Дестунис, Спиридон Юрьевич

Спиридон Юрьевич Дестунис
Награды и премии:

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Спиридо́н Ю́рьевич Дестунис (1782—1848) — генеральный консул в Смирне, первый драгоман при Азиатском департаменте, писатель-эллинист.

Биография

Родился в 1782 году в небольшом городке Ассо на острове Кефалиния (современная Греция). Его род принадлежал к городской аристократии: дед был священником в крепости Ассо, а отец, Юрий, занимавшийся медициной, пользовался особым доверием правительства, которое удостоило его права быть сенатором.

Спиридон Дестунис начальное образование получил дома, дальнейшее — в Москве, куда услал его отец из боязни, что политическое движение, охватившее тогда запад Европы, не увлекло и его пылкого сына. Дестунис поступил в Московский университетский пансион, где в числе прочих товарищей встретил Дмитрия Дашкова, Дмитрия Блудова, впоследствии выдающихся государственных деятелей. Здесь Дестунис предался любимому предмету — литературе, преимущественно древней. Занятия греческой и римской литературой не мешали ему следить также с полным вниманием и за новыми европейскими сочинениями, а также заниматься изучением языков, а также русской, итальянской, французской и немецкой письменностями.

На служебно-литературное поприще Дестунис вступил в апреле 1802 года, когда определился в архив Коллегии иностранных дел и напечатал в Москве свой греческий (с русского) перевод «Экономии жизни». Перевод был посвящён графу Лузи, сыну Прусского, при Русском дворе, посланника. В то же самое время Дестунис перевёл с французского «Детскую нравственность Кампе» для подрастающего греческого поколения. Прослужив несколько лет в Москве, Дестунис переехал в Петербург, где и продолжал свою службу в Министерстве иностранных дел, по-прежнему занимаясь на досуге литературой. Здесь он занялся переводом «Жизнеописаний» Плутарха, которого он особенно высоко ценил среди греческих классиков. Благодаря стараниям Александра Стурдзы и графа Николая Румянцева, граф Каподистрия исходатайствовал в 1816 году у императора, чтобы все 13 частей перевода были изданы на счёт Императорского кабинета в пользу инвалидов. Переводчик же в награду за свой труд получил 2000 десятин земли. Однако, только 6 частей перевода были изданы при Дестунисе; остальные же вышли в свет с большими ошибками и пропусками.

Примерно в то же время Николай Румянцев, тогдашний канцлер, сознавая важность изучения византийской истории в связи с русской, поручил Дестунису составить эллино-русский лексикон, согласно с новейшими успехами филологии. Составленный Дестунисом словарь по рассмотрении был одобрен Министерством народного просвещения, но по каким-то обстоятельствам остался неизданным. В 1818 году Дестунис за отлично-ревностную службу был назначен генеральным консулом в Смирну. Вскоре здесь вспыхнуло греческое восстание. Получив предписание переехать на нейтральную землю, Дестунис покинул Смирну и поселился сперва на Чериго (одном из Ионических островов), а потом в Венеции. Здесь он перевел на русский язык сочинение Мельхиора Джиоио «Le nuove Galateo» и составил «Историко-топографическое описание Венеции»; оба эти труда остались в рукописях.

В 1826 году Дестунис был вызван в Петербург, где и жил постоянно до 1845 года. В это время он перевёл с греческого на русский язык сочинение Александра Стурдзы «Ручная книга православного христианина». Этот перевод был напечатан в 1849 году, а вскоре вышло и второе его издание. В 1831 году была издана Правительствующим сенатом переведённая Дестунисом «Ручная книга законов», или, так называемое, «Шестокнижие», собранное Константином Арменопулом. Вскоре после этого Дестунис занялся изучением морского права Европы с целью составить на русском языке руководство к изучению главных вопросов морского права. Mихаил Сперанский, рассмотрев в рукописи сочинение Дестуниса, выразил ему своё полное одобрение. В 1841 году Дестунис представил свой труд в Министерство народного просвещения, которое, предложило автору расширить задачу своего исследования и поместить историческое обозрение разных трактатов. Дестунис считал такую работу себе не под силу, оставил свою рукопись неизданной и напечатал только статью «Изложение понятий разных народов о власти над морем» (Журнал Министерства народного просвещения, 1846 год, книги 5 и 6).

С 1838 года, по поручению Академии наук, Дестунис в продолжение трёх лет занимался переводом с греческого «Византийских историков». Он перевёл 4 части издания, остальная же часть перевода была издана его сыном Гавриилом уже после его смерти. В 1841 году Дестунис напечатал в Журнале Министерства народного просвещения (ч. XXXII, отд. ІІ) статью «Нечто о византийских историках», где он вкратце указывает на их значение для русской истории.

Литературно-научные занятия не мешали служебным обязанностям, и Дестунис успешно исполнял неоднократные поручения начальства. С 1835 года он числился первым драгоманом при Азиатском департаменте, в 1842 году был пожалован чином действительного статского советника, а в 1848 году орденом Станислава 1-й степени. В 1845 году ради больного сына он ездил в Грецию. Ещё незадолго до смерти, обрадованный переводами с санскритского Димитриоса Галаноса, Дестунис написал статью «О приобретениях, сделанных европейскою и особенно греческою литературою в произведениях древнего Востока» (Журнал Министерства народного просвещения, ч. XLIX, отд. II), статью, полную замечаний о современном греческом языке, в конце которой для образца приложен перевод с греческого нравоучительных мыслей философа Сенеки.

В 1848 году в Петербурге свирепствовала холера, жертвой которой стал и Дестунис.

Членство в организациях

Ещё в молодости (в 1816 году) Дестунис был избран в действительные члены Общества любителей российской словесности при Московском университете, в 1837 году — в корреспонденты Императорского человеколюбивого общества, в 1836 году — в члены Одесского общества истории и древностей. Музей этого общества обязан Дестунису значительным приношением драгоценных остатков древнего искусства, собранных им в Смирне: в 1841 году он прислал до 20 кусков древних мраморов, содержащих обломки барельефов, надгробных надписей, архитектурных орнаментов и прочее, а также до 50 штук глиняных сосудов. Дестунис был также членом Афинского общества изящных искусств, а с 1847 года и действительным членом Афинского общества древностей.

Литература

• [dlib.rsl.ru/viewer/01002921429#?page=342 Спиридон Юрьевич Дестунис] // Русский биографический словарь / Изд. под наблюдением председателя Императорского Русского Исторического Общества А. А. Половцова. — Санкт-Петербург : тип. Товарищества «Общественная польза», 1905. — Т. 6. — С. 338—340. — 748 с.</span>

Отрывок, характеризующий Дестунис, Спиридон Юрьевич

– Ну пускай будет плохо, – сказал Денисов. – Вам написал аудитор просьбу, – продолжал Тушин, – и надо подписать, да вот с ними и отправить. У них верно (он указал на Ростова) и рука в штабе есть. Уже лучше случая не найдете.
– Да ведь я сказал, что подличать не стану, – перебил Денисов и опять продолжал чтение своей бумаги.
Ростов не смел уговаривать Денисова, хотя он инстинктом чувствовал, что путь, предлагаемый Тушиным и другими офицерами, был самый верный, и хотя он считал бы себя счастливым, ежели бы мог оказать помощь Денисову: он знал непреклонность воли Денисова и его правдивую горячность.
Когда кончилось чтение ядовитых бумаг Денисова, продолжавшееся более часа, Ростов ничего не сказал, и в самом грустном расположении духа, в обществе опять собравшихся около него госпитальных товарищей Денисова, провел остальную часть дня, рассказывая про то, что он знал, и слушая рассказы других. Денисов мрачно молчал в продолжение всего вечера.
Поздно вечером Ростов собрался уезжать и спросил Денисова, не будет ли каких поручений?
– Да, постой, – сказал Денисов, оглянулся на офицеров и, достав из под подушки свои бумаги, пошел к окну, на котором у него стояла чернильница, и сел писать.
– Видно плетью обуха не пег'ешибешь, – сказал он, отходя от окна и подавая Ростову большой конверт. – Это была просьба на имя государя, составленная аудитором, в которой Денисов, ничего не упоминая о винах провиантского ведомства, просил только о помиловании.
– Передай, видно… – Он не договорил и улыбнулся болезненно фальшивой улыбкой.


Вернувшись в полк и передав командиру, в каком положении находилось дело Денисова, Ростов с письмом к государю поехал в Тильзит.
13 го июня, французский и русский императоры съехались в Тильзите. Борис Друбецкой просил важное лицо, при котором он состоял, о том, чтобы быть причислену к свите, назначенной состоять в Тильзите.
– Je voudrais voir le grand homme, [Я желал бы видеть великого человека,] – сказал он, говоря про Наполеона, которого он до сих пор всегда, как и все, называл Буонапарте.
– Vous parlez de Buonaparte? [Вы говорите про Буонапарта?] – сказал ему улыбаясь генерал.
Борис вопросительно посмотрел на своего генерала и тотчас же понял, что это было шуточное испытание.
– Mon prince, je parle de l'empereur Napoleon, [Князь, я говорю об императоре Наполеоне,] – отвечал он. Генерал с улыбкой потрепал его по плечу.
– Ты далеко пойдешь, – сказал он ему и взял с собою.
Борис в числе немногих был на Немане в день свидания императоров; он видел плоты с вензелями, проезд Наполеона по тому берегу мимо французской гвардии, видел задумчивое лицо императора Александра, в то время как он молча сидел в корчме на берегу Немана, ожидая прибытия Наполеона; видел, как оба императора сели в лодки и как Наполеон, приставши прежде к плоту, быстрыми шагами пошел вперед и, встречая Александра, подал ему руку, и как оба скрылись в павильоне. Со времени своего вступления в высшие миры, Борис сделал себе привычку внимательно наблюдать то, что происходило вокруг него и записывать. Во время свидания в Тильзите он расспрашивал об именах тех лиц, которые приехали с Наполеоном, о мундирах, которые были на них надеты, и внимательно прислушивался к словам, которые были сказаны важными лицами. В то самое время, как императоры вошли в павильон, он посмотрел на часы и не забыл посмотреть опять в то время, когда Александр вышел из павильона. Свидание продолжалось час и пятьдесят три минуты: он так и записал это в тот вечер в числе других фактов, которые, он полагал, имели историческое значение. Так как свита императора была очень небольшая, то для человека, дорожащего успехом по службе, находиться в Тильзите во время свидания императоров было делом очень важным, и Борис, попав в Тильзит, чувствовал, что с этого времени положение его совершенно утвердилось. Его не только знали, но к нему пригляделись и привыкли. Два раза он исполнял поручения к самому государю, так что государь знал его в лицо, и все приближенные не только не дичились его, как прежде, считая за новое лицо, но удивились бы, ежели бы его не было.
Борис жил с другим адъютантом, польским графом Жилинским. Жилинский, воспитанный в Париже поляк, был богат, страстно любил французов, и почти каждый день во время пребывания в Тильзите, к Жилинскому и Борису собирались на обеды и завтраки французские офицеры из гвардии и главного французского штаба.
24 го июня вечером, граф Жилинский, сожитель Бориса, устроил для своих знакомых французов ужин. На ужине этом был почетный гость, один адъютант Наполеона, несколько офицеров французской гвардии и молодой мальчик старой аристократической французской фамилии, паж Наполеона. В этот самый день Ростов, пользуясь темнотой, чтобы не быть узнанным, в статском платье, приехал в Тильзит и вошел в квартиру Жилинского и Бориса.
В Ростове, также как и во всей армии, из которой он приехал, еще далеко не совершился в отношении Наполеона и французов, из врагов сделавшихся друзьями, тот переворот, который произошел в главной квартире и в Борисе. Все еще продолжали в армии испытывать прежнее смешанное чувство злобы, презрения и страха к Бонапарте и французам. Еще недавно Ростов, разговаривая с Платовским казачьим офицером, спорил о том, что ежели бы Наполеон был взят в плен, с ним обратились бы не как с государем, а как с преступником. Еще недавно на дороге, встретившись с французским раненым полковником, Ростов разгорячился, доказывая ему, что не может быть мира между законным государем и преступником Бонапарте. Поэтому Ростова странно поразил в квартире Бориса вид французских офицеров в тех самых мундирах, на которые он привык совсем иначе смотреть из фланкерской цепи. Как только он увидал высунувшегося из двери французского офицера, это чувство войны, враждебности, которое он всегда испытывал при виде неприятеля, вдруг обхватило его. Он остановился на пороге и по русски спросил, тут ли живет Друбецкой. Борис, заслышав чужой голос в передней, вышел к нему навстречу. Лицо его в первую минуту, когда он узнал Ростова, выразило досаду.
– Ах это ты, очень рад, очень рад тебя видеть, – сказал он однако, улыбаясь и подвигаясь к нему. Но Ростов заметил первое его движение.
– Я не во время кажется, – сказал он, – я бы не приехал, но мне дело есть, – сказал он холодно…
– Нет, я только удивляюсь, как ты из полка приехал. – «Dans un moment je suis a vous», [Сию минуту я к твоим услугам,] – обратился он на голос звавшего его.
– Я вижу, что я не во время, – повторил Ростов.
Выражение досады уже исчезло на лице Бориса; видимо обдумав и решив, что ему делать, он с особенным спокойствием взял его за обе руки и повел в соседнюю комнату. Глаза Бориса, спокойно и твердо глядевшие на Ростова, были как будто застланы чем то, как будто какая то заслонка – синие очки общежития – были надеты на них. Так казалось Ростову.
– Ах полно, пожалуйста, можешь ли ты быть не во время, – сказал Борис. – Борис ввел его в комнату, где был накрыт ужин, познакомил с гостями, назвав его и объяснив, что он был не статский, но гусарский офицер, его старый приятель. – Граф Жилинский, le comte N.N., le capitaine S.S., [граф Н.Н., капитан С.С.] – называл он гостей. Ростов нахмуренно глядел на французов, неохотно раскланивался и молчал.
Жилинский, видимо, не радостно принял это новое русское лицо в свой кружок и ничего не сказал Ростову. Борис, казалось, не замечал происшедшего стеснения от нового лица и с тем же приятным спокойствием и застланностью в глазах, с которыми он встретил Ростова, старался оживить разговор. Один из французов обратился с обыкновенной французской учтивостью к упорно молчавшему Ростову и сказал ему, что вероятно для того, чтобы увидать императора, он приехал в Тильзит.