Деяния божественного Августа

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

«Деяния божественного Августа» (лат. Res Gestae Divi Augusti) — краткая автобиография первого римского императора Октавиана Августа, важный исторический источник. Помимо «Деяний», Август написал большую автобиографию, но она не сохранилась до наших дней.





История создания и обнаружения

Точная дата написания «Деяний» неизвестна. Биограф императора Гай Светоний Транквилл, рассказывая о составлении завещания 3 апреля 12 года н. э., упоминал, что второй из трёх свитков завещания, где содержался «список его деяний», Август приказал «вырезать на медных досках у входа в мавзолей»[1]. Первоначальная версия текста «Деяний» могла быть начата ещё раньше — во 2 году до н. э., но некоторые детали были добавлены уже в 14 году н. э. — возможно, уже Тиберием, после смерти Августа[2]. Хотя мавзолей Августа в столице сохранился, бронзовые таблички с текстом второй части завещания за прошедшие две тысячи лет бесследно исчезли. Однако ещё в античную эпоху эти оригиналы были скопированы во многие храмы, посвящённые обожествлённому первому императору[3]. Наиболее известна, однако, надпись на стенах храма Ромы и Августа в Анкире (современная Анкара). Благодаря её хорошей сохранности и двуязычному характеру известный историк Теодор Моммзен назвал Monumentum Ancyranum «королевой надписей»[4]. Другие, менее полные, фрагменты обнаружены в Аполлонии (позднее — Созополь[en]) в Писидии и в Антиохии Писидийской; по-видимому, эта же надпись на двух языках была в храме Августа в Пергаме[3].

Надпись в Анкире выполнена на обеих сторонах стены храма. Она разбита на шесть страниц — три по 46, три по 44 строки — что, по-видимому, полностью копировало структуру бронзовых таблиц на мавзолее Августа в Риме. На каждой строке в среднем было выбито около 60 букв, начало каждого параграфа выделялось особым знаком. Высота всей надписи — 2,7 метра, ширина — 4 метра на каждой из двух стен[5]. Анкирская надпись заметно повреждена, но большая часть лакун восстанавливается по другим сохранившимся копиям[6]. Все сохранившиеся надписи различаются очень незначительно. Приложение к «Деяниям» наверняка предназначались только для провинциальных читателей и отсутствовало в оригинальных таблицах. Использование не только латинского, но и древнегреческого языка было вызвано доминированием последнего в Восточном Средиземноморье[7].

После падения Византийской империи храм Ромы и Августа был превращён в мечеть[8], а к боковым стенам были пристроены дома. Надпись заново открыл в середине XVI века антиквар Ожье Гислен де Бусбек, участник посольства правителя Священной Римской империи Фердинанда I к османскому правителю Сулейману I. Де Бусбек верно идентифицировал надпись с завещанием, которое упомянул Светоний[9]. Благодаря ему надпись приезжали изучать многие антиковеды. Долгое время самым точным изданием надписи считалась публикация Жоржа Перро и Эдмона Гийома, посланных по личному распоряжению императора Наполеона III, ценителя древностей. Впрочем, часть надписи оставалась неизвестна из-за сопротивления владельцев домов, пристроенных к мечети. Лишь в 1882 году Карлу Гуманну удалось убедить хозяев прилегающих зданий частично разобрать стены и сделать гипсовые слепки. В 1883 году Теодор Моммзен выпустил новое издание «Деяний», опираясь на слепки Гуманна[10]. Благодаря Моммзену распространилась и современная форма названия памятника — Res Gestae Divi Augusti[11].

Структура

«Деяния» состоят из введения, 35 параграфов и четырёх пунктов в приложении. Хронология событий, упомянутых в «Деяниях», начинается с 44 года до н. э.[12] Затем кратко рассказывается о первом консульстве и основании второго триумвирата (43 год до н. э.[12]), о войне с Брутом и Кассием (42 год до н. э.[13]), о победе в войнах «на суше и на море»[14]. Затем Октавиан перечисляет свои военные почести и религиозные обряды в свою честь, упоминает о тринадцати консульствах[15], упоминает об отказе от диктаторской власти и перечисляет прочие должности и почести[16], рассказывает о пополнении сената и проведении цензов[17]. Далее продолжается перечисление почестей[18], упоминается о том, что в его правление трижды запирался храм Януса[19], после чего кратко упоминает о смерти своих родных детей и об их почестях[20]. Далее Октавиан возвращается к исполнению завещания Цезаря, а также упоминает о своих крупнейших подарках римлянам[21], рассказывает о строительной деятельности[22], о крупнейших играх и праздниках[23], о восстановлении храмовых сокровищ[24]. Затем Октавиан вновь возвращается к событиям гражданских войн, упоминая об «умиротворении» морей (речь о Сексте Помпее) и о победе при мысе Акций[25]. После этого следует перечисление покорённых территорий[26] и посольств из соседних государств[27]. Завершается автобиография упоминанием о формальном возвращении государства под опеку сената, о получении титулов «Август» и «отец отечества»[28]. За основным текстом следует краткое приложение из четырёх пунктов: о расходах; список основных новых построек; список перестроенных сооружений; о «неисчислимых» расходах.

По традиции, принятой в современной историографии, текст условно делится на три части: параграфы 1—14 — honores (почести); 15—24 — impensae (расходы); 25—35 — res gestae (деяния)[29].

Характеристика

В Древнем Риме существовала традиция упоминать о добродетелях и достижениях умершего на похоронах, и она распространялась на политиков. Октавиан был не первым римским государственным деятелем, оставившим подобную запись («элогию»), высеченную в камне: первые известные образцы надгробий или памятников с перечислением заслуг известны с начала III века до н. э. Полководец Гай Марий оставил после себя надпись, выходившую далеко за пределы простого перечисления заслуг, и автобиографию Октавиана считают развитием именно этого направления римских элогий[30]. Кроме того, по своей задумке и монументальности «Деяния» сравниваются с Бехистунской надписью персидского царя Дария I[31].

Стиль «Деяний» очень сжатый; его сравнивают с телеграфным по краткости. Подробности автобиографии носят почти статистический характер, преднамеренно отсутствуют многие обычные в элогиях прилагательные и наречия, не используются обычные для самовосхвалений прилагательные в превосходной степени. В автобиографии Август ни разу не упомянул своих оппонентов, в том числе и тех, кто сыграл большую роль в его карьере: нет имён Марка Антония, Марка Юния Брута, Гая Кассия Лонгина, Марка Эмилия Лепида, Секста Помпея. Кроме них, не упомянуты по имени родственники Октавиана[32]. Кроме того, в начале «Деяний» император не называет своё имя по рождению и не упоминает об обстоятельствах наследованию Гаю Юлию Цезарю. Необычный стиль «Деяний» хорошо согласуется с сообщениями античных авторов о манере письма Октавиана Августа — эти сведения сохранили Светоний и Авл Геллий. В целом текст представляет сухое, но связное перечисление должностей, заслуг и достижений, хотя, например, заключительные два параграфа тщательно продуманы[33][34]. Достижения в различных сферах деятельности группируются строго по параграфам.

Октавиан о характере своей власти

В шестое и седьмое консульство, после того как Гражданские войны я погасил, с общего согласия став верховным властелином, государство из своей власти я на усмотрение сената и римского народа передал. <...> После этого времени я превосходил всех авторитетом, но власти имел не больше, чем другие, кто были у меня когда-либо коллегами по должности[35].

Цель составления «Деяний» неясна. По разным версиям, Октавиан приказал опубликовать эту часть завещания либо как отчёт перед римским народом, либо как апологию, либо как развёрнутую эпитафию, либо как политическое завещание[36]. По-видимому, Октавиан обращался прежде всего к жителям столицы: многие упомянутые в автобиографии подробности совершенно неинтересны жителям периферии Римской империи, а многочисленные меры по поощрению провинций почти не отражены в тексте[37][38]. Впрочем, Ц. Явец сомневается в обоснованности этого предположения; главным доводом он считает традиционную краткость любой римской пропаганды, рассчитанную на малограмотный городской плебс[39]. Нередко подчёркивается пропагандистский (по современной терминологии) характер «Деяний». Упоминание заслуг Тиберия — наследника императора — считается намеренным[40].

Современные исследователи обращают внимание не только на записанные достижения Октавиана, но и на его умолчания: многие меры, достойные увековечивания в элогии, никак не упомянуты. Опущено и многое из того, что престарелый император хотел бы забыть[31]. Эти умолчания условно обозначаются как res non gestae («дела не сделанные», или «не-деяния»)[41]. Возможно, Октавиан нарочно умолчал о многих реформах, желая предстать как обычный государственный деятель (официально Октавиан заявлял о восстановлении Римской республики, а сам подчёркивал, что он является лишь первым среди равных), и потому упоминал лишь те мероприятия, за исполнение которых он был лично ответственен[42]. Благодаря этой тенденции Октавиан желал оставить о себе впечатление человека, следующего законам и не допускающего произвола[43].

Напишите отзыв о статье "Деяния божественного Августа"

Примечания

  1. (Suet. Div. Aug. 101) Светоний. Божественный Август, 101.
  2. Introduction // Velleius Paterculus and Res Gestae Divi Augusti. Transl. by F. W. Shipley. — Loeb Classical Library. — London: W. Heinemann; Cambridge, MA: Harvard University Press, 1961. — P. 338.
  3. 1 2 Introduction // Velleius Paterculus and Res Gestae Divi Augusti. Transl. by F. W. Shipley. — Loeb Classical Library. — London: W. Heinemann; Cambridge, MA: Harvard University Press, 1961. — P. 333.
  4. Introduction // Velleius Paterculus and Res Gestae Divi Augusti. Transl. by F. W. Shipley. — Loeb Classical Library. — London: W. Heinemann; Cambridge, MA: Harvard University Press, 1961. — P. 332.
  5. Introduction // Velleius Paterculus and Res Gestae Divi Augusti. Transl. by F. W. Shipley. — Loeb Classical Library. — London: W. Heinemann; Cambridge, MA: Harvard University Press, 1961. — P. 333—334.
  6. Brunt P. A., Moore J. M. Introduction // Res Gestae Divi Augusti. — Oxford University Press, 1967. — P. 1-2.
  7. Brunt P. A., Moore J. M. Introduction // Res Gestae Divi Augusti. — Oxford University Press, 1967. — P. 2.
  8. Шифман И. Ш. Цезарь Август. — Л.: Наука, 1990. — С. 189.
  9. Introduction // Velleius Paterculus and Res Gestae Divi Augusti. Transl. by F. W. Shipley. — Loeb Classical Library. — London: W. Heinemann; Cambridge, MA: Harvard University Press, 1961. — P. 334.
  10. Introduction // Velleius Paterculus and Res Gestae Divi Augusti. Transl. by F. W. Shipley. — Loeb Classical Library. — London: W. Heinemann; Cambridge, MA: Harvard University Press, 1961. — P. 334—335.
  11. Velleius Paterculus and Res Gestae Divi Augusti. Transl. by F. W. Shipley. — Loeb Classical Library. — London: W. Heinemann; Cambridge, MA: Harvard University Press, 1961. — P. 344.
  12. 1 2 Деяния божественного Августа, 1.
  13. Деяния божественного Августа, 2.
  14. Деяния божественного Августа, 3.
  15. Деяния божественного Августа, 4.
  16. Деяния божественного Августа, 5-7.
  17. Деяния божественного Августа, 8.
  18. Деяния божественного Августа, 9-12.
  19. Деяния божественного Августа, 13.
  20. Деяния божественного Августа, 14.
  21. Деяния божественного Августа, 15-18.
  22. Деяния божественного Августа, 19-21.
  23. Деяния божественного Августа, 22-23.
  24. Деяния божественного Августа, 24.
  25. Деяния божественного Августа, 25.
  26. Деяния божественного Августа, 26-30.
  27. Деяния божественного Августа, 31-33.
  28. Деяния божественного Августа, 34-35.
  29. Yavetz Z. The Res Gestae and Augustus' Public Image // Caesar Augustus. Seven Aspects. Ed. by. F. Millar and E. Segal. — Oxford: Clarendon Press, 1984. — P. 14.
  30. Brunt P. A., Moore J. M. Introduction // Res Gestae Divi Augusti. — Oxford University Press, 1967. — P. 2-3.
  31. 1 2 Brunt P. A., Moore J. M. Introduction // Res Gestae Divi Augusti. — Oxford University Press, 1967. — P. 4.
  32. Introduction // Velleius Paterculus and Res Gestae Divi Augusti. Transl. by F. W. Shipley. — Loeb Classical Library. — London: W. Heinemann; Cambridge, MA: Harvard University Press, 1961. — P. 336—337.
  33. Brunt P. A., Moore J. M. Introduction // Res Gestae Divi Augusti. — Oxford University Press, 1967. — P. 6-7.
  34. Eder W. Augustus and the Power of Tradition // The Cambridge Companion to the Age of Augustus. — Cambridge University Press, 2005. — P. 31.
  35. Деяния божественного Августа, 34.
  36. Introduction // Velleius Paterculus and Res Gestae Divi Augusti. Transl. by F. W. Shipley. — Loeb Classical Library. — London: W. Heinemann; Cambridge, MA: Harvard University Press, 1961. — P. 337.
  37. Brunt P. A., Moore J. M. Introduction // Res Gestae Divi Augusti. — Oxford University Press, 1967. — P. 3-4.
  38. Yavetz Z. The Res Gestae and Augustus' Public Image // Caesar Augustus. Seven Aspects. Ed. by. F. Millar and E. Segal. — Oxford: Clarendon Press, 1984. — P. 8.
  39. Yavetz Z. The Res Gestae and Augustus' Public Image // Caesar Augustus. Seven Aspects. Ed. by. F. Millar and E. Segal. — Oxford: Clarendon Press, 1984. — P. 11-13.
  40. Gruen E. S. The expansion of the empire under Augustus // Cambridge Ancient History. — Vol. X. — Cambridge Univserity Press, 1996. — P. 175.
  41. Eder W. Augustus and the Power of Tradition // The Cambridge Companion to the Age of Augustus. — Cambridge University Press, 2005. — P. 14.
  42. Brunt P. A., Moore J. M. Introduction // Res Gestae Divi Augusti. — Oxford University Press, 1967. — P. 5.
  43. Yavetz Z. The Res Gestae and Augustus' Public Image // Caesar Augustus. Seven Aspects. Ed. by. F. Millar and E. Segal. — Oxford: Clarendon Press, 1984. — P. 26.

Текст «Деяний»

  • [www.ancientrome.ru/antlitr/augustus/index.htm Русский текст]
  • [www.thelatinlibrary.com/aug.html Латинский текст]
  • [penelope.uchicago.edu/Thayer/E/Roman/Texts/Augustus/Res_Gestae/home.html Синхронные латинский и древнегреческий тексты с переводом на английский язык]
  • Деяния божественного Августа. / Пер. И. Ш. Шифмана. // Шифман И. Ш. Цезарь Август. — Л., 1990. — С. 189—199.
  • Деяния Божественного Августа / Пер. В. Г. Боруховича. // Хрестоматия по истории древнего мира: Эллинизм. Рим. — М.: Греко-латинский кабинет Ю. А. Шичалина, 1998. — С. 377—411.
  • Деяния божественного Августа. / Пер. А. Л. Смышляева. // История древнего Рима. Тексты и документы. — М., 2004. — С. 204—209.
  • В серии «Loeb classical library» «Деяния» изданы под № 152 (вместе с Веллеем Патеркулом).
  • В серии «Collection Budé»: Res gestae divi Augusti. Hauts faits du divin Auguste. 2007. CCXXXIV, 166 p.

Отрывок, характеризующий Деяния божественного Августа

Говоря это, графиня оглянулась на дочь. Наташа лежала, прямо и неподвижно глядя вперед себя на одного из сфинксов красного дерева, вырезанных на углах кровати, так что графиня видела только в профиль лицо дочери. Лицо это поразило графиню своей особенностью серьезного и сосредоточенного выражения.
Наташа слушала и соображала.
– Ну так что ж? – сказала она.
– Ты ему вскружила совсем голову, зачем? Что ты хочешь от него? Ты знаешь, что тебе нельзя выйти за него замуж.
– Отчего? – не переменяя положения, сказала Наташа.
– Оттого, что он молод, оттого, что он беден, оттого, что он родня… оттого, что ты и сама не любишь его.
– А почему вы знаете?
– Я знаю. Это не хорошо, мой дружок.
– А если я хочу… – сказала Наташа.
– Перестань говорить глупости, – сказала графиня.
– А если я хочу…
– Наташа, я серьезно…
Наташа не дала ей договорить, притянула к себе большую руку графини и поцеловала ее сверху, потом в ладонь, потом опять повернула и стала целовать ее в косточку верхнего сустава пальца, потом в промежуток, потом опять в косточку, шопотом приговаривая: «январь, февраль, март, апрель, май».
– Говорите, мама, что же вы молчите? Говорите, – сказала она, оглядываясь на мать, которая нежным взглядом смотрела на дочь и из за этого созерцания, казалось, забыла всё, что она хотела сказать.
– Это не годится, душа моя. Не все поймут вашу детскую связь, а видеть его таким близким с тобой может повредить тебе в глазах других молодых людей, которые к нам ездят, и, главное, напрасно мучает его. Он, может быть, нашел себе партию по себе, богатую; а теперь он с ума сходит.
– Сходит? – повторила Наташа.
– Я тебе про себя скажу. У меня был один cousin…
– Знаю – Кирилла Матвеич, да ведь он старик?
– Не всегда был старик. Но вот что, Наташа, я поговорю с Борей. Ему не надо так часто ездить…
– Отчего же не надо, коли ему хочется?
– Оттого, что я знаю, что это ничем не кончится.
– Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность.
– Ну не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело. – Наташа улыбаясь поглядела на мать.
– Не замуж, а так , – повторила она.
– Как же это, мой друг?
– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…
– Что ты врешь! – сказала графиня.
Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.

На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.


31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.


Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.