканова» выводит де Рибаса в основные герои романа.
  • Наиболее верно, с биографической точки зрения, изображен герой романа писателя Родиона Феденеева «Де-Рибас» 1994 года. Этот роман вполне можно полагать наиболее полным и близким к документальному произведением о жизни адмирала.
  • В публикации Михаила Ханджея «Одесса и Дерибас» 2013 года главный герой представлен с другой стороны, как вор и коррупционер.

В кинематографе

Семья и потомки

У Иосифа де Рибаса было две сестры и трое братьев. Сёстры всю жизнь прожили в Неаполе. Все братья — Эммануил, Андрей и Феликс — уехали вместе с Иосифом в Россию и поступили на русскую службу.

У де Рибаса был внебрачный сын — генерал-майор корпуса инженеров путей сообщения Ио́сиф Ио́сифович Саби́р (1777—1864), был женат на Любови Сергеевне Яковлевой (1797—1856), внучке миллионера С. Я. Яковлева. То, что именно Иосиф Михайлович был отцом Сабира, не вызывает сомнений. Это было подтверждено на Высочайшем уровне — в 1914 году потомки Сабира указом государя Николая II обрели право на ношение фамилии Сабир-де-Рибас[3]:97.

Напишите отзыв о статье "Дерибас, Осип Михайлович"

Литература

  • Сапожников Игорь Викторович Запорожские и черноморские казаки в Хаджи-бее и Одессе (1770—1820-е годы). — О., 1998.
  • Скрицкий Н. В. «Россия забытая и неизвестная» // [militera.lib.ru/bio/skritsky_nv/index.html Георгиевские кавалеры под Андреевским флагом]. — 1-e. — ЗАО Центрполиграф, 2002. — 527 с. — ISBN 5–9524–0053–1.
  • [www.alexandre-tai.narod.ru Штурм Хаджибея; Первостроители / Третьяк А. И. Рождение города] // Одесса, Optimum. — 2004. — С. 16-55.
  • Рибас (Ribas) Хосе де, Дерибас (de Ribas) Осип (Иосиф) Михайлович // Большая Советская энциклопедия (в 30 т.) / А. М. Прохоров (гл. ред.). — 3-е изд. — М.: Сов. энциклопедия, 1975. — Т. XXII. — С. 82. — 628 с.
  • Олег де—Рибас. Фаворит? — Одесса: Печатный Дом, 2007. — 160 с. — ISBN 978-966-389-105-7.
  • Профессор Надлер В. К. Одесса в первые эпохи её существования. — Одесса: Optimum, 2007. — С. 45. — 191 с. — ISBN 966-344-152-6.
  • де-Рибас A. Старая Одесса. Исторические очерки и воспоминания. — 1-e. — Одесса: Тип. Акционерного Южно-Русского Общества Печатного Дела, 1913. — 380 с.
  • Скальковский А. А. Первое тридцатилетие истории города Одессы 1793 - 1823. — Одесса: Городская типография, 1837. — 296 с.

Примечания

  1. Профессор Надлер В. К. Одесса в первые эпохи её существования. — Одесса: Optimum, 2007. — 191 с. — ISBN 966-344-152-6.
  2. Отечественная история. История России с древнейших времён до 1917 года. Энциклопедия. — Т. 2. — М., Большая российская энциклопедия. — 1996. — С. 29.
  3. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 Олег де-Рибас. Фаворит? — Одесса: Печатный Дом, 2007. — 160 с. — ISBN 978-966-389-105-7.
  4. Существует мнение, что Иван Иванович Бецкой является отцом Екатерины Великой, с матерью которой он познакомился, будучи в Париже на дипломатической службе
  5. Доказать чьё-либо материнство на данный момент никому не удалось. Имеются многочисленные упоминания современников и родственников де Рибаса, свидетельствующие что матерью была Императрица Екатерина.
  6. Второй орден был отдан Семёну Зоричу.
  7. Точности ради надо упомянуть, что представление к ордену состоялось ещё в 1777 году, однако из-за очень сложной и длительной процедуры получения подтверждения того, что кандидат удовлетворяет всем требованиям ордена, официальное награждение состоялось спустя два года.
  8. Существует мнение, что де Рибас выполнял тайное поручение Екатерины — следил за наследником Павлом, инкогнито совершавшим со своей супругой путешествие по Европе. Маршрут де Рибаса совпадает с маршрутом супругов.
  9. Суворов А. В. А. В. Суворов. Письма. — М.: Наука, 1986. — 808 с.
  10. В ответ на письмо Потёмкина от 3 декабря об усердии де Рибаса Екатерина написала 20 декабря: Для Ген.-майора Рибаса на первый случай посылаю крест второй степени Святого Егория, которого он завоевал по справедливости, а потом оставляю себе его и далее награждать по усмотрению.
  11. жете (фр. jettee). Намывные (волнами) низкие косы, а также искусственные молы (Источник: «Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка». Чудинов А. Н., 1910)
  12. Скальковский А. А. Первое тридцатилетие истории города Одессы 1793 - 1823. — Одесса: Городская типография, 1837. — 296 с.
  13. Зинько Ф. З. Кое-что из истории одесской ЧК. — Одесса: ПКФ Друк, 1998. — 148 с. — ISBN 966-95178-7-7.
  14. Горбатюк А. И. Дитя Европы. — Одесса: Optimim, 2006. — 276 с. — ISBN 966-344-142-9.
  15. Кириченко А. [cosp.ucoz.ru/publ/admiral_de_ribas_zlokljuchenija_do_smerti_i_posle/1-1-0-13 Адмирал де Рибас: злоключения до смерти и после]. 2010-12-20. Сайт «Клуб одесситов Санкт-Петербурга». Проверено 6 февраля 2013. [www.webcitation.org/6ELCHrvfO Архивировано из первоисточника 11 февраля 2013].

Ссылки

  • На Викискладе есть медиафайлы по теме Осип Михайлович Дерибас
  • [www.odessaglobe.com/russian/people/deribas.php Как Де-Рибас с казаками Измаил взяли] (недоступная ссылка с 15-06-2013 (3939 дней) — историякопия)
  • [deribashouse.narod.ru/about.html Дом Де-Рибаса. Общественная организация]

Отрывок, характеризующий Дерибас, Осип Михайлович

– И есть Марья Николавна. Они ушли в сад, как тут волки то эти налетели, – сказала баба, указывая на французских солдат.
– О, господи помилуй, – прибавил опять дьякон.
– Вы пройдите вот туда то, они там. Она и есть. Все убивалась, плакала, – сказала опять баба. – Она и есть. Вот сюда то.
Но Пьер не слушал бабу. Он уже несколько секунд, не спуская глаз, смотрел на то, что делалось в нескольких шагах от него. Он смотрел на армянское семейство и двух французских солдат, подошедших к армянам. Один из этих солдат, маленький вертлявый человечек, был одет в синюю шинель, подпоясанную веревкой. На голове его был колпак, и ноги были босые. Другой, который особенно поразил Пьера, был длинный, сутуловатый, белокурый, худой человек с медлительными движениями и идиотическим выражением лица. Этот был одет в фризовый капот, в синие штаны и большие рваные ботфорты. Маленький француз, без сапог, в синей шипели, подойдя к армянам, тотчас же, сказав что то, взялся за ноги старика, и старик тотчас же поспешно стал снимать сапоги. Другой, в капоте, остановился против красавицы армянки и молча, неподвижно, держа руки в карманах, смотрел на нее.
– Возьми, возьми ребенка, – проговорил Пьер, подавая девочку и повелительно и поспешно обращаясь к бабе. – Ты отдай им, отдай! – закричал он почти на бабу, сажая закричавшую девочку на землю, и опять оглянулся на французов и на армянское семейство. Старик уже сидел босой. Маленький француз снял с него последний сапог и похлопывал сапогами один о другой. Старик, всхлипывая, говорил что то, но Пьер только мельком видел это; все внимание его было обращено на француза в капоте, который в это время, медлительно раскачиваясь, подвинулся к молодой женщине и, вынув руки из карманов, взялся за ее шею.
Красавица армянка продолжала сидеть в том же неподвижном положении, с опущенными длинными ресницами, и как будто не видала и не чувствовала того, что делал с нею солдат.
Пока Пьер пробежал те несколько шагов, которые отделяли его от французов, длинный мародер в капоте уж рвал с шеи армянки ожерелье, которое было на ней, и молодая женщина, хватаясь руками за шею, кричала пронзительным голосом.
– Laissez cette femme! [Оставьте эту женщину!] – бешеным голосом прохрипел Пьер, схватывая длинного, сутоловатого солдата за плечи и отбрасывая его. Солдат упал, приподнялся и побежал прочь. Но товарищ его, бросив сапоги, вынул тесак и грозно надвинулся на Пьера.
– Voyons, pas de betises! [Ну, ну! Не дури!] – крикнул он.
Пьер был в том восторге бешенства, в котором он ничего не помнил и в котором силы его удесятерялись. Он бросился на босого француза и, прежде чем тот успел вынуть свой тесак, уже сбил его с ног и молотил по нем кулаками. Послышался одобрительный крик окружавшей толпы, в то же время из за угла показался конный разъезд французских уланов. Уланы рысью подъехали к Пьеру и французу и окружили их. Пьер ничего не помнил из того, что было дальше. Он помнил, что он бил кого то, его били и что под конец он почувствовал, что руки его связаны, что толпа французских солдат стоит вокруг него и обыскивает его платье.
– Il a un poignard, lieutenant, [Поручик, у него кинжал,] – были первые слова, которые понял Пьер.
– Ah, une arme! [А, оружие!] – сказал офицер и обратился к босому солдату, который был взят с Пьером.
– C'est bon, vous direz tout cela au conseil de guerre, [Хорошо, хорошо, на суде все расскажешь,] – сказал офицер. И вслед за тем повернулся к Пьеру: – Parlez vous francais vous? [Говоришь ли по французски?]
Пьер оглядывался вокруг себя налившимися кровью глазами и не отвечал. Вероятно, лицо его показалось очень страшно, потому что офицер что то шепотом сказал, и еще четыре улана отделились от команды и стали по обеим сторонам Пьера.
– Parlez vous francais? – повторил ему вопрос офицер, держась вдали от него. – Faites venir l'interprete. [Позовите переводчика.] – Из за рядов выехал маленький человечек в штатском русском платье. Пьер по одеянию и говору его тотчас же узнал в нем француза одного из московских магазинов.
– Il n'a pas l'air d'un homme du peuple, [Он не похож на простолюдина,] – сказал переводчик, оглядев Пьера.
– Oh, oh! ca m'a bien l'air d'un des incendiaires, – смазал офицер. – Demandez lui ce qu'il est? [О, о! он очень похож на поджигателя. Спросите его, кто он?] – прибавил он.
– Ти кто? – спросил переводчик. – Ти должно отвечать начальство, – сказал он.
– Je ne vous dirai pas qui je suis. Je suis votre prisonnier. Emmenez moi, [Я не скажу вам, кто я. Я ваш пленный. Уводите меня,] – вдруг по французски сказал Пьер.
– Ah, Ah! – проговорил офицер, нахмурившись. – Marchons! [A! A! Ну, марш!]
Около улан собралась толпа. Ближе всех к Пьеру стояла рябая баба с девочкою; когда объезд тронулся, она подвинулась вперед.
– Куда же это ведут тебя, голубчик ты мой? – сказала она. – Девочку то, девочку то куда я дену, коли она не ихняя! – говорила баба.
– Qu'est ce qu'elle veut cette femme? [Чего ей нужно?] – спросил офицер.
Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.
– Ce qu'elle dit? – проговорил он. – Elle m'apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, – проговорил он. – Adieu! [Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я спас из огня. Прощай!] – и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.
Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.


В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.
У Анны Павловны 26 го августа, в самый день Бородинского сражения, был вечер, цветком которого должно было быть чтение письма преосвященного, написанного при посылке государю образа преподобного угодника Сергия. Письмо это почиталось образцом патриотического духовного красноречия. Прочесть его должен был сам князь Василий, славившийся своим искусством чтения. (Он же читывал и у императрицы.) Искусство чтения считалось в том, чтобы громко, певуче, между отчаянным завыванием и нежным ропотом переливать слова, совершенно независимо от их значения, так что совершенно случайно на одно слово попадало завывание, на другие – ропот. Чтение это, как и все вечера Анны Павловны, имело политическое значение. На этом вечере должно было быть несколько важных лиц, которых надо было устыдить за их поездки во французский театр и воодушевить к патриотическому настроению. Уже довольно много собралось народа, но Анна Павловна еще не видела в гостиной всех тех, кого нужно было, и потому, не приступая еще к чтению, заводила общие разговоры.
Новостью дня в этот день в Петербурге была болезнь графини Безуховой. Графиня несколько дней тому назад неожиданно заболела, пропустила несколько собраний, которых она была украшением, и слышно было, что она никого не принимает и что вместо знаменитых петербургских докторов, обыкновенно лечивших ее, она вверилась какому то итальянскому доктору, лечившему ее каким то новым и необыкновенным способом.
Все очень хорошо знали, что болезнь прелестной графини происходила от неудобства выходить замуж сразу за двух мужей и что лечение итальянца состояло в устранении этого неудобства; но в присутствии Анны Павловны не только никто не смел думать об этом, но как будто никто и не знал этого.
– On dit que la pauvre comtesse est tres mal. Le medecin dit que c'est l'angine pectorale. [Говорят, что бедная графиня очень плоха. Доктор сказал, что это грудная болезнь.]
– L'angine? Oh, c'est une maladie terrible! [Грудная болезнь? О, это ужасная болезнь!]
– On dit que les rivaux se sont reconcilies grace a l'angine… [Говорят, что соперники примирились благодаря этой болезни.]
Слово angine повторялось с большим удовольствием.
– Le vieux comte est touchant a ce qu'on dit. Il a pleure comme un enfant quand le medecin lui a dit que le cas etait dangereux. [Старый граф очень трогателен, говорят. Он заплакал, как дитя, когда доктор сказал, что случай опасный.]
– Oh, ce serait une perte terrible. C'est une femme ravissante. [О, это была бы большая потеря. Такая прелестная женщина.]
– Vous parlez de la pauvre comtesse, – сказала, подходя, Анна Павловна. – J'ai envoye savoir de ses nouvelles. On m'a dit qu'elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c'est la plus charmante femme du monde, – сказала Анна Павловна с улыбкой над своей восторженностью. – Nous appartenons a des camps differents, mais cela ne m'empeche pas de l'estimer, comme elle le merite. Elle est bien malheureuse, [Вы говорите про бедную графиню… Я посылала узнавать о ее здоровье. Мне сказали, что ей немного лучше. О, без сомнения, это прелестнейшая женщина в мире. Мы принадлежим к различным лагерям, но это не мешает мне уважать ее по ее заслугам. Она так несчастна.] – прибавила Анна Павловна.
Полагая, что этими словами Анна Павловна слегка приподнимала завесу тайны над болезнью графини, один неосторожный молодой человек позволил себе выразить удивление в том, что не призваны известные врачи, а лечит графиню шарлатан, который может дать опасные средства.
– Vos informations peuvent etre meilleures que les miennes, – вдруг ядовито напустилась Анна Павловна на неопытного молодого человека. – Mais je sais de bonne source que ce medecin est un homme tres savant et tres habile. C'est le medecin intime de la Reine d'Espagne. [Ваши известия могут быть вернее моих… но я из хороших источников знаю, что этот доктор очень ученый и искусный человек. Это лейб медик королевы испанской.] – И таким образом уничтожив молодого человека, Анна Павловна обратилась к Билибину, который в другом кружке, подобрав кожу и, видимо, сбираясь распустить ее, чтобы сказать un mot, говорил об австрийцах.
– Je trouve que c'est charmant! [Я нахожу, что это прелестно!] – говорил он про дипломатическую бумагу, при которой отосланы были в Вену австрийские знамена, взятые Витгенштейном, le heros de Petropol [героем Петрополя] (как его называли в Петербурге).
– Как, как это? – обратилась к нему Анна Павловна, возбуждая молчание для услышания mot, которое она уже знала.
И Билибин повторил следующие подлинные слова дипломатической депеши, им составленной:
– L'Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu'il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.


Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:
– Как удивительно случилось. В самый молебен. А какая потеря Кутайсов! Ах, как жаль!
– Что я вам говорил про Кутузова? – говорил теперь князь Василий с гордостью пророка. – Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона.
Но на другой день не получалось известия из армии, и общий голос стал тревожен. Придворные страдали за страдания неизвестности, в которой находился государь.
– Каково положение государя! – говорили придворные и уже не превозносили, как третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя. Князь Василий в этот день уже не хвастался более своим protege Кутузовым, а хранил молчание, когда речь заходила о главнокомандующем. Кроме того, к вечеру этого дня как будто все соединилось для того, чтобы повергнуть в тревогу и беспокойство петербургских жителей: присоединилась еще одна страшная новость. Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale [грудной ангины], но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le medecin intime de la Reine d'Espagne [лейб медик королевы испанской] предписал Элен небольшие дозы какого то лекарства для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь. Рассказывали, что князь Василий и старый граф взялись было за итальянца; но итальянец показал такие записки от несчастной покойницы, что его тотчас же отпустили.
Общий разговор сосредоточился около трех печальных событий: неизвестности государя, погибели Кутайсова и смерти Элен.
На третий день после донесения Кутузова в Петербург приехал помещик из Москвы, и по всему городу распространилось известие о сдаче Москвы французам. Это было ужасно! Каково было положение государя! Кутузов был изменник, и князь Василий во время visites de condoleance [визитов соболезнования] по случаю смерти его дочери, которые ему делали, говорил о прежде восхваляемом им Кутузове (ему простительно было в печали забыть то, что он говорил прежде), он говорил, что нельзя было ожидать ничего другого от слепого и развратного старика.
– Я удивляюсь только, как можно было поручить такому человеку судьбу России.
Пока известие это было еще неофициально, в нем можно было еще сомневаться, но на другой день пришло от графа Растопчина следующее донесение:
«Адъютант князя Кутузова привез мне письмо, в коем он требует от меня полицейских офицеров для сопровождения армии на Рязанскую дорогу. Он говорит, что с сожалением оставляет Москву. Государь! поступок Кутузова решает жребий столицы и Вашей империи. Россия содрогнется, узнав об уступлении города, где сосредоточивается величие России, где прах Ваших предков. Я последую за армией. Я все вывез, мне остается плакать об участи моего отечества».
Получив это донесение, государь послал с князем Волконским следующий рескрипт Кутузову:
«Князь Михаил Иларионович! С 29 августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1 го сентября получил я через Ярославль, от московского главнокомандующего, печальное известие, что вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело на меня это известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь печальной решимости».


Девять дней после оставления Москвы в Петербург приехал посланный от Кутузова с официальным известием об оставлении Москвы. Посланный этот был француз Мишо, не знавший по русски, но quoique etranger, Busse de c?ur et d'ame, [впрочем, хотя иностранец, но русский в глубине души,] как он сам говорил про себя.
Государь тотчас же принял посланного в своем кабинете, во дворце Каменного острова. Мишо, который никогда не видал Москвы до кампании и который не знал по русски, чувствовал себя все таки растроганным, когда он явился перед notre tres gracieux souverain [нашим всемилостивейшим повелителем] (как он писал) с известием о пожаре Москвы, dont les flammes eclairaient sa route [пламя которой освещало его путь].
Хотя источник chagrin [горя] г на Мишо и должен был быть другой, чем тот, из которого вытекало горе русских людей, Мишо имел такое печальное лицо, когда он был введен в кабинет государя, что государь тотчас же спросил у него:
– M'apportez vous de tristes nouvelles, colonel? [Какие известия привезли вы мне? Дурные, полковник?]
– Bien tristes, sire, – отвечал Мишо, со вздохом опуская глаза, – l'abandon de Moscou. [Очень дурные, ваше величество, оставление Москвы.]
– Aurait on livre mon ancienne capitale sans se battre? [Неужели предали мою древнюю столицу без битвы?] – вдруг вспыхнув, быстро проговорил государь.
Мишо почтительно передал то, что ему приказано было передать от Кутузова, – именно то, что под Москвою драться не было возможности и что, так как оставался один выбор – потерять армию и Москву или одну Москву, то фельдмаршал должен был выбрать последнее.
Государь выслушал молча, не глядя на Мишо.
– L'ennemi est il en ville? [Неприятель вошел в город?] – спросил он.
– Oui, sire, et elle est en cendres a l'heure qu'il est. Je l'ai laissee toute en flammes, [Да, ваше величество, и он обращен в пожарище в настоящее время. Я оставил его в пламени.] – решительно сказал Мишо; но, взглянув на государя, Мишо ужаснулся тому, что он сделал. Государь тяжело и часто стал дышать, нижняя губа его задрожала, и прекрасные голубые глаза мгновенно увлажились слезами.
Но это продолжалось только одну минуту. Государь вдруг нахмурился, как бы осуждая самого себя за свою слабость. И, приподняв голову, твердым голосом обратился к Мишо.
– Je vois, colonel, par tout ce qui nous arrive, – сказал он, – que la providence exige de grands sacrifices de nous… Je suis pret a me soumettre a toutes ses volontes; mais dites moi, Michaud, comment avez vous laisse l'armee, en voyant ainsi, sans coup ferir abandonner mon ancienne capitale? N'avez vous pas apercu du decouragement?.. [Я вижу, полковник, по всему, что происходит, что провидение требует от нас больших жертв… Я готов покориться его воле; но скажите мне, Мишо, как оставили вы армию, покидавшую без битвы мою древнюю столицу? Не заметили ли вы в ней упадка духа?]
Увидав успокоение своего tres gracieux souverain, Мишо тоже успокоился, но на прямой существенный вопрос государя, требовавший и прямого ответа, он не успел еще приготовить ответа.
– Sire, me permettrez vous de vous parler franchement en loyal militaire? [Государь, позволите ли вы мне говорить откровенно, как подобает настоящему воину?] – сказал он, чтобы выиграть время.
– Colonel, je l'exige toujours, – сказал государь. – Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu'il en est. [Полковник, я всегда этого требую… Не скрывайте ничего, я непременно хочу знать всю истину.]
– Sire! – сказал Мишо с тонкой, чуть заметной улыбкой на губах, успев приготовить свой ответ в форме легкого и почтительного jeu de mots [игры слов]. – Sire! j'ai laisse toute l'armee depuis les chefs jusqu'au dernier soldat, sans exception, dans une crainte epouvantable, effrayante… [Государь! Я оставил всю армию, начиная с начальников и до последнего солдата, без исключения, в великом, отчаянном страхе…]
– Comment ca? – строго нахмурившись, перебил государь. – Mes Russes se laisseront ils abattre par le malheur… Jamais!.. [Как так? Мои русские могут ли пасть духом перед неудачей… Никогда!..]
Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.
– Sire, – сказал он с почтительной игривостью выражения, – ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de c?ur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre, – говорил уполномоченный русского народа, – et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues… [Государь, они боятся только того, чтобы ваше величество по доброте души своей не решились заключить мир. Они горят нетерпением снова драться и доказать вашему величеству жертвой своей жизни, насколько они вам преданы…]
– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel. [А! Вы меня успокоиваете, полковник.]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l'armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n'aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j'userai ainsi jusqu'a la derniere ressource de mon empire. Il m'en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu'ici (государь показал рукой на половину груди), et j'irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.
– Colonel Michaud, n'oubliez pas ce que je vous dis ici; peut etre qu'un jour nous nous le rappellerons avec plaisir… Napoleon ou moi, – сказал государь, дотрогиваясь до груди. – Nous ne pouvons plus regner ensemble. J'ai appris a le connaitre, il ne me trompera plus… [Полковник Мишо, не забудьте, что я вам сказал здесь; может быть, мы когда нибудь вспомним об этом с удовольствием… Наполеон или я… Мы больше не можем царствовать вместе. Я узнал его теперь, и он меня больше не обманет…] – И государь, нахмурившись, замолчал. Услышав эти слова, увидав выражение твердой решимости в глазах государя, Мишо – quoique etranger, mais Russe de c?ur et d'ame – почувствовал себя в эту торжественную минуту – entousiasme par tout ce qu'il venait d'entendre [хотя иностранец, но русский в глубине души… восхищенным всем тем, что он услышал] (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он считал себя уполномоченным.
– Sire! – сказал он. – Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l'Europe! [Государь! Ваше величество подписывает в эту минуту славу народа и спасение Европы!]
Государь наклонением головы отпустил Мишо.


В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.
От начальника ополчения он поехал к губернатору. Губернатор был маленький живой человечек, весьма ласковый и простой. Он указал Николаю на те заводы, в которых он мог достать лошадей, рекомендовал ему барышника в городе и помещика за двадцать верст от города, у которых были лучшие лошади, и обещал всякое содействие.
– Вы графа Ильи Андреевича сын? Моя жена очень дружна была с вашей матушкой. По четвергам у меня собираются; нынче четверг, милости прошу ко мне запросто, – сказал губернатор, отпуская его.
Прямо от губернатора Николай взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за двадцать верст на завод к помещику. Все в это первое время пребывания его в Воронеже было для Николая весело и легко, и все, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, все ладилось и спорилось.
Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.