Десять негритят

Запрос «И никого не стало» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

Десять негритят Др. названия: И никого не стало
Ten Little Niggers
Автор:	Агата Кристи
Жанр:	Криминальная новелла
Язык оригинала:	английский
Оригинал издан:	6 ноября 1939
Переводчик:	Лариса Беспалова
Издатель:	Collins Crime Club Слово АСТ, Эксмо, Менеджер, Азбука
Страниц:	256 (первое издание)
Носитель:	книга
ISBN:	978-0-00-713683-4
Предыдущая:	Загадка на море
Следующая:	Печальный кипарис
[www.lib.ru/DETEKTIWY/CHRISTIE/9piccans.txt Электронная версия]

«Десять негритят» (англ. Ten Little Niggers) — детективный роман английской писательницы Агаты Кристи, написанный в 1939 году. Изначально публиковался в США в семи частях в журнале «The Saturday Evening Post» с 20 мая по 1 июля 1939 года и параллельно точно так же выходил в Великобритании в «Daily Express» в 23 частях с 6 июня по 1 июля. В Великобритании отдельным изданием роман был выпущен в тот же год 6 ноября, в США — в январе 1940 года. Британский выпуск продавался в розницу за семь шиллингов и семь пенсов, американский — за 2,00$. Из соображений политкорректности в США роман был издан под названием «И никого не стало» (англ. And Then There Were None), а все слова «негритята» в тексте были заменены на «маленькие индейцы».

Писательница считала этот роман своим лучшим произведением и в 1943 году написала по нему пьесу. Роман также является самым продаваемым романом Агаты Кристи: во всём мире продано около ста миллионов экземпляров.

Сюжет

Десять абсолютно незнакомых (кроме одной супружеской пары) друг с другом людей приезжают на Негритянский остров по приглашению мистера и миссис А. Н. Оним (Алек Норман Оним и Анна Нэнси Оним). Онимов на острове нет. В гостиной стоит поднос с десятью фарфоровыми негритятами, а в комнате у каждого из гостей висит детская считалка, напоминающая «Десять зелёных бутылок»:

«Десять негритят» (классический перевод Беспаловой Л. Г.) Десять негритят отправились обедать, Один поперхнулся, их осталось девять. Девять негритят, поев, клевали носом, Один не смог проснуться, их осталось восемь. Восемь негритят в Девон ушли потом, Один не возвратился, остались всемером. Семь негритят дрова рубили вместе, Зарубил один себя — и осталось шесть их. Шесть негритят пошли на пасеку гулять, Одного ужалил шмель, их осталось пять. Пять негритят судейство учинили, Засудили одного, осталось их четыре. Четыре негритёнка пошли купаться в море, Один попался на приманку, их осталось трое. Трое негритят в зверинце оказались, Одного схватил медведь, и вдвоём остались. Двое негритят легли на солнцепёке, Один сгорел — и вот один, несчастный, одинокий. Последний негритёнок поглядел устало, Он пошёл повесился, и никого не стало.

Когда гости собираются в гостиной, дворецкий Роджерс, по оставленному ему письменному приказу Онима, включает граммофон. Гости слышат голос, который предъявляет им обвинения в совершённых убийствах.

 — Доктор Армстронг оперировал пожилую женщину, Мэри Элизабет Клиис, будучи пьяным, в результате чего она умерла.

 — Эмили Брент выгнала из дома молодую служанку, Беатрису Тейлор, узнав, что та забеременела вне брака; девушка утопилась.

 — Вера Клейторн была няней Сирила Хэмилтона, стоявшего на пути её любовника Хьюго к наследству. Во время купания Вера разрешила мальчику заплыть за скалу — в результате тот попал в течение и утонул.

 — Полицейский Уильям Генри Блор дал ложные показания в суде, что привело к заключению невиновного Ландора на каторге, где тот через год умер.

 — Джон Гордон Макартур во время войны отправил на верную смерть подчинённого, любовника своей жены Артура Ричмонда.

 — Филипп Ломбард бросил 20 человек, туземцев восточно-африканского племени в велде, украв всю провизию, оставил их на верную смерть.

 — Томас и Этель Роджерс, служа у мисс Брейди, пожилой больной женщины, не дали ей вовремя лекарство; она умерла, оставив Роджерсам небольшое наследство.

 — Энтони Марстон задавил на машине двух детей, Джона и Люси Комбс.

 — Лоуренс Джон Уоргрейв приговорил к смерти Эдварда Ситона.

Судья Уоргрейв замечает, что, если прочитать имя А. Н. Оним слитно, получится АНОНИМ. Гости начинают подозревать дурную шутку.

Лодка, которая привезла гостей, не возвращается, начинается буря и гости застревают на острове. Они начинают умирать один за другим в соответствии с детской считалкой про негритят, статуэтки которых исчезают с каждой смертью.

Первым умирает Марстон — в бокале виски оказался цианистый калий. Роджерс замечает, что один из фарфоровых негритят исчез.

Наутро умирает миссис Роджерс, в её бокал подмешали смертельную дозу снотворного. Судья заявляет, что Оним скорее всего опасный маньяк и убийца. Мужчины обыскивают остров и дом, но никого не обнаруживают. Макартура находят убитым. Уоргрейв заявляет, что убийца среди гостей, поскольку больше никого на острове нет. На период смерти генерала ни у кого не было алиби.

Утром дворецкого Роджерса находят зарубленным. В то же утро умирает Эмили Брент от укола цианистого калия. Мисс Брент укололи шприцем доктора Армстронга. Одновременно исчезает револьвер Ломбарда, который тот привёз с собой.

Вера поднимается к себе в комнату, минуту спустя остальные слышат её крики. Мужчины бросаются в комнату Веры и обнаруживают, что она потеряла сознание, потому что в темноте коснулась подвешенных к потолку водорослей. Вернувшись в зал, они находят судью застреленным, одетым в красную мантию и парик. Ломбард находит револьвер в своем ящике.

Этой же ночью исчезает доктор Армстронг. Теперь оставшиеся уверены, что доктор и есть убийца. Утром они выходят из дома и остаются на скале. Блор возвращается в дом за едой, Вера и Ломбард слышат странный грохот. Они находят Блора убитым — на его голову сбросили мраморные часы в форме медведя. Затем они находят тело Армстронга, выброшенное на берег приливом.

Остаются только Вера и Ломбард. Вера решает, что Ломбард — убийца. Она заполучает его револьвер и убивает Филиппа. Вера возвращается в дом, уверенная, что она в безопасности, заходит в свою комнату и видит петлю и стул. В глубоком шоке от пережитого и увиденного, она поднимается на стул и вешается.

Эпилог

Прибывшая на остров полиция находит 10 трупов. Инспектор Мейн и сэр Томас Лэгг из Скотленд-Ярда пытаются восстановить хронологию событий и разгадать тайну убийств на негритянском острове, в конце концов они приходят в тупик. Они выстраивают версии относительно последних убитых:

• Армстронг истребил всех, после чего бросился в море, его тело было прибито к берегу приливом. Однако последующие приливы были ниже и было точно установлено что тело находилось в воде 12 часов.
• Филипп Ломбард обрушил часы на голову Блора, заставил Веру повеситься, вернулся на пляж (там было найдено его тело) и застрелился. Однако револьвер лежал перед комнатой судьи.
• Уильям Блор застрелил Ломбарда и заставил Веру повеситься, после чего обрушил себе на голову часы. Но никто не выбирал такой способ самоубийства и полицейским известно, что Блор был прохвостом, стремления к справедливости у него не было.
• Вера Клейторн застрелила Ломбарда, сбросила на голову Блора мраморные часы, а потом повесилась. Но кто-то подобрал опрокинутый ею стул и поставил его у стены.

Признание убийцы

Рыбаки находят бутылку с письмом и передают его в Скотленд-ярд. Автор письма — судья Уоргрейв. Ещё в юности он мечтал об убийствах, но ему мешало стремление к справедливости, из-за чего он и стал юристом. Будучи неизлечимо больным, он решил удовлетворить свою страсть и отобрал девять человек, совершивших убийства, но по каким-то причинам избежавших наказания. Десятым стал преступник Айзек Моррис, через которого Уоргрейв приобрёл остров. Перед поездкой на остров судья отравил Морриса. Находясь на острове, он истребил остальных. Убив мисс Брент, он вступил в заговор с Армстронгом, заявив, что подозревает Ломбарда. Армстронг помог судье инсценировать смерть, после чего убийца ночью выманил его на скалу и сбросил в море. Убедившись, что Вера повесилась, Уоргрейв поднялся к себе и застрелился, привязав револьвер резинкой к двери и к очкам, которые подложил под себя. После выстрела резинка отвязалась от двери и повисла на дужке очков, револьвер упал у порога.

Персонажи

«Негритята»

1. Энтони Марстон — молодой парень. Любит гонять на автомобиле. Был приглашен своим другом.
2. Этель Роджерс — жена Томаса Роджерса, кухарка.
3. Джон Макартур — старый генерал. Получил приглашение на остров от старых армейских товарищей.
4. Томас Роджерс — дворецкий. Вместе со своей женой был нанят мистером Онимом.
5. Эмили Брент — пожилая женщина. Получила приглашение написанное неразборчивым почерком, предположила что от старой знакомой.
6. Лоуренс Джон Уоргрейв — старый судья. Очень умный и мудрый человек.
7. Эдуард Армстронг — доктор с Харли-стрит. Был приглашен на работу в качестве врача за солидный гонорар.
8. Уильям Генри Блор — инспектор в отставке. Был прохвостом и всегда уверенным в своих силах.
9. Филипп Ломбард — занимался грязными делами. На остров приехал по предложению Айзека Морриса.
10. Вера Клейторн — молодая девушка, приехала на остров по предложению миссис Оним, чтобы стать её секретаршей.

Второстепенные герои

• Фред Нарракотт — Водитель лодки, привозит гостей на остров.
• Айзек Моррис — Таинственный адвокат мистера Онима, занимается организацией преступления, десятый «негритёнок». Торговал наркотиками, из-за которых погибла дочь одного из друзей Уоргрейва.
• Инспектор Мейн — Расследует убийства на острове в эпилоге романа.
• Сэр Томас Легг — Помощник комиссара Скотланд-ярда.
• Старый моряк
• Работник станции
• Хьюго Гамильтон - Возлюбленный Веры Клейторн, дядя Сирила. После смерти мальчика унаследовал титул и состояние, но, догадываясь, что Вера нарочно отпустила Сирила к скале в открытое море, разорвал с ней все отношения. Именно от Хьюго Лоренс Уоргрейв узнаёт о преступлении Веры.

Интересные факты

• Книга приобрела большую известность по всему миру и считается лучшим произведением Агаты Кристи.
• Несмотря на то, что название романа было изменено, всё же он и по сей день известен под названием «Десять негритят» и во многих странах печатался под этим заглавием.
• Считалка про 10 негритят была известна задолго до публикации романа Агаты Кристи. Например, в декабре 1903 года в российском журнале «Огонёк» был опубликован комикс и стишок «Баллада о десяти маленьких неграх» похожий по содержанию.

В культуре

Пьеса

Существует пьеса под названием «И никого не стало» 1943 года, написанная Агатой Кристи. Состоит из трёх актов. Пьеса ставилась в Лондоне с режиссёром Ирен Хентсчел. Премьера состоялась в театре Нью Уимблдон 20 сентября 1943 года, после чего в тот же год 17 ноября перешла на Уэс-Энд в театр Сент Джеймса. Пьеса получила хорошие отзывы и до 24 февраля 1944 года выдержала 260 представлений, когда в театр попала бомба. Тогда 29 февраля постановка была перенесена в Кембриджский Театр и шла там до 6 мая, после чего 9 мая снова вернулась в Сент-Джеймс и окончательно закрылась 1 июля.

Пьеса также была поставлена на Бродвее в Театре Броадхарст режиссёром Альбертом де Корвилл, но уже под названием «Десять маленьких индейцев». Премьера состоялась 27 июня 1944 года, а 6 января 1945 постановка перешла в Плимутский Театр и шла там до 30 июня. Всего на Бродвее было выдержано 426 представлений.

Текст пьесы печатается и по сей день. Из постановочных соображений в пьесе изменены имена некоторых персонажей и их преступления, а также, в отличие от романа, пьеса заканчивается хэппи-эндом. Вера, сама того не ведая, только ранит Ломбарда, когда стреляет в него, после чего сталкивается с убийцей (личность убийцы не была изменена), который говорит ей, что он принял медленно действующий яд, и когда он умрёт, то Вере не останется ничего, кроме, как покончить с собой, чтобы не быть арестованной. Тут появляется Ломбард, убивает убийцу из пистолета, который Вера роняет после того, как думает, что убила его, и на этом пьеса заканчивается. Ради такой концовки при перенесении пьесы на большой экран ( при экранизации) было изменено преступление Веры и биография Ломбарда — Вера подозревается в смерти мужа своей сестры, однако с самого начала говорит, что не имеет к этому никакого отношения, а Ломбард в финале признаётся, что на самом деле он не Филипп Ломбард, а его друг Чарльз Морли, и что настоящий Филипп Ломбард покончил с собой, но Чарльз нашёл его приглашение на Негритянский остров и приехал сюда под его видом, думая, что это поможет раскрыть тайну его самоубийства. Данная концовка использовалась в первой экранизации 1945 года и далее использовалась во всех последующих, кроме советской 1987 года. В самой же пьесе Ломбард остаётся Ломбардом, а преступления, в которых обвиняются Вера и Филипп, идентичны преступлениям в романе.

Экранизации

Роман экранизировался множество раз. Первой экранизацией стала американская картина «И не осталось никого», снятая в 1945 году Рене Клером. Основным отличием от романа стала концовка, переделанная под хэппи-энд на основе той, что Агата Кристи написала для пьесы, только с одним отличием: Ломбард заранее предлагает Вере фальсифицировать его убийство, после чего Вера намеренно стреляет мимо Ломбарда, так как они стоят за пределами дома и убийца из окна не может услышать о чём они говорили. Последующие ремейки фильма (1965, 1974 и 1989), выходившие под названиями «Десять маленьких индейцев»и «Десять маленьких индийцев», использовали ту же самую концовку. Только советский 2-серийный кинофильм «Десять негритят» режиссёра Станислава Говорухина (1987) использовал оригинальное название романа и полностью соответствовал сюжетной линии с мрачной концовкой.

В декабре 2015 года на телеканале «BBC One» вышел британский мини-сериал «И никого не стало», который стал первой англоязычной экранизацией, использовавшей оригинальную концовку романа.

Компьютерная игра

В октябре 2005 года вышла компьютерная игра «Agatha Christie: And Then There Were None» по мотивам романа, известная в России как «Агата Кристи: И никого не стало» (локализованная компанией Акелла в марте 2006). Игра была создана фирмой «AWE Games, The Adventure Company». Представляет собой квест с элементами детектива. В отличие от романа и прочих адаптаций в игре задействованы не десять негритят и даже не десять индейцев, а десять морячков (суть их считалки при этом остаётся прежней). Также сохранены все оригинальные персонажи и их имена. Главным героем является Патрик Нарракотт, брат Фреда Нарракотта (в романе персонажем с таким именем является рулевой на катере, который доставляет гостей на остров). Название «Негритянский остров» было заменено на «Остров кораблекрушения». У игры четыре концовки, каждая из которых не имеет ничего общего ни с романом, ни с другими адаптациями (впрочем, после окончания игры показывается так называемая «альтернативная» концовка, осуществить которую помешало появление Нарракотта. Эта концовка полностью совпадает с романом). Личность убийцы также изменена.

Переводы на русский язык

Роман переводился на русский язык несколько раз, но печатался на русском языке в отдельной публикации множество раз. В основном печатается перевод с английского Л. Беспаловой.

Влияние на культуру

«Десять негритят» является произведением про «идеальное убийство». Кроме того, оно дало идею для создания множества детективных книг и психологических фильмов, в которых полностью или частично используются приемы из данного произведения: роль убийцы-маньяка отводится одной из жертв, убийца действует по ходу развития сюжета, оставаясь при этом «за кадром», действия разворачиваются по намеченному убийцей сценарию даже в его отсутствие, на ограниченной территории, и т. п.

Примеры произведений: Пила (серия фильмов), Охотники за разумом, визуальный роман и аниме Umineko no Naku Koro ni.

См. также

• Детские считалки
• Список самых продаваемых книг

Ссылки

• [www.bookmix.ru/news/index.phtml?id=55 Название изменено из-за политкорректности]
• [lib.rin.ru/doc/i/85396p.html «0A программистов» — пародия на считалку «10 негритят»]

Отрывок, характеризующий Десять негритят

31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.


Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
– Charmante! [Очаровательна!] – сказал он, поцеловав кончики своих пальцев.
В зале стояли гости, теснясь у входной двери, ожидая государя. Графиня поместилась в первых рядах этой толпы. Наташа слышала и чувствовала, что несколько голосов спросили про нее и смотрели на нее. Она поняла, что она понравилась тем, которые обратили на нее внимание, и это наблюдение несколько успокоило ее.
«Есть такие же, как и мы, есть и хуже нас» – подумала она.
Перонская называла графине самых значительных лиц, бывших на бале.
– Вот это голландский посланик, видите, седой, – говорила Перонская, указывая на старичка с серебряной сединой курчавых, обильных волос, окруженного дамами, которых он чему то заставлял смеяться.
– А вот она, царица Петербурга, графиня Безухая, – говорила она, указывая на входившую Элен.
– Как хороша! Не уступит Марье Антоновне; смотрите, как за ней увиваются и молодые и старые. И хороша, и умна… Говорят принц… без ума от нее. А вот эти две, хоть и нехороши, да еще больше окружены.
Она указала на проходивших через залу даму с очень некрасивой дочерью.
– Это миллионерка невеста, – сказала Перонская. – А вот и женихи.
– Это брат Безуховой – Анатоль Курагин, – сказала она, указывая на красавца кавалергарда, который прошел мимо их, с высоты поднятой головы через дам глядя куда то. – Как хорош! неправда ли? Говорят, женят его на этой богатой. .И ваш то соusin, Друбецкой, тоже очень увивается. Говорят, миллионы. – Как же, это сам французский посланник, – отвечала она о Коленкуре на вопрос графини, кто это. – Посмотрите, как царь какой нибудь. А всё таки милы, очень милы французы. Нет милей для общества. А вот и она! Нет, всё лучше всех наша Марья то Антоновна! И как просто одета. Прелесть! – А этот то, толстый, в очках, фармазон всемирный, – сказала Перонская, указывая на Безухова. – С женою то его рядом поставьте: то то шут гороховый!
Пьер шел, переваливаясь своим толстым телом, раздвигая толпу, кивая направо и налево так же небрежно и добродушно, как бы он шел по толпе базара. Он продвигался через толпу, очевидно отыскивая кого то.
Наташа с радостью смотрела на знакомое лицо Пьера, этого шута горохового, как называла его Перонская, и знала, что Пьер их, и в особенности ее, отыскивал в толпе. Пьер обещал ей быть на бале и представить ей кавалеров.
Но, не дойдя до них, Безухой остановился подле невысокого, очень красивого брюнета в белом мундире, который, стоя у окна, разговаривал с каким то высоким мужчиной в звездах и ленте. Наташа тотчас же узнала невысокого молодого человека в белом мундире: это был Болконский, который показался ей очень помолодевшим, повеселевшим и похорошевшим.
– Вот еще знакомый, Болконский, видите, мама? – сказала Наташа, указывая на князя Андрея. – Помните, он у нас ночевал в Отрадном.
– А, вы его знаете? – сказала Перонская. – Терпеть не могу. Il fait a present la pluie et le beau temps. [От него теперь зависит дождливая или хорошая погода. (Франц. пословица, имеющая значение, что он имеет успех.)] И гордость такая, что границ нет! По папеньке пошел. И связался с Сперанским, какие то проекты пишут. Смотрите, как с дамами обращается! Она с ним говорит, а он отвернулся, – сказала она, указывая на него. – Я бы его отделала, если бы он со мной так поступил, как с этими дамами.


Вдруг всё зашевелилось, толпа заговорила, подвинулась, опять раздвинулась, и между двух расступившихся рядов, при звуках заигравшей музыки, вошел государь. За ним шли хозяин и хозяйка. Государь шел быстро, кланяясь направо и налево, как бы стараясь скорее избавиться от этой первой минуты встречи. Музыканты играли Польской, известный тогда по словам, сочиненным на него. Слова эти начинались: «Александр, Елизавета, восхищаете вы нас…» Государь прошел в гостиную, толпа хлынула к дверям; несколько лиц с изменившимися выражениями поспешно прошли туда и назад. Толпа опять отхлынула от дверей гостиной, в которой показался государь, разговаривая с хозяйкой. Какой то молодой человек с растерянным видом наступал на дам, прося их посторониться. Некоторые дамы с лицами, выражавшими совершенную забывчивость всех условий света, портя свои туалеты, теснились вперед. Мужчины стали подходить к дамам и строиться в пары Польского.
Всё расступилось, и государь, улыбаясь и не в такт ведя за руку хозяйку дома, вышел из дверей гостиной. За ним шли хозяин с М. А. Нарышкиной, потом посланники, министры, разные генералы, которых не умолкая называла Перонская. Больше половины дам имели кавалеров и шли или приготовлялись итти в Польской. Наташа чувствовала, что она оставалась с матерью и Соней в числе меньшей части дам, оттесненных к стене и не взятых в Польской. Она стояла, опустив свои тоненькие руки, и с мерно поднимающейся, чуть определенной грудью, сдерживая дыхание, блестящими, испуганными глазами глядела перед собой, с выражением готовности на величайшую радость и на величайшее горе. Ее не занимали ни государь, ни все важные лица, на которых указывала Перонская – у ней была одна мысль: «неужели так никто не подойдет ко мне, неужели я не буду танцовать между первыми, неужели меня не заметят все эти мужчины, которые теперь, кажется, и не видят меня, а ежели смотрят на меня, то смотрят с таким выражением, как будто говорят: А! это не она, так и нечего смотреть. Нет, это не может быть!» – думала она. – «Они должны же знать, как мне хочется танцовать, как я отлично танцую, и как им весело будет танцовать со мною».
Звуки Польского, продолжавшегося довольно долго, уже начинали звучать грустно, – воспоминанием в ушах Наташи. Ей хотелось плакать. Перонская отошла от них. Граф был на другом конце залы, графиня, Соня и она стояли одни как в лесу в этой чуждой толпе, никому неинтересные и ненужные. Князь Андрей прошел с какой то дамой мимо них, очевидно их не узнавая. Красавец Анатоль, улыбаясь, что то говорил даме, которую он вел, и взглянул на лицо Наташе тем взглядом, каким глядят на стены. Борис два раза прошел мимо них и всякий раз отворачивался. Берг с женою, не танцовавшие, подошли к ним.
Наташе показалось оскорбительно это семейное сближение здесь, на бале, как будто не было другого места для семейных разговоров, кроме как на бале. Она не слушала и не смотрела на Веру, что то говорившую ей про свое зеленое платье.
Наконец государь остановился подле своей последней дамы (он танцовал с тремя), музыка замолкла; озабоченный адъютант набежал на Ростовых, прося их еще куда то посторониться, хотя они стояли у стены, и с хор раздались отчетливые, осторожные и увлекательно мерные звуки вальса. Государь с улыбкой взглянул на залу. Прошла минута – никто еще не начинал. Адъютант распорядитель подошел к графине Безуховой и пригласил ее. Она улыбаясь подняла руку и положила ее, не глядя на него, на плечо адъютанта. Адъютант распорядитель, мастер своего дела, уверенно, неторопливо и мерно, крепко обняв свою даму, пустился с ней сначала глиссадом, по краю круга, на углу залы подхватил ее левую руку, повернул ее, и из за всё убыстряющихся звуков музыки слышны были только мерные щелчки шпор быстрых и ловких ног адъютанта, и через каждые три такта на повороте как бы вспыхивало развеваясь бархатное платье его дамы. Наташа смотрела на них и готова была плакать, что это не она танцует этот первый тур вальса.
Князь Андрей в своем полковничьем, белом (по кавалерии) мундире, в чулках и башмаках, оживленный и веселый, стоял в первых рядах круга, недалеко от Ростовых. Барон Фиргоф говорил с ним о завтрашнем, предполагаемом первом заседании государственного совета. Князь Андрей, как человек близкий Сперанскому и участвующий в работах законодательной комиссии, мог дать верные сведения о заседании завтрашнего дня, о котором ходили различные толки. Но он не слушал того, что ему говорил Фиргоф, и глядел то на государя, то на сбиравшихся танцовать кавалеров, не решавшихся вступить в круг.