Десятая авеню
| Улица Нью-Йорка | |
| Десятая авеню англ. Tenth Avenue | |
 | |
| Вид на Амстердам-авеню в северном направлении | |
| 40°47′43″ с. ш. 73°58′10″ з. д. / 40.79528° с. ш. 73.96944° з. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=40.79528&mlon=-73.96944&zoom=14 (O)] (Я)Координаты: 40°47′43″ с. ш. 73°58′10″ з. д. / 40.79528° с. ш. 73.96944° з. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=40.79528&mlon=-73.96944&zoom=14 (O)] (Я) | |
| Боро | Манхэттен |
| Район | Вест-Сайд |
| Протяжённость | 16,5 км |
Десятая авеню (англ. Tenth Avenue) — улица в районе Вест-Сайд боро Манхэттен. Между 59-й и 190-й улицами авеню носит название Амстердам-авеню (англ. Amsterdam Avenue).
География
Десятая авеню берёт начало в Мясоразделочном квартале. Десятая авеню начинается в Мясоразделочном квартале и заканчивается на самом северном окончании Манхэттена, переходя в Бродвей. На всём протяжении улицы движение односторонее, направленное с юга на север за исключением участка между Одиннадцатой авеню и 14-й улицей, где оно направлено с севера на юг. Движение по Амстердам-авеню также одностороннее и направлено на север вплоть до 110-й улицы, где оно становится двусторонним.
Напротив кампуса Иешива-университета между 184-й и 186-й улицами количество полос сокращается с четырёх до двух. Выше 190-й улице улица носит название Форт-Джордж-авеню (англ. Fort George Avenue). Улица прерывается Хайбридж-парком и продолжается от северного окончания магистрали Гарлем-Ривер-драйв до пересечения 218-й улицы и Бродвея на самом севере Манхэттена.
История
Улица была проложена в соответствии с генеральным планом развития Манхэттена, принятым в 1811 году. Она проходит через районы Челси, Адская кухня, Верхний Вест-Сайд, Гарлем и Вашингтон-Хайтс. Большинство из них вплоть до относительно недавнего времени оставались неблагополучными.
Участок, позднее названный Амстердам-авеню, был проложен в 1816 году. Своё нынешнее название он получил в 1890 году по инициативе местных жителей, посчитавших, что оно положительным образом скажется на привлекательности района.[1][2]
Изначально Десятая и Амстердам-авеню были двусторонними. Однако 6 ноября 1948 года участок к югу от пересечения с Бродвеем на 71-й улице был переведён на одностороннее движение.[3][4] Остальной участок улицы был переведён на одностороннее движение 6 декабря 1951 года.[5] К северу от 110-й улицы движение по-прежнему двустороннее.
К концу XX столетия стоимость жилья на участке улицы с 59-й по 96-ю улицу стала одной из наиболее высоких в городе.
Напишите отзыв о статье "Десятая авеню"
Примечания
- ↑ Sanna Feirstein. Amsterdam Avenue // Naming New York: Manhattan Places and How They Got Their Names. — NYU Press, 2001. — P. 169. — 207 p. — ISBN 0814727123.
- ↑ Henry Moscow. Amsterdam Avenue // The Street Book: An Encyclopedia of Manhattan's Street Names and Their Origins. — Hagstrom Map, 1978. — P. 22. — 119 p. — ISBN 0910684073.
- ↑ Joseph C. Ingraham. [select.nytimes.com/gst/abstract.html?res=FB0615F93959147B93C5A9178AD95F4C8485F9 Traffic Speeded on 9th, 10th Aves. By One-way Plan] (англ.). The New York Times (7 November 1948). Проверено 22 апреля 2014.
- ↑ [select.nytimes.com/gst/abstract.html?res=F30D17F83859157A93C6A8178ED85F4D8485F9 Ninth and Tenth Avenues Are One Way Permanently] (англ.). The New York Times (14 May 1949). Проверено 22 апреля 2014.
- ↑ [select.nytimes.com/gst/abstract.html?res=FA0F15FD3A591A7B93C6A91789D95F458585F9 Two More Avenues One-way Thursday] (англ.) (4 December 1951). Проверено 22 апреля 2014.
| ||||||||||||||
| ||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Десятая авеню
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ , молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.
– Совершенно с вами согласен, – отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, – я убежден, что русские должны умирать или побеждать, – сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже было сказано, что оно было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
– C'est bien beau ce que vous venez de dire, [Прекрасно! прекрасно то, что вы сказали,] – сказала сидевшая подле него Жюли, вздыхая. Соня задрожала вся и покраснела до ушей, за ушами и до шеи и плеч, в то время как Николай говорил. Пьер прислушался к речам полковника и одобрительно закивал головой.
– Вот это славно, – сказал он.
– Настоящэ й гусар, молодой человэк, – крикнул полковник, ударив опять по столу.
– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?
– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
