Дерожинский, Валериан Филиппович

Валериан Филиппович Дерожинский
генерал В. Ф. Дерожинский. Гравюра по рисунку П. Ф. Бореля.
Дата рождения	15 июля 1826(1826-07-15)
Дата смерти	13 августа 1877(1877-08-13) (51 год)
Место смерти	Габрово
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	Генеральный штаб, пехота
Звание	генерал-майор
Командовал	2-я бригада 9-й пехотной дивизии
Сражения/войны	Венгерская кампания 1849 года, Крымская война, Русско-турецкая война 1877—1878
Награды и премии	Орден Святого Станислава 2-й ст. (1860), Орден Святой Анны 2-й ст. (1863), Орден Святого Владимира 4-й ст. (1866), Орден Святого Владимира 3-й ст. (1867), Орден Святой Анны 1-й ст. (1877)

Валериан Филиппович Дерожинский (1826—1877) — генерал-майор, герой сражения на Шипке в 1877 году.

Родился 15 июля 1826 года, происходил из дворян Воронежской губернии. Образование получил в Первом кадетском корпусе, по окончании которого 10 августа 1845 года был выпущен прапорщиком в 19-ю артиллерийскую бригаду.

В 1847 году он поступил в Императорскую военную академию, и в 1849 году, по окончании в ней курса, был прикомандирован к главной квартире действующей армии, расположенной тогда в Варшаве. Открывшаяся вскоре Венгерская кампания была для молодого Дерожинского хорошей школой, тем более, что он был назначен в отряд генерал-лейтенанта Гротенгельма, действовавший совершенно самостоятельно и отдельно от прочей армии. Положение его в качестве офицера Генерального штаба при этом отряде, находившемся в таких исключительных условиях, доставило ему хорошую практику, благодаря чему он вскоре выдвинулся, как один из лучших офицеров Генерального штаба; за отличие против венгров Дерожинский получил чин капитана.

С началом Восточной войны в 1854 году он был немедленно командирован в действующую армию и участвовал в осаде Силистрии. Когда осада с этой крепости была снята, Дерожинский был отправлен в Севастополь и здесь участвовал во многих вылазках гарнизона, принимал деятельное участие при заложении Селенгинского, Волынского и Камчатского редутов, а при отражении штурма французов был контужен в голову осколком бомбы. Хотя он в 1855 году и оправился от этой контузии и даже продолжал участвовать в кампании в качестве начальника штаба отряда, действовавшего близ Евпатории.

По окончании Крымской кампании Дерожинский продолжил службу по Генеральному штабу и в 1857 году был произведён в подполковники и назначен начальником штаба 4-й кавалерийской дивизии, в 1861 году произведён в полковники. Но последствия контузии в Севастополе не замедлили сказаться в 1862 году, когда он, вследствие расстроившегося здоровья, оставил строй и поступил в Николаевскую академию Генерального штаба штаб-офицером над обучающимися в ней молодыми офицерами.

За это время Дерожинский был награждён орденами св. Станислава 2-й степени (в 1860 году), св. Анны 2-й степени с мечами (в 1863 году, за Крымскую войну; императорская корона к этому ордену пожалована в 1865 году), св. Владимира 4-й степени с бантом (в 1866 году, за беспорочную выслугу) и св. Владимира 3-й степени (в 1867 году).

До 1872 года, то есть в течение десяти лет, он исполнял эту должность, а затем, произведённый 1 января в генерал-майоры, он был сперва назначен помощником начальника 5-й пехотной дивизии, а в 1873 году получил в командование 2-ю бригаду 9-й пехотной дивизии и не покидал этой должности до самой смерти.

С началом разрыва с Турцией, его бригада вошла в ноябре месяце 1876 года в состав действующей армии. Вместе с нею он совершил геройскую переправу через Дунай у Зимницы, за что 4 августа получил орден св. Анны 1-й степени с мечами; вместе с нею же был двинут вглубь Болгарии, а затем к Балканам.

3 июля в Габрове собрался отряд из трёх батальонов, пяти сотен и десяти орудий (в том числе два конных, бывших там уже раньше), под общим начальством генерал-майора Дерожинского; этому отряду было предписано начать фронтальную атаку перевала Шипка 5 июля. Затем Дерожинский со своей бригадой был двинут в глубь Болгарии и потом на Балканы, где атаковал с севера Шипкинский проход. По овладении Шипкинским проходом, Дерожинский был оставлен на перевале, защита которого была поручена войскам его бригады.

Турки начали атаку русских позиций на Шипке 9 августа, в то время, когда сам Шипкинский отряд состоял лишь из одного Орловского полка и Болгарского легиона, числом до 3000 человек; орудий было 40. Русские располагались в окопах, впереди которых положены были фугасы. Хотя туркам каждый шаг давался очень дорого, тем не менее силы турок сплошной массой неудержимо продвигались вперед. Они готовы были уже ворваться в русские укрепления, но в этот момент были взорваны мины, через которые проходили турки, причём погибло турок от 5 до 8 тысяч человек. Русские и болгары в этот день потеряли до 200 человек.

10 августа бой был гораздо слабее, так как турки делали фланговый обход русских позиций. В это время подошёл генерал Столетов с небольшим подкреплением.

11 августа турки снова атаковали с фронта и флангов. Русские солдаты были измучены зноем и усталостью, горячей пищи не было три дня, воды не хватало. Между тем турки продвигались вперёд. Было 6 часов вечера; Дерожинский и Столетов глаз не спускали с долины Янтры, по которой должна была прийти помощь. Генерал Столетов первый заметил вдали всадников. Это был батальон стрелковой бригады, под командой генерала Радецкого. Стрелки с ходу бросились на турок и прогнали их; Радедкий последовал за ними и прорвался со всем штабом к защитникам Шипки. Вскоре за батальоном стрелков подошла целая дивизия.

Русские вздохнули свободнее; так как тогда можно было серьёзно надеяться удержать шипкипский перевал за собой. Надежды эти оправдались тем, что в последующие дни турки были выбиты из местностей ближайших к русским позициям и на позициях возведены новые укрепления.

Однако 13 августа турки вновь массированно атаковали перевал. При отражении одной из атак генерал-майор В. Ф. Дерожинский был смертельно поражён пулей в полость сердца, а осколком гранаты его сильно ранило в голову. Он мгновенно потерял сознание, но продолжал жить ещё некоторое время. В бессознательном состоянии его отправили в Габрово, где он тот же день и скончался.

6 сентября тело покойного генерала Дерожинского доставлено было в Санкт-Петербург. Гроб, покрытый парчой, находился в товарном вагоне, привлекая массу публики, которая, крестясь со слезами на глазах, заглядывала туда. Здесь же находились родственники убитого. Тело покойного 7 сентября из Николаевского вокзала был препровождено в Воскресенский Новодевичий монастырь, где и было захоронено в тот же день.

Дерожинский оставил после себя жену и четырёх детей без средств к существованию. По случаю наводнения, бывшего в Кременчуге в начале 1877 года, они потеряли всё своё движимое имущество и собственный небольшой дом. По смерти мужа госпоже Дерожинской была назначена приличная по заслугам пенсия, а дочери приняты в один из Петербургских институтов на казённое содержание.

Источники

• Военная энциклопедия / Под ред. В. Ф. Новицкого и др. — СПб.: т-во И. В. Сытина, 1911—1915.
• Волков С. В. Генералитет Российской империи. Энциклопедический словарь генералов и адмиралов от Петра I до Николая II. Том II. Л—Я. М., 2009
• [ru.wikisource.org/wiki/Герои_и_деятели_русско-турецкой_войны_1877—1878/1878_(ВТ)/В._Ф._Дерожинский Генерал-майор В. Ф. Дерожинский и геройская защита Шипкинского перевала] // Герои и деятели Русско-турецкой войны 1877—1878. — Изд. В. П. Турбы. — СПб., 1878. — С. 24—30.
• Глиноецкий Н. П. Исторический очерк Николаевской академии Генерального штаба. СПб., 1882
• Русский биографический словарь: В 25 т. / под наблюдением А. А. Половцова. 1896—1918.
• Список генералам по старшинству. Исправлено по 1 августа. СПб., 1872
• Старчевский А. А. Памятник Восточной войны 1877—1878 гг. СПб., 1878

Отрывок, характеризующий Дерожинский, Валериан Филиппович

– Ты куда? – спросил Борис.
– К его величеству с поручением.
– Вот он! – сказал Борис, которому послышалось, что Ростову нужно было его высочество, вместо его величества.
И он указал ему на великого князя, который в ста шагах от них, в каске и в кавалергардском колете, с своими поднятыми плечами и нахмуренными бровями, что то кричал австрийскому белому и бледному офицеру.
– Да ведь это великий князь, а мне к главнокомандующему или к государю, – сказал Ростов и тронул было лошадь.
– Граф, граф! – кричал Берг, такой же оживленный, как и Борис, подбегая с другой стороны, – граф, я в правую руку ранен (говорил он, показывая кисть руки, окровавленную, обвязанную носовым платком) и остался во фронте. Граф, держу шпагу в левой руке: в нашей породе фон Бергов, граф, все были рыцари.
Берг еще что то говорил, но Ростов, не дослушав его, уже поехал дальше.
Проехав гвардию и пустой промежуток, Ростов, для того чтобы не попасть опять в первую линию, как он попал под атаку кавалергардов, поехал по линии резервов, далеко объезжая то место, где слышалась самая жаркая стрельба и канонада. Вдруг впереди себя и позади наших войск, в таком месте, где он никак не мог предполагать неприятеля, он услыхал близкую ружейную стрельбу.
«Что это может быть? – подумал Ростов. – Неприятель в тылу наших войск? Не может быть, – подумал Ростов, и ужас страха за себя и за исход всего сражения вдруг нашел на него. – Что бы это ни было, однако, – подумал он, – теперь уже нечего объезжать. Я должен искать главнокомандующего здесь, и ежели всё погибло, то и мое дело погибнуть со всеми вместе».
Дурное предчувствие, нашедшее вдруг на Ростова, подтверждалось всё более и более, чем дальше он въезжал в занятое толпами разнородных войск пространство, находящееся за деревнею Працом.
– Что такое? Что такое? По ком стреляют? Кто стреляет? – спрашивал Ростов, ровняясь с русскими и австрийскими солдатами, бежавшими перемешанными толпами наперерез его дороги.
– А чорт их знает? Всех побил! Пропадай всё! – отвечали ему по русски, по немецки и по чешски толпы бегущих и непонимавших точно так же, как и он, того, что тут делалось.
– Бей немцев! – кричал один.
– А чорт их дери, – изменников.
– Zum Henker diese Ruesen… [К чорту этих русских…] – что то ворчал немец.
Несколько раненых шли по дороге. Ругательства, крики, стоны сливались в один общий гул. Стрельба затихла и, как потом узнал Ростов, стреляли друг в друга русские и австрийские солдаты.
«Боже мой! что ж это такое? – думал Ростов. – И здесь, где всякую минуту государь может увидать их… Но нет, это, верно, только несколько мерзавцев. Это пройдет, это не то, это не может быть, – думал он. – Только поскорее, поскорее проехать их!»
Мысль о поражении и бегстве не могла притти в голову Ростову. Хотя он и видел французские орудия и войска именно на Праценской горе, на той самой, где ему велено было отыскивать главнокомандующего, он не мог и не хотел верить этому.


Около деревни Праца Ростову велено было искать Кутузова и государя. Но здесь не только не было их, но не было ни одного начальника, а были разнородные толпы расстроенных войск.
Он погонял уставшую уже лошадь, чтобы скорее проехать эти толпы, но чем дальше он подвигался, тем толпы становились расстроеннее. По большой дороге, на которую он выехал, толпились коляски, экипажи всех сортов, русские и австрийские солдаты, всех родов войск, раненые и нераненые. Всё это гудело и смешанно копошилось под мрачный звук летавших ядер с французских батарей, поставленных на Праценских высотах.
– Где государь? где Кутузов? – спрашивал Ростов у всех, кого мог остановить, и ни от кого не мог получить ответа.
Наконец, ухватив за воротник солдата, он заставил его ответить себе.
– Э! брат! Уж давно все там, вперед удрали! – сказал Ростову солдат, смеясь чему то и вырываясь.
Оставив этого солдата, который, очевидно, был пьян, Ростов остановил лошадь денщика или берейтора важного лица и стал расспрашивать его. Денщик объявил Ростову, что государя с час тому назад провезли во весь дух в карете по этой самой дороге, и что государь опасно ранен.
– Не может быть, – сказал Ростов, – верно, другой кто.
– Сам я видел, – сказал денщик с самоуверенной усмешкой. – Уж мне то пора знать государя: кажется, сколько раз в Петербурге вот так то видал. Бледный, пребледный в карете сидит. Четверню вороных как припустит, батюшки мои, мимо нас прогремел: пора, кажется, и царских лошадей и Илью Иваныча знать; кажется, с другим как с царем Илья кучер не ездит.
Ростов пустил его лошадь и хотел ехать дальше. Шедший мимо раненый офицер обратился к нему.
– Да вам кого нужно? – спросил офицер. – Главнокомандующего? Так убит ядром, в грудь убит при нашем полку.
– Не убит, ранен, – поправил другой офицер.
– Да кто? Кутузов? – спросил Ростов.
– Не Кутузов, а как бишь его, – ну, да всё одно, живых не много осталось. Вон туда ступайте, вон к той деревне, там всё начальство собралось, – сказал этот офицер, указывая на деревню Гостиерадек, и прошел мимо.
Ростов ехал шагом, не зная, зачем и к кому он теперь поедет. Государь ранен, сражение проиграно. Нельзя было не верить этому теперь. Ростов ехал по тому направлению, которое ему указали и по которому виднелись вдалеке башня и церковь. Куда ему было торопиться? Что ему было теперь говорить государю или Кутузову, ежели бы даже они и были живы и не ранены?
– Этой дорогой, ваше благородие, поезжайте, а тут прямо убьют, – закричал ему солдат. – Тут убьют!
– О! что говоришь! сказал другой. – Куда он поедет? Тут ближе.
Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.
«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
В деревне Гостиерадеке были хотя и спутанные, но в большем порядке русские войска, шедшие прочь с поля сражения. Сюда уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы казались далекими. Здесь все уже ясно видели и говорили, что сражение проиграно. К кому ни обращался Ростов, никто не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов. Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с поля сражения бледный и испуганный обер гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на поле сражения. Один офицер сказал Ростову, что за деревней, налево, он видел кого то из высшего начальства, и Ростов поехал туда, уже не надеясь найти кого нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть. Проехав версты три и миновав последние русские войска, около огорода, окопанного канавой, Ростов увидал двух стоявших против канавы всадников. Один, с белым султаном на шляпе, показался почему то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей лошади (лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода. Только земля осыпалась с насыпи от задних копыт лошади. Круто повернув лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же. Всадник, которого фигура показалась знакома Ростову и почему то невольно приковала к себе его внимание, сделал отрицательный жест головой и рукой, и по этому жесту Ростов мгновенно узнал своего оплакиваемого, обожаемого государя.