Дестунис, Гавриил Спиридонович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Гавриил Спиридонович Дестунис
Дата рождения:

16 марта 1818(1818-03-16)

Место рождения:

Санкт-Петербург

Дата смерти:

19 марта 1895(1895-03-19) (77 лет)

Место смерти:

Санкт-Петербург

Гавриил Спиридонович Дестунис (16 марта 1818, Санкт-Петербург19 марта 1895, там же) — русский историк и филолог, доктор греческой словесности, профессор Петербургского университета.





Биография

Родился 16 марта 1818 года в Санкт-Петербурге в семье историка Дестуниса Спиридона Юрьевича. Мать Анастасия Васильевна Дестунис урожденная Геракова. Детство своё он провел в Турции и Италии. В 1834 году поступил в Санкт-Петербургский университет, курс которого он окончил в 1838 году со степенью кандидата историко-филологического факультета.

На протяжении 8-ми лет страдал сильной хронической болезнью. Для лечения он уехал в Афины. В 1848 году поступил в Азиатский Департамент Министерства Иностранных Дел в качестве греческого переводчика. Затем он был приглашен в качестве учителя греческого языка в Институт Восточных языков, а так же стал преподавателем Всеобщей и русской истории в женских институтах.

В 1860 году читал лекции о Византии в Санкт-Петербургском университете. В 1864 году он назначен приват-доцентом этого университета. В 1865 году за свои научные труды получил степень доктора греческой философии, а в 1867 году избран экстраординарным профессором по кафедре этой филологии, и вскоре назначен ординарным профессором.

После ухода из университета 29 октября 1879 года Дестунис получил звание почетного члена университета. В 1894 году избран членом-корреспондентом Академии Наук. Скончался в Санкт-Петербурге 19 марта 1895 года. Похоронен на Смоленском православном кладбище[1].

Труды

  • О переводе Одиссеи В.А. Жуковским / [Г. Дестунис] [Санкт-Петербург, 1850]
  • Очерк клефтского быта / [Гавриил Дестунис действ. чл. о-ва] [Санкт-Петербург, 1855]
  • Очерки Константинополя : Ст. Г.С. Дестуниса Санкт-Петербург : тип. Э. Праца, 1857
  • Очерки возрождающейся Греции / [Гавриил Дестунис] [Санкт-Петербург, 1858]
  • Обозрение деятельности независимых греков в 1858 году / [Гавриил Дестунис] [Москва, 1859]
  • Ватопедский снимок Птоломеевой географии : (Письмо к П.И. Севастьянову) / [Гавриил Дестунис] [Санкт-Петербург] : тип. Имп. Акад. наук, [1859]
  • Объяснение стихов, вырезанных на старинном византийском складне / [Соч.] (Г.С. Дестуниса) [Санкт-Петербург] : тип. Имп. Акад. наук, ценз. 1860 описание
  • О жизни и трудах Константина Экономоса / [Гавриил Дестунис] [Санкт-Петербург, 1860]
  • Материалы для рассмотрения вопроса о следах славянства в нынешнем греческом языке / [Соч.] Г.С. Дестуниса Санкт-Петербург : тип. Имп. Акад. наук, 1860
  • Заметки на Ватопедский список Географии Стравона : (Письмо Г.С. Дестуниса к П.И. Севастьянову) [Санкт-Петербург] : тип. Имп. Акад. наук, ценз. 1861
  • История войн римлян с персами, вандилами и готфами / Пер. с греч. Спиридона Дестуниса, доп. примеч. Гавриила Дестуниса. [Т. 1]- Санкт-Петербург : иждивением Духовного ведомства, 1862
  • О Ксанфине : Греч. трапезунтская былина византийской эпохи / [Авт. вступ. ст., пер. и коммент.] Г.С. Дестунис Санкт-Петербург : тип. Имп. Акад. наук, 1881
  • О каталоге греческих афонских рукописей, составленном летом 1880 года : (Извлеч. из Отчета греч. ученого Ламбра о командировке его на Афон) / [Г. Дестунис] [Санкт-Петербург, 1881]
  • О покорении и пленении, произведенном персами в аттической Афине : Греч. стихотворение эпохи тур. погрома / Изд., пер. и объяснил Гавриил Дестунис Санкт-Петербург : тип. В. Безобразова и К°, 1881
  • О Ксанфине : Греч. трапезунтская былина византийской эпохи / [Авт. вступ. ст., пер. и коммент.] Г.С. Дестунис Санкт-Петербург : тип. Имп. Акад. наук, 1881
  • Разыскания о греческих богатырских былинах средневекового периода : Опыт пер. и объясн. сб. / [Соч.] Гавриила Дестуниса Санкт-Петербург : тип. Имп. Акад. наук, 1883
  • Разбор спорной греческой написи, изображенной на осьми памятниках / [Соч.] (Действ. чл. Г.С. Дестуниса) [Санкт-Петербург] : тип. Имп. Акад. наук, [1884]
  • Новая греческая книга об Афоне. (Мануила И. Гедеона. Об Афоне. Воспоминания, документы, замечания. Константинополь, 1885) : [Рец.] / [Г. Дестунис] [Санкт-Петербург] : тип. В.С. Балашева, [1886]
  • Михаил Семенович Куторга : Воспоминания и очерки / [Г. Дестунис] [Санкт-Петербург] : тип. В.С. Балашева, [1886]
  • Из ученой деятельности Спиридона Юрьевича Дестуниса : Его пер. Сравнительных жизнеописаний Плутарха / [Гавриил Дестунис] Санкт-Петербург : тип. Имп. Акад. наук, 1886
  • Историко-топографический очерк сухопутных стен Константинополя / [Соч.] Г. Дестуниса Одесса : тип. А. Шульце, 1887

Напишите отзыв о статье "Дестунис, Гавриил Спиридонович"

Примечания

  1. Могила на плане кладбища // Отдел IV // Весь Петербург на 1914 год, адресная и справочная книга г. С.-Петербурга / Ред. А. П. Шашковский. — СПб.: Товарищество А. С. Суворина – «Новое время», 1914. — ISBN 5-94030-052-9.

Источники

  • Биографический словарь профессоров и преподавателей Императорского С.-Петербургского университета за истекшую третью четверть века его существования, 1869—1894 : В двух томах. — С.-Петербург, 1896. стр 232-233.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Дестунис, Гавриил Спиридонович




Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность была условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие всё тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.
Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.
Через неделю вышел отпуск. Гусары товарищи не только по полку, но и по бригаде, дали обед Ростову, стоивший с головы по 15 руб. подписки, – играли две музыки, пели два хора песенников; Ростов плясал трепака с майором Басовым; пьяные офицеры качали, обнимали и уронили Ростова; солдаты третьего эскадрона еще раз качали его, и кричали ура! Потом Ростова положили в сани и проводили до первой станции.
До половины дороги, как это всегда бывает, от Кременчуга до Киева, все мысли Ростова были еще назади – в эскадроне; но перевалившись за половину, он уже начал забывать тройку саврасых, своего вахмистра Дожойвейку, и беспокойно начал спрашивать себя о том, что и как он найдет в Отрадном. Чем ближе он подъезжал, тем сильнее, гораздо сильнее (как будто нравственное чувство было подчинено тому же закону скорости падения тел в квадратах расстояний), он думал о своем доме; на последней перед Отрадным станции, дал ямщику три рубля на водку, и как мальчик задыхаясь вбежал на крыльцо дома.
После восторгов встречи, и после того странного чувства неудовлетворения в сравнении с тем, чего ожидаешь – всё то же, к чему же я так торопился! – Николай стал вживаться в свой старый мир дома. Отец и мать были те же, они только немного постарели. Новое в них било какое то беспокойство и иногда несогласие, которого не бывало прежде и которое, как скоро узнал Николай, происходило от дурного положения дел. Соне был уже двадцатый год. Она уже остановилась хорошеть, ничего не обещала больше того, что в ней было; но и этого было достаточно. Она вся дышала счастьем и любовью с тех пор как приехал Николай, и верная, непоколебимая любовь этой девушки радостно действовала на него. Петя и Наташа больше всех удивили Николая. Петя был уже большой, тринадцатилетний, красивый, весело и умно шаловливый мальчик, у которого уже ломался голос. На Наташу Николай долго удивлялся, и смеялся, глядя на нее.