Десять франков Гений Свободы
Поделись знанием:
Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
| Десять франков Дюпре фр. Dix francs Génie de la Bastille | |
|---|---|
| (Франция) | |
| Номинал: | 10 франков |
| Диаметр: | 22,3 мм |
| Масса: | 6,5 г |
| Толщина: | 2 мм |
| Металл: | Би-металл: центральная часть монеты из никеля. Кольцо — алюминиевая бронза(Медь (92 %) Алюминий (6 %) Никель (2 %)) |
| Годы чеканки: | 1988-2001 |
| Аверс | |
| |
| Описание: | Номинал |
| Гравёр: | Эмиль Руссо |
| Реверс | |
| |
| Описание: | Гений свободы — фрагмент Июльской колонны |
| Гравёр: | Эмиль Руссо |
Десять франков типа Гений Свободы — монета Франции номиналом 10 франков, бывшая в обороте с 1988 года, заменила монеты вышедшие из оборота Десять франков Матье и Десять франков Республика дизайнера Жоакена Жименеза (Хоакина Хименеса, Joaquin Jimenez).
На монете изображен позолоченный «Гений свободы» работы Огюста Дюмона находящийся на вершине Июльской колонны, расположенной на площади Бастилии.
Содержание
Таблица
| Год | тираж | примечания |
|---|---|---|
| 1988 | 1 850 | пробная |
| 1988 | 144 718 000 | |
| 1989 | 249 964 000 | |
| 1990 | 249 990 000 | |
| 1991 | 249 927 000 | |
| 1992 | 99 966 000 | |
| 1995 | 15 011 | |
| 1996 | 12 013 | |
| 1997 | 15 000 | |
| 1998 | 25 000 | |
| 1999 | 25 500 | |
| 2000 | 28 065 000 | |
| 2001 | 125 000 | Вышла из оборота, в связи с переходом на евро. |
Памятная монета
| Год | Тираж | Диаметр | Масса общая, г |
Название монеты | реверс |
|---|---|---|---|---|---|
| 1989 | 15 000 | 22,8 | 12 | 300-летие со дня рождения Монтескьё | 
|
| Гений свободы — фрагмент Июльской колонны | ||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
|
|
|
| |||||
Источники
- «Valeur des Monnaies de France» de René Houyez éditions GARCEN
- www.monnaiedeparis.fr/fonds_doc/fpiece.htm
Также
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Напишите отзыв о статье "Десять франков Гений Свободы"
Отрывок, характеризующий Десять франков Гений Свободы
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
