Сингх, Гобинд

Гобинд Сингх
в.-пандж. ਗੁਰੂ ਗੋਬਿੰਦ ਸਿੰਘ
Род деятельности:	сикхский гуру
Дата рождения:	22 декабря 1666(1666-12-22)
Место рождения:	Патна, Индия
Дата смерти:	7 октября 1708(1708-10-07) (41 год)
Место смерти:	Нандет, Индия

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

О солдате см. Сингх, Гобинд (солдат).

Гуру Гобинд Сингх (в.-пандж. ਗੁਰੂ ਗੋਬਿੰਦ ਸਿੰਘ; 22 декабря 1666, Патна, Индия — 7 октября 1708, Нандет, Индия) — десятый и последний сикхский гуру. Гобинд Сингх был великим воином, талантливым поэтом и лидером народных масс.

Биография

Гобинд Сингх в качестве гуру был с 1675 по 1708 год. Гуру Гобинд был не только хорошим воином (хорошо владел луком и был отличным стрелком), но и гениальным поэтом, знавшим много языков, включая персидский, санскрит, брадж бхашу, арабский и пенджабский языки, которые он выучил ещё в годы своей юности. Гобинд Сингх вновь составил по памяти «Ади Грантх» сикхов. После мученической кончины девятого Гуру Тегх Бахадура Гобинд Сингх провозгласил, что создаст такую нацию, которую не удастся запугать тиранам, и которая будет сопротивляться угнетателям во всех сферах жизни, стремясь восстановить справедливость, мир и общечеловеческое равенство. Гуру Гобинд участвовал в 14 крупных сражениях против моголов и одержал победы в большинстве из них. Как, например, в 1686 году Гобинд Сингх повёл в свой первый бой с 2000 простых людей против 20 тысячной профессиональной армии хорошо вооружённых могольских солдат и одержал победу над ними. Гобинд Сингх, 13 апреля 1699 года, основал братство халсы день Байсакхи в Анандпур. Основание Халсы привело к созданию сикхизма — третьей религии Индии.

17 октября 1708 года Гуру Гобинд умер, завещая своему народу читать Грантх Сахиб.

Философская теория справедливой войны

Гобинд Сингх считается философом теории справедливой войны, изложив пять очень строгих условий её основания.

Война должна начинаться только после того, как другие средства оказались безуспешными. В «Зафарнаме», адресованном императору Аурангзебу, он писал: «Когда у меня не осталось выбора, я стал на стезю войны и заложил стрелу в свой лук. Когда другие благие намерения оказываются безуспешными, есть право вынуть меч».

Война должна проходить без ненависти и желания реванша. Гобинд Сингх не проявлял ненависти ни к убийцам своих сыновей и отца, ни к исламу или религии моголов. Он говорил: «На поле боя я не различал сикхов или мусульман. Слыша крик боли, я видел своего Гуру, и этому своему Гуру давал воду».

Война за правоту должна вестись без желания иметь выгоду. Гобинд Сингх не грабил и не присваивал завоёванные земли.

Война может быть начата только людьми, зажжёнными идеалами, а не наёмниками. Только при том условии, что люди эти по своей воле связаны законами чести и этики.

Вооружённый «крестоносец» должен идти в бой без страха, без того, чтобы считать свои беды, не сомневаясь в победе и не думая о последствиях. Он говорил: «Я научу воробья охотиться за коршуном, а одного человека сражаться с целым легионом».

Когда эти пять условий для Дхарма Юдх (священной войны) будут соблюдены, воин может идти в битву, убеждённый, что ничего нет благороднее гибели за правое дело. Гуру Гобинд создал армию солдатов-святых. Себя и своих последователей он связал правилами рахматнамы — не пить, не курить, не приставать к женщинам своих противников и т. д. Себя он считал смертным и равным остальным членам Халсы.

Источники

• «Индия — перспективы»
• Deora, Man Singh (1989). Guru Gobind Singh

Отрывок, характеризующий Сингх, Гобинд

– В такую минуту? – укоризненно сказал Пьер.
– В такую минуту, – повторил князь Андрей, – для них это только такая минута, в которую можно подкопаться под врага и получить лишний крестик или ленточку. Для меня на завтра вот что: стотысячное русское и стотысячное французское войска сошлись драться, и факт в том, что эти двести тысяч дерутся, и кто будет злей драться и себя меньше жалеть, тот победит. И хочешь, я тебе скажу, что, что бы там ни было, что бы ни путали там вверху, мы выиграем сражение завтра. Завтра, что бы там ни было, мы выиграем сражение!
– Вот, ваше сиятельство, правда, правда истинная, – проговорил Тимохин. – Что себя жалеть теперь! Солдаты в моем батальоне, поверите ли, не стали водку, пить: не такой день, говорят. – Все помолчали.
Офицеры поднялись. Князь Андрей вышел с ними за сарай, отдавая последние приказания адъютанту. Когда офицеры ушли, Пьер подошел к князю Андрею и только что хотел начать разговор, как по дороге недалеко от сарая застучали копыта трех лошадей, и, взглянув по этому направлению, князь Андрей узнал Вольцогена с Клаузевицем, сопутствуемых казаком. Они близко проехали, продолжая разговаривать, и Пьер с Андреем невольно услыхали следующие фразы:
– Der Krieg muss im Raum verlegt werden. Der Ansicht kann ich nicht genug Preis geben, [Война должна быть перенесена в пространство. Это воззрение я не могу достаточно восхвалить (нем.) ] – говорил один.
– O ja, – сказал другой голос, – da der Zweck ist nur den Feind zu schwachen, so kann man gewiss nicht den Verlust der Privatpersonen in Achtung nehmen. [О да, так как цель состоит в том, чтобы ослабить неприятеля, то нельзя принимать во внимание потери частных лиц (нем.) ]
– O ja, [О да (нем.) ] – подтвердил первый голос.
– Да, im Raum verlegen, [перенести в пространство (нем.) ] – повторил, злобно фыркая носом, князь Андрей, когда они проехали. – Im Raum то [В пространстве (нем.) ] у меня остался отец, и сын, и сестра в Лысых Горах. Ему это все равно. Вот оно то, что я тебе говорил, – эти господа немцы завтра не выиграют сражение, а только нагадят, сколько их сил будет, потому что в его немецкой голове только рассуждения, не стоящие выеденного яйца, а в сердце нет того, что одно только и нужно на завтра, – то, что есть в Тимохине. Они всю Европу отдали ему и приехали нас учить – славные учители! – опять взвизгнул его голос.
– Так вы думаете, что завтрашнее сражение будет выиграно? – сказал Пьер.
– Да, да, – рассеянно сказал князь Андрей. – Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, – начал он опять, – я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите.
– Да, да, – проговорил Пьер, блестящими глазами глядя на князя Андрея, – я совершенно, совершенно согласен с вами!
Тот вопрос, который с Можайской горы и во весь этот день тревожил Пьера, теперь представился ему совершенно ясным и вполне разрешенным. Он понял теперь весь смысл и все значение этой войны и предстоящего сражения. Все, что он видел в этот день, все значительные, строгие выражения лиц, которые он мельком видел, осветились для него новым светом. Он понял ту скрытую (latente), как говорится в физике, теплоту патриотизма, которая была во всех тех людях, которых он видел, и которая объясняла ему то, зачем все эти люди спокойно и как будто легкомысленно готовились к смерти.
– Не брать пленных, – продолжал князь Андрей. – Это одно изменило бы всю войну и сделало бы ее менее жестокой. А то мы играли в войну – вот что скверно, мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность – вроде великодушия и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка под соусом. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадить несчастных и так далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентерство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего – убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам. Не брать пленных, а убивать и идти на смерть! Кто дошел до этого так, как я, теми же страданиями…