Десять копеек

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Десять копеек, гривенник — десятикопеечная русская монета. Первый гривенник, также называемый гривной, был выпущен в 1701 году.
Происхождение слова гривенник — производное от древнерусской денежной единицы «гри́вна»[1][2].





История

Серебряные гривенники начали чеканить в Москве в 1701 году. На Санкт-Петербургском монетном дворе гривенники с добавлением мышьяка начали бить в 1726 году. Они были первоначально 48-й, а затем 42-й пробы (лигатура с содержанием мышьяка, так называемые мишьяковские гривны), весом около 58 1/5 доли. Подобные же гривенники выпущены и в следующем году. Затем гривенники появляются в 1731 году, 77-й пробы, но того же веса. В 1741 году проба монеты была понижена до 72-й (не чеканились в 1736—1738 годах). С 28 марта 1746 года проба их изменена на 77-ю при весе в 55 долей. С 1758 по 1763 годы монета не чеканилась. Высочайшим указом 18 декабря 1763 года велено чеканить гривенник 72-й пробы (весом в 54 доли). Такая монета чеканилась на Санкт-Петербургском монетном дворе с 1764 по 1796 годы и на Московском в 1764—1771, 1774 и 1775 годах.
Император Павел 28 января 1797 года повелел чеканить гривенник 83⅓ пробы, весом в 65½ долей; но в октябре того же года вес их уменьшен до 48 долей. Подобные гривенники чеканились в 1797—1799, 1801—1805 и 1808—1810 годах. С 1810 года проба введена 72-я при весе в 54 доли. С этого времени гривенники чеканятся ежегодно. Проба их менялась: так, в 1813 году она введена 83⅓, в 1860 — 72-я и наконец с 1867 года 48-я (проба 48 золотников соответствует 500-й в метрической системе). Средним числом в последнее время выпускается в год гривенников на 236500 рублей. В 1845, 1854 и 1855 годах чеканились на Варшавском монетном дворе польско-русские гривенники (20 грошей), того же веса и пробы, что и Санкт-Петербургским. В 1764 году чеканились пробные сибирские гривенники 72-й пробы, весом в 54 доли, двух типов лицевой стороны:

Медные гривенники чеканились в первый раз для пробы в 1726 году, весом в 9 золотников 573/5 доли. В это же царствование отчеканены и квадратные гривенники весом в 38 золотников 382/5 доли (медные платы). Затем медные гривенники весом в 24 золотников отчеканены в 1796 году (императрицей Екатериной); переделаны в следующих годах в пятаки. С 1830 по 1839 год чеканились и ассигнационные гривенники весом в 10 золотников 64 доли. Они отчеканены в Санкт-Петербурге в 1830 году, в Екатеринбурге в 1830—1839 годах и в Сузуне с 1831 по 1839 годы. С 1763 по 1781 год чеканились на Сузунском монетном дворе сибирские гривенники (сибирская монета) весом в 15 золотников 3414/25 доли (по 25 рублей в пуде). В 1871 году отчеканены в Брюсселе начальником тамошнего монетного двора Алларом гривенники из никеля, присланные в Санкт-Петербург как образец предлагаемой Алларом никелевой монеты. На лицевой стороне у них помещено изображение императора Александра I.

В послереволюционной России и СССР чеканился из серебра 500 пробы в 1921—1931 годах, из медно-никелевого сплава в 1931—1957 годах и из медно-цинко-никелевого сплава в 1961—1991 годах. В 1991 году были выпущены 10 копеек из стали, покрытой бронзой. В 1997—2006 годах в РФ выпускалась из латуни, а с 2006 года из стали, плакированной сплавом томпак.

Галерея

Напишите отзыв о статье "Десять копеек"

Примечания

  1. [vasmer.info/%D0%B3%D0%B3/%D0%B3%D1%80%D0%B8%D0%B2%D0%B5%D0%BD%D0%BD%D0%B8%D0%BA/ Этимологический словарь М. Фасмера]
  2. [enc-dic.com/krylov/Grivennik-3428.html Этимологический словарь Крылова]

Ссылки

  • [www.tomovl.ru/money/money_10Kopeek_1933.html 10 копеек СССР]
При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Десять копеек

– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.