Деруэнт (река, Тасмания)

Деруэнт
Река Деруэнт у города Хобарт
Характеристика
Длина	215 км
Бассейн	9249 км²
Расход воды	123 м³/с (Нью-Норфолк)
[tools.wmflabs.org/osm4wiki/cgi-bin/wiki/wiki-osm.pl?project=ru&article=Деруэнт+(река,+Тасмания) Водоток]
Исток	озеро Сент-Клэр
— Высота	737 м
— Координаты	42°07′12″ ю. ш. 146°12′37″ в. д.42.12000° ю. ш. 146.21028° в. д. / -42.12000; 146.21028 (Деруэнт (река, Тасмания), исток)
Устье	залив Сторм
— Высота	0 м
— Координаты	43°03′03″ ю. ш. 147°22′38″ в. д.43.05083° ю. ш. 147.37722° в. д. / -43.05083; 147.37722 (Деруэнт (река, Тасмания), устье)
Уклон реки	3,43 м/км
Расположение
Водная система	Тасманово море
Страна	Австралия Австралия
Регион	Тасмания
— исток, — устье

К:Реки по алфавитуК:Водные объекты по алфавитуК:Реки до 500 км в длинуДеруэнт (река, Тасмания)Деруэнт (река, Тасмания)К:Карточка реки: исправить: УстьеК:Карточка реки: исправить: Исток

Деруэнт (англ. Derwent River) — река на острове Тасмания (Австралия). Берёт начало из озера Сент-Клэр, находящегося в центральной части острова, и течёт в юго-восточном направлении в сторону Хобарта — столицы штата Тасмания. Длина реки составляет 215 км.

Ниже города Нью-Норфолк река Деруэнт становится гораздо шире, постепенно превращаясь в эстуарий, проходящий через Хобарт и впадающий в залив Сторм, недалеко от северной оконечности острова Бруни. Нижняя часть эстуария представляет собой широкую бухту, в которой находится порт города Хобарт.

История исследования и освоения реки Деруэнт тесно связана с историей всей Тасмании. Именно у реки Деруэнт в начале XIX века было основано первое европейское поселение на острове (который в то время назывался Землёй Ван-Димена), а вскоре после этого на её берегу был основан город Хобарт, который стал столицей Тасмании.

Река Деруэнт обеспечивает значительную часть снабжения питьевой водой населённых пунктов, находящихся в её бассейне, а также является существенным источником электрической энергии, вырабатываемой несколькими гидроэлектростанциями, которые были построены на реке и её притоках в 1930-х — 1960-х годах.

История

XVIII век и ранее

Много лет назад берега реки были покрыты лесами и населены аборигенами — в частности, представителями племени муэниа (Mouheneener), которые заселили эти места по крайней мере за 8 тысяч лет до того, как было создано первое британское поселение.

В январе—феврале 1793 года в районе залива Сторм побывала экспедиция французского мореплавателя Жозефа Антуана де Брюни д’Антркасто. Исследуя северную оконечность залива, офицер экспедиции д’Антркасто Шарль-Франсуа Ботан-Бопре и его спутники обнаружили, что туда впадает крупная река, которая была названа ими Rivière du Nord («северная река»).

В 1793 году, через несколько месяцев после экспедиции д’Антркасто, этот район исследовал английский мореплаватель Джон Хейз, и он назвал эту реку Деруэнт (Derwent), в честь реки Деруэнт в Камбрии (графстве на северо-западе Англии), которая протекала рядом с местом, где он родился. Джон Хейз использовал название Деруэнт только для верхней (по течению) части реки. Впоследствии другой английский путешественник Мэтью Флиндерс перенёс его на всю реку.

Существуют разные версии о происхождении английского названия Derwent. Согласно одной из них полагают, что это слово на кельтском языке означает «чистая вода» (или «прозрачная вода» — англ. clear water). Согласно другой версии, это название произошло от бриттского derventio («долина, заросшая дубами») и валлийского аналога derw- — «дубовый».

XIX век

В марте 1803 года губернатор Нового Южного Уэльса Филип Гидли Кинг поручил лейтенанту Джону Боуэну создать поселение на Земле Ван-Димена (так тогда называлась Тасмания), на восточном берегу реки Деруэнт, в районе Рисдон-Коув (Risdon Cove). Поселение было создано в сентябре 1803 года, когда 49 человек (включая 24 заключённых) во главе с Боуэном прибыли на реку Деруэнт на двух кораблях — HMS Lady Nelson и Albion.

16 февраля 1804 года к поселению Рисдон-Коув прибыл Дэвид Коллинз, назначенный первым лейтенант-губернатором на юге Земли Ван-Димена. Он остался недоволен выбранным местом, и через некоторое время переехал со своими спутниками на западный берег реки — на место, которое получило название Салливэн-Коув и вокруг которого впоследствии был построен город Хобарт, нынешняя столица Тасмании. 20 февраля 1804 года — дата высадки Дэвида Коллинза и его отряда у Салливэн-Коув — считается днём основания Хобарта.

Ещё одно поселение, выше по течению реки Деруэнт, начало организовываться с ноября 1807 года переселенцами с острова Норфолк, где в то время находилась штрафная колония для преступников, которых доставляли туда из Англии и Австралии. Место для нового города было определено в 1811 году губернатором Нового Южного Уэльса Лакланом Маккуори, который назвал его Элизабет-Таун, по имени своей жены. Тем не менее, жители хотели назвать город «новым» Норфолком (по имени острова, с которого им пришлось уехать), и с 1825 года город получил своё нынешнее название Нью-Норфолк.

Тот факт, что река Деруэнт вытекает из озера Сент-Клэр, был открыт в феврале 1835 года экспедицией Джорджа Франкленда, который в то время был главным топографом Земли Ван-Димена. Согласно собственным записям Франкленда, когда они 11 февраля достигли озера Сент-Клэр, он послал на разведку вдоль берега одного из членов экспедиции, Александра Маккея (Alexander MacKay), который вскоре возвратился, рассказав о том, что он достиг реки, вытекающей из озера. Предположение Франкленда и его спутников о том, что это был исток реки Деруэнт, было подтверждено.

В феврале 1836 года Чарльз Дарвин был одним из пассажиров судна HMS Beagle, которое зашло в порт Хобарта, находящийся в эстуарии реки Деруэнт. Он описал это в своей книге «Путешествие натуралиста вокруг света на корабле „Бигль“».

Отрывок из книги Чарльза Дарвина        5 февраля, после шестинедельного перехода, в течение которого сначала было ясно, а затем — холодно и ветрено, мы вошли в бухту Сторм [Бурную]; погода подтвердила справедливость этого грозного названия. Бухту вернее назвать эстуарием, потому что в глубине в неё впадает река Деруэнт. У входа в бухту видны обширные базальтовые платформы, но повыше местность становится гористой и покрывается светлым лесом. Внизу холмы, обрамляющие бухту, расчищены, и ярко-жёлтые хлебные поля и тёмно-зеленые картофельные кажутся весьма изобильными. Поздно вечером мы бросили якорь в уютной маленькой бухте, на берегах которой расположена столица Тасмании, как теперь называют Вандименову Землю. Первое впечатление от неё гораздо хуже, чем от Сиднея; последний вполне можно назвать большим городом, этот же — всего только городок. Он стоит у подножия горы Веллингтон, достигающей 3100 футов высоты, но не отличающейся живописностью; впрочем, из этого источника город в изобилии получает воду. Вокруг бухты размещаются неплохие товарные склады, а с одной стороны стоит маленький форт. Оригинальный текст (англ.)   On the 5th of February, after a six days' passage, of which the first part was fine, and the latter very cold and squally, we entered the mouth of Storm Bay: the weather justified this awful name. The bay should rather be called an estuary, for it receives at its head the waters of the Derwent. Near the mouth there are some extensive basaltic platforms; but higher up, the land becomes mountainous and is covered by a light wood. The lower parts of the hills which skirt the bay are cleared; and the bright yellow fields of corn, and dark green ones of potatoes appeared very luxuriant. Late in the evening we anchored in the snug cove, on the shores of which stands the capital of Tasmania, as Van Diemen's Land is now called. The first aspect of the place was very inferior to that of Sydney; the latter might be called a city, this only a town. In the morning I walked on shore. The streets are fine and broad; but the houses rather scattered: the shops appeared good. The town stands at the base of Mount Wellington, a mountain, 3100 feet high, but of very little picturesque beauty: from this source, however, it receives a good supply of water. Round the cove there are some fine warehouses, and on one side a small fort.

Конец 1830-х и начало 1840-х годов были периодом наибольшей активности китобойного промысла прибрежного базирования — как в эстуарии реки Деруэнт, так и в других местах побережья Земли Ван-Димена. Торговля китовым маслом и китовым усом приносила существенный доход. Начиная с середины 1840-х годов численность китов начала уменьшаться, а цены на продукты китобойного промысла упали в связи с депрессией. В результате этого значительная часть китобойных станций была закрыта, а затем заброшена.

Со второй половины 1840-х годов в долине реки Деруэнт (в основном, в районах, прилегающих к Нью-Норфолку) начали выращивать хмель, завезённый с острова Марайа. Были построены дома для сушки хмеля, а также посажены ветрозащитные полосы из чёрных тополей, которые до сих пор являются характерной составляющей местных пейзажей. В долине Деруэнта также выращивали картофель, малину, чёрную смородину, клубнику, яблоки, груши и абрикосы. Правда, периодически случались наводнения, которые наносили ущерб посевам.

Развитию сельского хозяйства, а затем и промышленности в долине реки способствовала прокладка железных дорог. В 1876 году была открыта железнодорожная линия, соединяющая Хобарт с Лонсестоном. От Хобарта она следовала на север вдоль реки Деруэнт, но отделялась от неё в районе посёлка Бриджуотер, не доходя до Нью-Норфолка. В 1887 году была открыта железнодорожная ветка Derwent Valley Line^[en], соединяющая Бриджуотер и Нью-Норфолк, а в 1888 году она была продолжена до Гленоры (Glenora).

XX век и настоящее время

В 1922 году верховья реки Деруэнт, примыкающие к озеру Сент-Клэр, были включены в охранную зону (заказник), который в 1947 году был объединён с другим заказником, включающим в себя территорию у горы Крейдл. В 1971 году был образован национальный парк Крейдл-Маунтин—Лейк-Сент-Клэр (англ. Cradle Mountain-Lake St Clair National Park), который в настоящее время является частью территории, называемой «Дикая природа Тасмании» (англ. Tasmanian Wilderness) и включённой в список объектов Всемирного наследия ЮНЕСКО.

В 1930-х годах на реке Деруэнт и её притоках началось строительство гидроэлектростанций, бо́льшая часть которых была введена в действие в 1934—1968 годах. В результате по курсу течения реки был образован ряд искусственных водоёмов (водохранилищ): Кинг-Уильям (в 1951 году), Уаятина-Лагун (в 1957 году), Катагуня (в 1962 году), Медоубэнк (в 1967 году) и другие.

В 1938 году у Хобарта началось строительство уникального понтонного моста через эстуарий реки Деруэнт. В декабре 1943 года этот Хобартский мост был введён в эксплуатацию, и его открытие для автомобильного движения способствовало значительному росту населения на восточном берегу реки Деруэнт. Хобартский мост прослужил до августа 1964 года, когда рядом с ним был построен Тасманов мост, который эксплуатируется до настоящего времени.

География

Течение реки и её притоки

Река Деруэнт берёт начало из юго-восточной оконечности озера Сент-Клэр, которая примыкает к заливу Синтия (Cynthia Bay) и называется бухтой Деруэнт (Derwent Basin). В озеро Сент-Клэр впадают реки Нарциссус (Narcissus River) и Кювье (Cuvier River). Река Деруэнт вытекает через запруду Сент-Клэр (St Clair Weir) и попадает в мелкий, поросший травой водоём Сент-Клэр-Лагун — небольшое водохранилище, ограниченное одноимённой плотиной (St Clair Dam), которое используется для регулирования стока воды, вытекающего из озера. Высота водной поверхности озера Сент-Клэр — 737 м над уровнем моря.

Немного ниже по течению, у пересечения с автодорогой Лайелл-Хайвей (Lyell Highway), находится мост и одноимённый посёлок Деруэнт-Бридж (Derwent Bridge). В этом месте река представляет собой небольшой ручей. Немного ниже по течению от моста Деруэнт-Бридж река впадает в искусственное озеро Кинг-Уильям, находящееся на высоте 720 м над уровнем моря. В южной части озера Кинг-Уильям расположена плотина Кларк (Clark Dam), построенная в 1951 году, у подножия которой находится гидроэлектростанция Батлерс-Гордж.

Далее ниже по течению река течёт по горному ущелью в восточном, а затем юго-восточном направлении. Следующий значимый приток, Каунсил, впадает в реку Деруэнт на отметке около 400 м. На отметке около 231 м находится Уаятина-Лагун, куда впадает река Найв. Уаятина-Лагун является искусственным водоёмом (водохранилищем), созданным в результате строительства небольшой плотины на реке Деруэнт.

Ещё ниже по течению, на отметке около 73 м над уровнем моря, находится искусственное озеро Медоубэнк, созданное в 1967 году в результате постройки одноимённой гидроэлектростанции. В Медоубэнк впадают два левых притока реки Деруэнт — Уз и Клайд. Ещё один крупный левый приток — река Джордан — впадает в эстуарий реки Деруэнт.

В таблице перечислены основные правые и левые притоки реки Деруэнт, искусственные и естественные водоёмы, через которые она протекает, а также соответствующие им отметки (показывающие высоту над уровнем моря).

Правые притоки Название Отметка Наварр (Navarre River) 720 м Каунсил (Counsel River) 403 м Флорентайн (Florentine River) 169 м Репалс (Repulse River) 125 м Брод-Ривер (Broad River) 98 м Джонс (Jones River) 73 м Тайенна (Tyenna River) 40 м Стикс (Styx River) 23 м Пленти (Plenty River) 17 м Лаклан (Lachlan River) 2 м

Левые притоки Название Отметка Трэвеллерс-Рест (Travellers Rest River) 730 м Найв (Nive River) 231 м Ди (Dee River) 89 м Уз (Ouse River) 73 м Клайд (Clyde River) 73 м Бэк-Ривер (Back River) 9 м Джордан (Jordan River) 0 м

Водоёмы Название Отметка Сент-Клэр (Lake St. Clair) 737 м Сент-Клэр-Лагун (St. Clair Lagoon) 737 м Кинг-Уильям (Lake King William) 720 м Уаятина-Лагун (Wayatinah Lagoon) 231 м Катагуня (Lake Catagunya) 169 м Репалс (Lake Repulse) 125 м Клани-Лагун (Cluny Lagoon) 98 м Медоубэнк (Meadowbank Lake) 73 м

Эстуарий

В районе города Нью-Норфолк река Деруэнт уже довольно полноводна, а вскоре за Нью-Норфолком она превращается в эстуарий, через который она соединяется с морем.

Эстуарий реки Деруэнт можно условно разделить на три части — верхний эстуарий (от Нью-Норфолка до моста Бриджуотер), средний эстуарий (от моста Бриджуотер до Тасманова моста у Хобарта) и нижний эстуарий (от Тасманова моста до впадения в залив Сторм). Вода в эстуарии солёная (морская), но она становится пресной немного ниже по течению от Нью-Норфолка.

Нижний эстуарий реки Деруэнт фактически представляет собой широкую бухту (шириной от 3 до 5 км). В ней находится порт города Хобарт, который часто называют самой глубокой защищённой гаванью в Южном полушарии. В порт Хобарта заходили такие крупные корабли, как авианосец USS Enterprise, линкор USS Missouri, а также круизный океанский лайнер Diamond Princess водоизмещением 113 тысяч тонн и высотой в 61 м.

Эстуарий реки Деруэнт переходит в залив Сторм (Storm Bay), соединяющийся с Тасмановым морем. У места впадения Деруэнта в залив Сторм находится известный маяк Айрон-Пот (Iron Pot), построенный в 1832 году — один из самых первых маяков в Австралии. Южнее находится остров Бруни, отделённый от побережья Тасмании проливом Д’Антркасто, который ведёт к эстуарию реки Хьюон.

Река Деруэнт вблизи моста Бриджуотер

Река Деруэнт в северном пригороде Хобарта Остинс-Ферри (Austins Ferry)

Бассейн реки

Часть бассейна	Площадь (км²)	Осадки (мм/год)
Верхний Деруэнт	3561	1375
Нижний Деруэнт	1517	956
Уз	1478	922
Клайд	1131	607
Джордан	1243	565
Эстуарий	319	615

Бассейн реки Деруэнт подразделяется на Верхний Деруэнт (англ. Upper Derwent) и Нижний Деруэнт (англ. Lower Derwent), а также отдельно выделяются бассейны трёх левых притоков — Уз, Клайд и Джордан. Площади всех этих частей бассейна приведены в таблице, где также указано среднегодовое количество осадков. Совокупная площадь указанных выше частей бассейна составляет 8930 км², а если добавить площадь водосбора оставшейся части эстуария, то в сумме получается 9249 км² (в качестве среднегодового количества осадков для эстуария в таблице приведены данные для Хобарта).

Примерно 69 % площади бассейна реки Деруэнт (без эстуария) покрыты лесами и другой дикой растительностью, 27 % занимают сельскохозяйственные угодья, 3 % — водоёмы, а городские и индустриальные районы занимают менее 1 % площади.

Геология

С геологической точки зрения бассейн реки Деруэнт представляет собой посткаменноугольные отложения, включающие в себя триасовые песчаники, пермские аргиллиты и алевриты, перемежающиеся с юрскими долеритами вулканического происхождения и третичными базальтовыми породами.

Бо́льшую часть площади бассейна реки Деруэнт занимают долериты (4456 км²) и осадочные породы (3750 км²), за ними следуют базальтовые породы (572 км²), известняки (142 км²) и углеродосодержащие породы (106 км²), а также доломиты (24 км²) и кембрийские рудные месторождения (9 км²). Оставшаяся часть бассейна покрыта озёрами.

Климат и гидрология

Количество атмосферных осадков различается для горных районов, через которые река протекает в своём верхнем течении, и для равнинных областей в нижнем течении реки. В районе озера Сент-Клэр, из которого вытекает река Деруэнт, среднегодовое количество атмосферных осадков составляет 1867 мм, причём максимальное количество осадков приходится на зиму и начало весны (с июля по сентябрь), а минимальное — на лето и начало осени (с января по март). В нижнем течении реки, в районе Буши-Парка (находящегося примерно в 15 км западнее Нью-Норфолка), осадков выпадает меньше — в среднем, 573 мм/год, с относительно равномерным распределением по месяцам.

Более подробная информация о средних температурах воздуха и количестве атмосферных осадков приведена в климатограммах.

Климатограмма озера Сент-Клэр (нац. парк) Я Ф М А М И И А С О Н Д     102   19 6     81   19 6     110   17 4     137   13 3     157   10 2     170   8 0     203   7 0     246   8 0     222   10 1     184   13 2     135   16 4     132   17 5 Температура в °C • Сумма осадков в мм Источник: [www.bom.gov.au/climate/averages/tables/cw_096071.shtml Australian Bureau of Meteorology]

Климатограмма Буши-Парка (у Нью-Норфолка) Я Ф М А М И И А С О Н Д     41   24 10     35   24 10     39   22 8     46   18 6     45   14 4     48   11 2     50   11 1     54   13 2     54   15 4     57   18 6     53   20 8     50   22 9 Температура в °C • Сумма осадков в мм Источник: [www.bom.gov.au/climate/averages/tables/cw_095003.shtml Australian Bureau of Meteorology]

Среднемноголетний расход воды реки Деруэнт в створе Медоубэнка составляет 90 м³/с. В створе Нью-Норфолка, расположенного примерно в 46 км ниже по течению от озера Медоубэнк, среднегодовое значение расхода воды составляет 123 м³/с. В 2003 году среднегодовой расход воды составлял 106 м³/с, в 2008 году — 61,8 м³/с. Среднегодовой расход воды изменяется от 50 м³/с до 140 м³/с. Среднемесячные значения расходов воды больше во второй половине года (с июля по октябрь), когда проходят паводки и могут случаться наводнения.

Флора и фауна

Типы растительности в различных частях бассейна реки Деруэнт соответствуют различиям в климате и геологии. В более влажных западных районах растут эвкалиптовые и дождевые леса. На севере, ближе к истоку реки, преобладают альпийские пустоши и влажные леса. В южных частях, где выпадает гораздо меньше осадков, сейчас в основном луга и пастбища, а также сельскохозяйственные угодья. Ранее берега реки были покрыты зарослями казуарины и других деревьев и кустарников, но после начала освоения реки европейскими поселенцами они были расчищены.

В водоёмах, через которые река Деруэнт протекает в своём верхнем течении — Кинг-Уильям и Сент-Клэр-Лагун, а также в озере Сент-Клэр, — водятся кумжа (Salmo trutta, англ. brown trout — коричневая форель) и микижа (Oncorhynchus mykiss, англ. rainbow trout — радужная форель). Эти места популярны у рыболовов. В озере Кинг-Уильям сначала была только кумжа, а микижу там специально разводили. Кроме этого, в озере Сент-Клэр и искусственном водоёме Сент-Клэр-Лагун водятся галаксии вида Galaxias brevipinnis. Длина взрослых особей этого вида может превышать 25 см. Также встречаются форелевидные галаксии (Galaxias truttaceus).

Среди рыб, которые мигрируют между пресной водой верхней части реки и солёной водой эстуария, кроме кумжи и форелевидной галаксии, встречаются тасманийская ловеттия (Lovettia sealii), пятнистая галаксия (Galaxias maculatus), тасманийская неоханна (Neochanna cleaveri), южный чёрный лещ (Acanthopagrus butcheri), желтоглазая кефаль (Aldrichetta forsteri), австралийский речной угорь (Anguilla australis), австралийская минога (Geotria australis) и короткоголовая австралийская минога (Mordacia mordax). В эстуарии реки Деруэнт также водятся рыбы вида Brachionichthys hirsutus, принадлежащие к семейству брахионихтиевых (Brachionichthyidae).

В низовьях реки Деруэнт встречается более 100 видов птиц, среди которых лопастные утки, чёрные лебеди, гривистые утки, кряквы, серые кряквы, австралийские широконоски, каштановые чирки, австралийские поганки, седоголовые поганки, тонкоклювые буревестники, качурки Вильсона, австралийские олуши, малые пёстрые бакланы, белогрудые бакланы, большие бакланы, австралийские пеликаны, белощёкие цапли, малые белые цапли, большие белые цапли, белобрюхие орланы, австралийские бурые ястребы, светлые ястребы и другие. Вдоль берегов эстуария встречаются колонии малых пингвинов (Eudyptula minor) — в 2013 году насчитали более 100 пар этих птиц.

Среди морских млекопитающих, встречающихся в эстуарии реки Деруэнт, есть киты, дельфины и тюлени. Из китов можно наблюдать косаток (Orcinus orca), южных гладких китов (Eubalaena australis) и горбатых китов (Megaptera novaeangliae). Горбатые и южные гладкие киты появляются в эстуарии в середине мая, а наибольшее их число приходится на зимние месяцы — июнь и июль. Хотя эти два вида были почти полностью истреблены к концу XIX столетия в результате китобойного промысла, их численность понемногу восстанавливается. Из дельфинов часто можно видеть афалин (Tursiops truncatus) и дельфинов-белобочек (Delphinus delphis). Из тюленей в основном наблюдаются представители австралийского подвида капских морских котиков (Arctocephalus pusillus doriferus). Также встречаются морские леопарды (Hydrurga leptonyx), новозеландские морские котики (Arctocephalus forsteri), южные морские слоны (Mirounga leonina) и австралийские морские львы (Neophoca cinerea).

Мосты

Существует несколько мостов через реку Деруэнт. Начиная от Хобарта вверх по течению, это Тасманов мост (Tasman Bridge, с пятью полосами движения), четырёхполосный мост Боуэн (Bowen Bridge), а также двухполосный мост Бриджуотер (Bridgewater Bridge). Тасманов мост был построен в 1964 году, а до этого чуть выше по течению стоял уникальный понтонный Хобартский мост (Hobart Bridge).

Следующим пересечением вверх по течению от моста Бриджуотер является мост в Нью-Норфолке (New Norfolk Bridge). Вверх по течению есть ещё несколько мостов, самым последним из которых является Деруэнт-Бридж рядом с истоком реки.

Тасманов мост

Мост Боуэн

Мост Бриджуотер

Мост в Нью-Норфолке

Хозяйственное использование

Пресноводная часть реки Деруэнт (выше Нью-Норфолка) обеспечивает значительную часть питьевой воды для населённых пунктов, находящихся в бассейне реки (включая Хобарт), а также является важным источником гидроэлектрической энергии. Ниже по течению, вокруг эстуария реки Деруэнт, проживает значительная часть населения Тасмании (по данным на 2013 год, около 216 тысяч человек — примерно 40 % населения всей Тасмании). Здесь находится порт города Хобарт, а также многие промышленные предприятия, включая производство бумаги, цинка, шоколада, а также судостроение . В районе Хобарта и его окрестностей функционирует система водного пассажирского транспорта Hobart Ferry Services.

Основные ГЭС в бассейне реки Деруэнт: Батлерс-Гордж, Тарралиа, Тангатина, Лейк-Эко, Лиапута, Уаятина, Катагуня, Репалс, Клани, Медоубэнк

На реке Деруэнт и её притоках есть несколько гидроэлектростанций, бо́льшая часть которых была построена в 1934—1968 годах. Из десяти основных гидроэлектростанций две находятся в верхнем течении Деруэнта, по одной — на реках Найв и Ди (обе являются левыми притоками Деруэнта), и ещё шесть — в нижнем течении реки Деруэнт.

В верхнем течении реки Деруэнт находятся гидроэлектростанции Батлерс-Гордж (Butlers Gorge Power Station, мощностью 12,7 мегаватт) и Тарралиа (Tarraleah Power Station, 93,6 мегаватт). На реке Найв расположена гидроэлектростанция Тангатина (Tungatinah Power Station, 130,5 мегаватт), к которой также отводится часть потока воды реки Ди, проходящего через гидроэлектростанцию Лейк-Эко (Lake Echo Power Station, 33,5 мегаватт).

В нижнем течении реки Деруэнт находятся шесть крупных гидроэлектростанций: Лиапута (Liapootah Power Station, 87,3 мегаватт), Уаятина (Wayatinah Power Station, 45,9 мегаватт), Катагуня (Catagunya Power Station, 50 мегаватт), Репалс (Repulse Power Station, 29,1 мегаватт), Клани (Cluny Power Station, 18,6 мегаватт) и Медоубэнк (Meadowbank Power Station, 41,8 мегаватт). Самая нижняя по течению гидроэлектростанция — Медоубэнк — находится в 46 км выше Нью-Норфолка.

Использование воды бассейна реки Деруэнт в других целях включает в себя (по данным на 2011 год) рыбоводство (38,6 %), ирригацию (30,2 %), потребление воды населёнными пунктами (20,7 %) и использование воды в коммерческих целях (10,5 %).

Река Деруэнт в искусстве

Несколько картин, на которых изображена река Деруэнт, были написаны английским художником Джоном Гловером (John Glover, 1767—1849), который с 1831 года жил на Земле Ван-Димена (так до середины 1850-х годов называлась Тасмания). Одна из самых ранних картин этого периода, написанная в 1831 году — «Город Хобарт и река Деруэнт» (англ. Hobart Town and River Derwent). Другая известная картина Гловера, написанная в 1834 году — «Вид на гору Веллингтон и Хобарт от Кенгуру-Пойнт» (англ. Mount Wellington and Hobart Town from Kangaroo Point, размер картины 76,2×152,4 см). На переднем плане этой картины изображён эстуарий реки Деруэнт, а на заднем — гора Веллингтон. Эта картина является частью собрания Национальной галереи Австралии. Кроме этого, известна его картина «Дом Робинсона на реке Деруэнт, Земля Ван-Димена» (англ. Mr Robinson's house on the Derwent, Van Diemen's Land, размер картины 48,2×98 см), написанная в 1838 году, которая также находится в Национальной галерее Австралии. На ней изображена река Деруэнт чуть выше по течению от Хобарта — там, где сейчас находится северный пригород Хобарта Гленорки.

Несколько видов Хобарта и реки Деруэнт написал австралийский художник норвежского происхождения Кнуд Булл (Knud Bull, 1811—1889), который жил в Хобарте в 1850-х годах. Одна из его картин называется «Вид на Хобарт» (англ. View of Hobart Town) — на ней изображён вид на город и реку Деруэнт с одного из окрестных холмов.

Ряд картин с изображением реки Деруэнт написал художник французского происхождения Хотон Форрест (Haughton Forrest, 1826—1925), который с 1876 года жил в Тасмании. К числу его картин относятся «Эспланада, река Деруэнт, Нью-Норфолк» (англ. The Esplanade, Derwent River, New Norfolk), «Скала Палпит, река Деруэнт, Нью-Норфолк» (англ. Pulpit Rock, Derwent River, New Norfolk) и другие.

Есть также картины с видами реки Деруэнт австралийского художника, уроженца Хобарта Уильяма Чарльза Пигенита (William Charles Piguenit, 1836—1914) — «Река Деруэнт, Тасмания» (англ. River Derwent, Tasmania) и другие.

Джон Гловер, «Дом Робинсона на реке Деруэнт, Земля Ван-Димена» (1838)

Кнуд Булл, «Вид на Хобарт» (1853)

Хотон Форрест, «Скала Палпит, река Деруэнт, Нью-Норфолк»

Уильям Чарльз Пигенит, «Река Деруэнт, Тасмания»

Ссылки

• [www.derwentestuary.org.au/ Derwent Estuary Program], www.derwentestuary.org.au
• [www.hydro.com.au/energy/our-power-stations/derwent Derwent Power Stations], www.hydro.com.au

Отрывок, характеризующий Деруэнт (река, Тасмания)

В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.

Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.


На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ , молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.
– Совершенно с вами согласен, – отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, – я убежден, что русские должны умирать или побеждать, – сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже было сказано, что оно было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
– C'est bien beau ce que vous venez de dire, [Прекрасно! прекрасно то, что вы сказали,] – сказала сидевшая подле него Жюли, вздыхая. Соня задрожала вся и покраснела до ушей, за ушами и до шеи и плеч, в то время как Николай говорил. Пьер прислушался к речам полковника и одобрительно закивал головой.
– Вот это славно, – сказал он.
– Настоящэ й гусар, молодой человэк, – крикнул полковник, ударив опять по столу.
– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?
– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.


В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!


В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.
– Здесь на половину княжен? – спросила Анна Михайловна одного из них…
– Здесь, – отвечал лакей смелым, громким голосом, как будто теперь всё уже было можно, – дверь налево, матушка.
– Может быть, граф не звал меня, – сказал Пьер в то время, как он вышел на площадку, – я пошел бы к себе.
Анна Михайловна остановилась, чтобы поровняться с Пьером.
– Ah, mon ami! – сказала она с тем же жестом, как утром с сыном, дотрогиваясь до его руки: – croyez, que je souffre autant, que vous, mais soyez homme. [Поверьте, я страдаю не меньше вас, но будьте мужчиной.]
– Право, я пойду? – спросил Пьер, ласково чрез очки глядя на Анну Михайловну.
– Ah, mon ami, oubliez les torts qu'on a pu avoir envers vous, pensez que c'est votre pere… peut etre a l'agonie. – Она вздохнула. – Je vous ai tout de suite aime comme mon fils. Fiez vous a moi, Pierre. Je n'oublirai pas vos interets. [Забудьте, друг мой, в чем были против вас неправы. Вспомните, что это ваш отец… Может быть, в агонии. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я не забуду ваших интересов.]
Пьер ничего не понимал; опять ему еще сильнее показалось, что всё это так должно быть, и он покорно последовал за Анною Михайловной, уже отворявшею дверь.
Дверь выходила в переднюю заднего хода. В углу сидел старик слуга княжен и вязал чулок. Пьер никогда не был на этой половине, даже не предполагал существования таких покоев. Анна Михайловна спросила у обгонявшей их, с графином на подносе, девушки (назвав ее милой и голубушкой) о здоровье княжен и повлекла Пьера дальше по каменному коридору. Из коридора первая дверь налево вела в жилые комнаты княжен. Горничная, с графином, второпях (как и всё делалось второпях в эту минуту в этом доме) не затворила двери, и Пьер с Анною Михайловной, проходя мимо, невольно заглянули в ту комнату, где, разговаривая, сидели близко друг от друга старшая княжна с князем Васильем. Увидав проходящих, князь Василий сделал нетерпеливое движение и откинулся назад; княжна вскочила и отчаянным жестом изо всей силы хлопнула дверью, затворяя ее.
Жест этот был так не похож на всегдашнее спокойствие княжны, страх, выразившийся на лице князя Василья, был так несвойствен его важности, что Пьер, остановившись, вопросительно, через очки, посмотрел на свою руководительницу.
Анна Михайловна не выразила удивления, она только слегка улыбнулась и вздохнула, как будто показывая, что всего этого она ожидала.
– Soyez homme, mon ami, c'est moi qui veillerai a vos interets, [Будьте мужчиною, друг мой, я же стану блюсти за вашими интересами.] – сказала она в ответ на его взгляд и еще скорее пошла по коридору.