Детство

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Детство - это период человеческого развития, когда он учится понимать окружающий мир, тренирует необходимые навыки, усваивает культуру своего общества. При этом следует понимать, что детство — не просто фаза человеческого развития, а понятие, имеющее в разные эпохи и у разных народов неодинаковое социальное и культурное содержание. Развитие и социализация ребенка протекают в определенной культурной среде, связанной с другими сторонами жизни общества. Понимание детства меняется с течением истории и очень различно у разных культур. Помимо психологии и педагогики с середины ХХ века изучением детства занимаются такие направления науки, как история, этнография и социология.[1]

В течение детства происходит чрезвычайно интенсивное физическое и психическое развитие. Критически важным периодом развития является раннее детство. Его нарушение, например, изоляция от человеческого общества, способно привести к необратимым психическим нарушениям. Детство длится примерно одну десятую жизни человека и из характера ребёнка можно понять, какой характер будет у него, когда он вырастет. Детство принято подразделять на пять периодовК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3228 дней]:

  • младенчество, от рождения до одного года
  • раннее детство, от года до 3 лет
  • дошкольный возраст, от 3 до 6-7 лет
  • младший школьный возраст с 6-7 до 10-11 лет
  • подростковый возраст с 11-12 до 15 лет




Младенчество

Кости новорождённого очень мягки вследствие малого содержания солей кальция. Кости черепа у младенцев не имеют швов и соединяются пластинками хряща — родничками. Всего у новорождённого ребёнка имеется шесть родничков, из них два (клиновидный и сосцевидный) — парные. Самый крупный родничок — передний — находится в месте соединения правой и левой половин чешуи лобной и теменной костей. У новорождённого позвоночник имеет вид вогнутой спереди дуги, изгибы начинают формироваться в трёх-четырёхмесячном возрасте. Примерно на шестом-восьмом месяце жизни начинают прорезаться зубы.

Большую часть времени младенцы проводят во сне, просыпаясь от голода или неприятных ощущений. Новорождённые дети проявляют широкий спектр врождённых форм поведения, как простые безусловные рефлексы — хватательный, мигательный, защитный, так и сложные инстинкты, такие, как сосание.

Раннее детство

В период от 1 до 3 лет у ребёнка прорезываются все молочные зубы, он быстро растет и прибавляет в весе. Развивается речь и память ребёнка. Он начинает ориентироваться в окружающем мире, активно познает мир. В этот период огромное значение для малыша имеет игра. Раннее детство сменяет дошкольный возраст. В дошкольном возрасте ребёнок активно познаёт окружающий мир уже с помощью своего мышления. Очень важна информация, заложенная в ребёнка в этом возрасте, так как именно в этом возрасте мозг ребёнка развивается очень интенсивно и впитывает в себя информацию, словно губка. В дальнейшем (начиная с 7-8 лет), ребёнок просто развивает полученные знания. Учёные считают, что первые шесть лет — это самый важный период в развитии человека. В это время закладывается основание всей будущей жизни. Уверенность в себе, знание, что ты желаем и любим, чувство собственного достоинства, поведение в стрессовых ситуациях — всё это восходит к самому раннему детству, к отношениям малыша с родителями. Поскольку этот период имеет решающее значение для формирования личности, важно знать, что представляет собой ребёнок этого возраста. Лучший способ узнать ребёнка — понаблюдать за ним и прислушаться к нему. Но полезно также знать и об общих чертах детей этого возраста.

От рождения до года

  • Познаёт мир через ощущения.
  • Полностью зависим.
  • Сосредоточен на себе.
  • Воспринимает звуки, зрительные образы, тон разговора (ласковый или сердитый)
  • Быстро растёт и изменяется.
  • Играет сам с собой.
  • Узнаёт людей и реагирует на них.
  • Учится хватать.
  • Другие моторные навыки: учится ползать, сидеть и стоять.
  • К одному году начинает ходить.

От года до двух:

В 2 года ребёнок перешагивает через несколько препятствий чередующимся шагом, удерживает равновесие при ходьбе по доске, лежащей на полу. В подвижные игры для детей 2 лет можно включать прыжки, бег, бросание мяча и скатывание его с горки.

  • Ходит всё уверенней.
  • Требует внимания к себе.
  • Познаёт мир через ощущения.
  • Внимание быстро рассеивается.
  • Полностью может концентрироваться только на одной вещи.
  • Восприятия конкретны, воображение ещё не развито (думает только о том, что видит)
  • Слабая координация движений.
  • Нет «тормозов», его трудно остановить.
  • Решителен.
  • Любопытен, жаждет исследовать мир.
  • Подражает взрослым.
  • Непослушен.
  • Любит постоянный распорядок дня, чувствуя себя так безопасней.
  • Сосредоточен на себе.
  • Учится проситься на горшок

Два-три года:

В 3 года ребёнок называет правильно четыре основных цвета и некоторые оттенки цветов.

Ориентируется в семи цветах спектра (знает чёрный и белый цвета), находит по образцу, по просьбе взрослого.

Трехлетний ребёнок собирает последовательно (вкладывает меньшую в большую) матрешки, мисочки, формочки, колпачки из четырех-шести составляющих (по показу, просьбе взрослого, в самостоятельной игре).

Игры для ребёнка 3 лет могут быть основаны на подборе плоских геометрических фигур к образцу (круг, прямоугольник, треугольник, трапеция, овал, квадрат). Наглядно ориентируется в конфигурации объёмных геометрических фигур (подбирает к соответствующим по форме отверстиям). Некоторые из них называет: шар, куб, призма ("крыша"), цилиндр ("столбик"), кирпичик, конус.

Определяет на ощупь (в игре) и называет знакомые геометрические или другие фигуры.

Ребенок в 3 года собирает пирамидку из восьми-десяти колец по образцу или по рисунку (по убыванию размера, по размеру и цвету, по форме и размеру).

Находит и может назвать большой, маленький предмет, средний — между ними.

Определяет предмет по фактуре (мягкий, твёрдый).

Составляет картинку из двух частей (на занятии). Подбирает мозаику к несложному рисунку. Запоминает и указывает место, где стояла убранная взрослым игрушка (в совместной игре).

  • По-прежнему сосредоточен на себе.
  • Любопытен.
  • Координация движений ещё не совершенна.
  • Активен.
  • Исследователь, интересуется окружающим миром.
  • Играет большей частью один.
  • Импульсивен, действует по первому побуждению.
  • Склонен проверять «границы дозволенного».
  • Становится всё более независимым.
  • Любит учиться.
  • Ему не надоедает повторять одно и то же.
  • Нелогичен.
  • Возникает чувство прекрасного.
  • Подражает взрослым.
  • Внушаем.
  • Сравнивает себя с другими.
  • Развивает самоосознание.
  • Формируется словарь (у трёхлетних он уже довольно богат).
  • Учится засыпать самостоятельно, сам забирается в кровать, дожидаясь, пока его укроют.

Особенности развития речи:

  1. пассивная речь в развитии опережает активную: ребёнок понимает намного больше слов, чем может сам произнести;
  2. фонематический слух опережает развитие артикуляции;
  3. интенсивно развивается активная речь ребёнка;
  4. ребёнок открывает, что каждый предмет имеет своё название;
  5. появляются предложения, сначала состоящие из двух-трёх слов, так называемая "телеграфная речь";
  6. на границе второго и третьего года жизни ребёнок интуитивно "открывает", что слова в предложении связаны между собой, т.е начинает усваивать грамматический строй речи;
  7. к концу раннего детства ребёнок овладевает почти всеми синтаксическими конструкциями, которые есть в языке;
  8. в раннем возрасте развиваются значения детских слов. Происходит переход от многозначности детских слов к первым функциональным обобщениям.[2].

Для формирования характера ребёнка очень важна домашняя атмосфера. Если ребёнок видит вражду — он научится осуждению и злобе. Если ребёнок слышит насмешки — он станет застенчив. Если ребёнка ругают, то он будет жить с чувством вины. Если же он увидит терпимость и прощение, то вскоре и сам научится терпеть и прощать. Если ребёнка хвалят — он вырастет благодарным и уверенным в себе. Если к нему справедливы — он познает правосудие. Если его любят — он познает любовь. Основные ценности ребёнок воспринимает в семье; там формируются его идеалы, его привычки, его отношение к жизни. Правильное психологическое и духовное воспитание ребёнка нужно начинать с самого рождения, это способствует формированию развитой, самодостаточной личности [3],[4]. «Наше потомство несёт на себе отпечатки наших рук».

Дошкольный возраст

От 4 до 6 лет:

  • Всё более и более независим.
  • Любит помогать.
  • Играет «до изнеможения».
  • Легко утомляется.
  • Воображение развито в наивысшей степени.
  • Очень доверчив: верит всему, что говорят.
  • Может сосредоточить внимание на более продолжительное время.
  • Координация движений улучшается.
  • Любит поболтать.
  • Понимает, что не один на свете.
  • Путает факты и вымысел.
  • Развивает творческий инстинкт.
  • Может испытать подлинное религиозное чувство.
  • Четырёхлетние играют вместе.
  • Пяти- и шестилетние могут играть по сложным правилам.
  • Приобретает уверенность в себе.
  • Любит похвастаться.
  • Сосредоточен на себе, но способен к состраданию.
  • Очень нуждается в похвале и одобрении.
  • Может подружиться со взрослым.

Школьный возраст

Школьный период в жизни ребенка начинается в шесть или семь лет и обычно заканчивается к 16 годам. Это период вторичной социализации, когда ребенок, а затем и подросток усваивает культуру и социальную жизнь общества, в котором ему предстоит жить в качестве взрослого. Ребёнок с 7 до 16 - 18 лет ходит в школу, познаёт жизнь с различных сторон. Чувствует на себе ответственность (выполнение домашних заданий, посещение школы). Формируется его вкусы, развивается личность ребёнка.Условно выделяют младший школьный возраст (до 11 лет) и старший школьный возраст (с 12 лет), который обычно называют подростковым возрастом, или периодом полового созревания. В связи с индивидуальными колебаниями сроков полового созревания границы старшего школьного и подросткового возраста не всегда совпадают.После периода первого физиологического вытяжения (4—6 лет) до наступления полового созревания отмечается относительная стабилизация скорости роста. Для ориентировочного расчёта нормального роста у детей старше 4 лет можно использовать следующую формулу: 100 + 6 (n - 4), где n — возраст в годах. Массу (вес) тела детей до 11 лет рассчитывают по формуле: 10,5 кг + 2n; детей 12 лет и старше по формуле: (n × 5) — 20 кг, где n — возраст в годах. Точно оценить соответствие роста и массы тела возрасту ребёнка можно только по стандартным ростовесовым таблицам.

Этнография (антропология) детства

Этнография детства исследует традиционные способы и формы социализации детей и подростков в разных культурах и у разных народов, как у современных, так и существовавших на протяжении истории человечества. Этнографические и историко-этнографические исследования особенно интересны тем, что дают возможность понять, какие взгляды общества на ребёнка и детство привнесены культурой, а что является общим для всего человечества. Поскольку современные индустриальные культуры не более, как одни из многочисленных культур, населявших наш мир на протяжении тысячелетий, то этнографию детства можно понимать как науку о детстве вообще, где наше собственное общество должно исследоваться методами, принятыми в этнографии и социальной антропологии.

Мир детства – неотъемлемая часть жизни любого народа, однако осознание детства как особого периода в жизни человека, да и само понятие детства практически отсутствовало в культуре европейского средневековья. Французский историк Ф. Арьес, пишет: «Это не значит, что детьми вообще пренебрегали и не заботились о них. Понятие «детство» не следует смешивать с любовью к детям: оно означает осознание специфической природы детства, того, что отличает ребенка от взрослого, даже и молодого. В средние века такого осознания не было. Поэтому, как только ребенок мог обходиться без постоянной заботы своей матери, няньки или кормилицы, он принадлежал миру взрослых.»[5] Крестьянские дети с раннего возраста трудились наравне со взрослыми, часто детей отдавали учениками и подмастерьями в город. При этом никого не волновал внутренний мир ребенка, да его и не считали особенным, отличным от мира взрослого. Слово «ребенок» не имело в языке современного ограничительного смысла, люди его употребляли так же широко, как мы сейчас употребляем слово «парень». Понимание детства как особого периода в жизни человека, происходит постепенно, начинаясь в эпоху классицизма и продолжает развиваться по настоящий день.

Исследование традиционных первобытнообщинных культур развенчали многие наши представления о детях, которые ранее считались истинными для всего человечества.

По нашим представлениям у ребенка может быть только один отец и одна мать. Во многих традиционных (первобытных) племенных культурах придерживаются иных взглядов, ребенок всех женщин племени называет «мама», а мужчин – «папа». Дети с чрезвычайной легкостью переходят из одной семьи в другую, причем лет в шесть-семь ребенок легко меняет родителей по собственному желанию.

Мы на первое место ставим биологическое родство между родителями и ребенком. Хотя в туземных племенах есть понятие биологического родства, там принято родство не по зачатию, а по кормлению. Биологическим родителем считается тот, кто кормит и заботится о ребенке. Поэтому перейдя в другую семью, ребенок становятся похож на принявших его родителей, он не приемный, но родной и ничем не отличается от детей собственных. Во время беременности мужчина кормит эмбрион молоком пениса. Если у женщины были связи с несколькими мужчинами, у ребенка по представлениям аборигенов будет несколько биологических отцов, ведь что такое оплодотворение первобытным народом неизвестно.[6]

Сексуальные отношения между взрослыми и детьми, и, в особенности, между мужчинами и мальчиками во многих туземных культурах (эторо, баруйя[7], азанде[8], каинганг[9] и др.) не только не порицаются, а считаются сакральными и являются обязательным элементом социализации подростков и подготовкой к прохождению обряда возрастной инициации[7]

Концепции детства в современности

Под концепцией детства понимаются социальные установки общества, отношение взрослых к детям и детству.Современное понимание детства как особого периода в жизни человека сравнительно новое. Как указывает И.С.Кон, в средневековье уже семилетнего ребенка воспринимали как маленького взрослого. Крестьянские дети с раннего возраста трудились наравне со взрослыми, часто детей отдавали учениками и подмастерьями в город. При этом никого не волновал внутренний мир ребенка, да его и не считали особенным, отличным от мира взрослого. Слово «ребенок» не имело в языке современного ограничительного смысла, люди его употребляли так же широко, как мы сейчас употребляем слово «парень». Понимание детства как особого периода в жизни человека, происходит постепенно, начинаясь в эпоху классицизма и продолжает развиваться по настоящий день.[1]

В Европе, Америке и других странах, созданных европейскими переселенцами, ребенка традиционно воспринимают как чистого, безгрешного ангела. Такое понимание возникает с первой половины XIX века, когда ребенка стали воспринимать как существо, во многих отношениях взрослого превосходящее, поскольку, в отличие от взрослого, ребенок не испорчен соприкосновением с порочным миром. Тогда же взросление стало оцениваться как регресс — утрата чистоты и невинности. Это изменение очень точно формулирует К. Калверт: «Концепция абсолютного прогресса человеческого развития, выдвинутая в XVIII веке, была перевернута с ног на голову. Кульминационный момент жизни теперь приходился на окруженное ореолом святости детство, а затем линия жизни непрерывно катилась под уклон, ибо взрослый, погруженный в ежедневную суету, неизбежно шел на компромиссы с совестью и подвергался моральному разложению». Родители считали, что «их дети родились в состоянии святости, из которого сами они давно вышли. Наградой взрослым являлось повторное обретение самого себя через возвращение в собственное детство. Состояние взрослости теперь содержало в себе новое, беспокойное ощущение утраты».[10]

Как результат такое понимание ребенка привело к возникновению культуры, изолирующей детей от взрослых. Любое неформальное общение со взрослыми вне семьи становится нежелательным, ведь взрослый воспринимается в первую очередь как источник греха и грязи. Чему в этом случае он способен научить ребенка? В школе взаимодействие с детьми ограничивается формальными рамками уроков, школа — место, где учат, а не воспитывают. Однако попытка перенести воспитание целиком в семью не увенчалась успехом. Как показали исследования, американские родители почти не общаются со своими детьми. В классическом варианте, когда одна семья с детьми приходит в гости к другой, взрослые внизу устраивают вечеринку, где, потягивая виски, ведут свои разговоры, а дети уединяются наверху, где пьют кока-колу и играют. В целом общение с ребенком у американских родителей занимает, как правило, не больше двух часов в неделю.[11]

Однако ряд обществ в XX веке (СССР, Германия 1930–40-х), современный Китай и сообществах (кибуцы и коммунитарные общины) имели и имеют радикально иное представление о детстве: ребенок в этих обществах — партнер и соратник взрослого. Граница, проводимая между миром взрослых и миром детей, была зыбкой. Педагогическая технология противопоставляла себя господствующей европейской модели. Она была направлена на разрушение границ мира детства, так заботливо выстраиваемых в европейской культуре, и слияние мира детей с миром взрослых, которое выражалось и в общих вне зависимости от возраста ритуалах, символах и структурах. Для педагогической технологии этих обществ была характерна особого рода работа с культурной памятью: постоянное равнение на идеал. В рамках такого представления возникают неформальные детские объединения: коммунарские отряды, пионерские штабы, театральные студии, туристические клубы и др. В целом неформальные детские объединения основную свою задачу видели в воспитании коллективиста, что совершенно чуждо американскому и европейскому социуму, однако типично для первобытных общин. Но в традиционных культурах воспитание детей просто включено в повседневную жизнь, является её неотъемлемой частью и осуществляется всеми членами сообщества.[10]

Только индустриальные общества вырабатывают технологии, которые призваны сформировать будущего гражданина. Это подразумевает появление профессии, связанной исключительно с воспитанием и обучением. Европейская модель при этом постепенно отказывается от воспитания, целиком посвятив все силы обучению, будь это школа, секция или музыкальный кружок. Обучение — это услуга, которую педагог оказывает не ребенку, а его родителям. Все услуги вне школы, естественно, платные. Воспитание поручено семье.

Напротив, советская педагогика предполагала воспитание гражданина даже более важным, чем его обучение. Для детей создается гигантская сеть домов и дворцов пионеров, клубов по месту жительства и в домах культуры. Все это бесплатно, более того в советское время ребенку для занятий не требуется согласие семьи или школы. За системой воспитания детей в подростковом коллективе со взрослым в качестве лидера закрепилось наименование неформальная педагогика.

Подобное воспитание было не ново — в 1900 году первый подростковый коллектив «лесных индейцев» из окрестных мальчишек организовал писатель Эрнест Сэтон-Томпсон в своем поместье[12], а в 1907 году полковник Баден-Пауэлл создал движение Скаутов, основанное на тех же принципах. Однако современный скаутинг имеет мало общего с подготовкой армейских разведчиков, задуманной первоначально его создателем.

Две противоположных концепции детства в настоящий момент создали в России конфликтную ситуацию. С одной стороны западная модель естественным образом проникает в общество вместе с другими элементами американской и европейской культуры. Эта модель активно насаждается и законодателем, который принимает законы, аналогичные европейским и создает институты защиты ребенка, такие, как ювенальная юстиция и уполномоченные по защите прав ребенка. С другой стороны российская культура по-прежнему сохраняет наследие культуры советской. Дома и дворцы пионеров существуют под другими названиями и занятия в них бесплатны. Педагоги старой формации и многие родители не хотят принимать европейскую модель школьно-семейного воспитания.

В конфликте концепций в настоящий момент появилась и третья сторона — сами дети, которые активно защищают свою независимость как от европейского школьно-семейного воспитания, так и от прозападных государственных институтов.

Напишите отзыв о статье "Детство"

Литература

  • Волков Б. С. Дошкольная психология: Психологическое развитие от рождения до школы:учеб. пособие для вузов—изд. 5-е, перераб. и доп. — М.Академический проект, 2007.
  • Сапин М. Р., Брыксина З. Г. Анатомия человека: Учеб.пособие. — М.: Просвещение: Владос, 1995
  • Карабанова О.А. Возрастная психология. Конспект лекций. М., Айрис-пресс, 240 С., ISBN 5-8112-1353-0. 2005

Примечания

  1. 1 2 И.С. Кон. Ребенок и общество. — Москва: Издательский центр "Академия", 2003. — 336 с. — ISBN 5-7695-1420-5.
  2. Сосновский Б.А. Психология. — М.: Юрайт — 2005. — С. 420.
  3. Гиппенрейтер, Юлия Борисовна. Общаться с ребёнком. Как?. — 5-е издание, исправленное и дополненное. — М.: АСТ, Астрель, 2011. — 240 с. — 30 000 экз. — ISBN 978-5-271-15458-4, ISBN 5-271-15458-0, ISBN 978-5-17-040867-2.
  4. Гиппенрейтер, Ю. Б. Продолжаем общаться с ребёнком. Так?. — Москва: АСТ, с 2008 по 2009 год. — 256 с. — общий тираж более 50 000 экз. — ISBN 978-5-17-053537-8.
  5. Ф. Арьес. Ребенок и семейная жизнь при старом порядке. — Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 1999. — ISBN 5-7525-0740-5.
  6. Н.А. Бутинов [wildkids.biz/ethnography/ethno/austr/61-n-a-butinov-detstvo-v-usloviyah-obschinno-rodovogo-stroya.html Детство в условиях общинно-родового строя] (рус.) // Этнография детства. Традиционные методы воспитания детей у народов Австралии, Океании и Индонезии : Сборник статей / И.С. Кон. — Москва: «НАУКА», Издательская фирма «Восточная литература», 1992. — С. 5-16.
  7. 1 2 Азаров А. И. [wildkids.biz/ethnography/ethno/austr/62-iz-stati-a-i-azarova-osnovnye-etapy-socializacii-detey-u-narodov-severo-zapadnoy-melanezii.html Основные этапы социализации детей у народов Восточной Меланезии] // Этнография детства: Традиционные методы воспитания детей у народов Австралии, Океании и Индонезии / Отв. ред. Н. А. Бутинов, И. С. Кон. — М.: Наука, 1992. — С. 85-119. — 191 с.
  8. E. E. Evans-Pritchard [vk.com/doc-89734660_437154144 Sexual Inversion among the Azande] (англ.) // American Anthropologist, New Series. — 1970. — Декабрь (т. 72, № 6). — С. 1428-1434.
  9. Jules Henry. Jungle People. A Kaingang Tribe of The Highlands of Brazil / Ruth Benedict. — New York: Vinage Book, 1964. — 222 с.
  10. 1 2 Дарья Димке [vk.com/doc-89035659_437166798 «Памяти павших будьте достойны»: практики построения личности в утопических сообществах»] // «Социология власти». — 2014. — № 4.
  11. Ури Бронфенбреннер. Два мира детства: дети в США и СССР. — Москва, 1976.
  12. [wildkids.biz/ethnography/nasha/nef/933-malchishki-dikari-setona-tompsona.html Мальчишки-дикари Сэтона-Томпсона]. WildKids | Дикие Детки. Проверено 29 декабря 2015.

Отрывок, характеризующий Детство

– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.


Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.


Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
За сараем послышались голоса.
– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.
– Que diable! [Черт возьми!] – сказал голос человека, стукнувшегося обо что то.
Князь Андрей, выглянув из сарая, увидал подходящего к нему Пьера, который споткнулся на лежавшую жердь и чуть не упал. Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей из своего мира, в особенности же Пьера, который напоминал ему все те тяжелые минуты, которые он пережил в последний приезд в Москву.
– А, вот как! – сказал он. – Какими судьбами? Вот не ждал.
В то время как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица было больше чем сухость – была враждебность, которую тотчас же заметил Пьер. Он подходил к сараю в самом оживленном состоянии духа, но, увидав выражение лица князя Андрея, он почувствовал себя стесненным и неловким.
– Я приехал… так… знаете… приехал… мне интересно, – сказал Пьер, уже столько раз в этот день бессмысленно повторявший это слово «интересно». – Я хотел видеть сражение.
– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал князь Андрей насмешливо. – Ну что Москва? Что мои? Приехали ли наконец в Москву? – спросил он серьезно.
– Приехали. Жюли Друбецкая говорила мне. Я поехал к ним и не застал. Они уехали в подмосковную.


Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
– Так ты понял все расположение войск? – перебил его князь Андрей.
– Да, то есть как? – сказал Пьер. – Как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все таки понял общее расположение.
– Eh bien, vous etes plus avance que qui cela soit, [Ну, так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было.] – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князя Андрея. – Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? – сказал он.
– Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, – сказал князь Андрей.
– Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли? В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?
– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.
– Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, – робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.
– Отчего же так? – спросил Пьер.
– Да вот хоть бы насчет дров или кормов, доложу вам. Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что. Ведь мы уходим, ему достается, не так ли, ваше сиятельство? – обратился он к своему князю, – а ты не смей. В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчет этого просто стало. Свет увидали…
– Так отчего же он запрещал?
Тимохин сконфуженно оглядывался, не понимая, как и что отвечать на такой вопрос. Пьер с тем же вопросом обратился к князю Андрею.
– А чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю, – злобно насмешливо сказал князь Андрей. – Это очень основательно; нельзя позволять грабить край и приучаться войскам к мародерству. Ну и в Смоленске он тоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил. Но он не мог понять того, – вдруг как бы вырвавшимся тонким голосом закричал князь Андрей, – но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал об измене, он старался все сделать как можно лучше, он все обдумал; но от этого то он и не годится. Он не годится теперь именно потому, что он все обдумывает очень основательно и аккуратно, как и следует всякому немцу. Как бы тебе сказать… Ну, у отца твоего немец лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности; нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец…