Де-Пуле, Михаил Фёдорович

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Де-Пуле»)
Перейти к: навигация, поиск
Михаил Фёдорович Де-Пуле
Место рождения:

село Хренное, Липецкий уезд, Тамбовская губерния

Место смерти:

Тамбов

Род деятельности:

литературный критик, публицист и педагог

Язык произведений:

русский

Михаи́л Фёдорович Де-Пуле́ (12 [24] октября 1822, село Хренное, Липецкий уезд, Тамбовская губерния — 27 августа [8 сентября1885, Тамбов) — русский литературный критик, публицист и педагог.





Биография

Сын отставного штабс-капитана — выходца из Лифляндии. Учился в Козловском уездном училище (1833—1836), Воронежской гимназии (1836—1842), Харьковском университете (18421846)[1].

Преподаватель русского языка и истории в Воронежском кадетском корпусе (18481865), с 1862 одновременно помощник инспектора.

Входил в кружок Н. И. Второва. Продолжал его работу по изданию архивных материалов. Был редактором неофициальной части газеты «Воронежские губернские ведомости» (18621863).

С конца 1865 инспектор 1-й виленской гимназии, в 1866 директор той же гимназии и уездных училищ. В 18651868 был редактором газеты «Виленский вестник» (в 1866 совместно с А. И. Забелиным).

С 1868 чиновник особых поручений Главного управления военных учебных заведений в Санкт-Петербурге, затем инспектор Полтавской военной гимназии в Полтаве (18701875). Выйдя в отставку в чине действительного статского советника, последние годы жизни провёл в Тамбове, занимаясь литературным трудом.

Литературная деятельность

Помещал публицистические и литературно-критические статьи в «Московских ведомостях» (18571858), «Атенее» (1858), «Русской беседе» (1859). Под редакцией Де-Пуле вышел сборник «Воронежская беседа на 1861-й г.», в котором опубликованы русские пословицы, собранные А. В. Кольцовым, поэма «Тарас» и повесть «Дневник семинариста» И. С. Никитина.

Сотрудничал в журнале «Русское слово», где в 18591860 напечатал статьи о произведениях Марко Вовчка, И. С. Тургенева, Н. С. Кохановской, Д. В. Григоровича, И. С. Никитина. В журнале «Время» выступил со статьёй «Нечто о литературных мошках и букашках. По поводу героев г. Тургенева» (1861). Статьи печатал также в «Санкт-Петербургских ведомостях», газете «День», журнале «Заря». В 18751881 поместил ряд статей в журнале «Русский вестник», включая статью о Н. А. Некрасове (1878) и «Нигилизм, как патологическое явление русской жизни» (1881; отдельное издание Москва, 1881), и в газете А. С. Суворина «Новое время».

В Вильне выпустил свои книги «Краткое руководство к изучению прозаических сочинений» (1866) и «Старые писатели и новые педагогические на них взгляды» (1869).

Наиболее значительной работой Де-Пуле считается большой и насыщенный фактографией очерк о И. С. Никитине, первоначально публиковавшийся в «Виленском вестнике» (1867) и затем вошедший в книгу «Сочинения И. С. Никитина» (т. 1, Вильна, 1869). Ценной фактическим сведениями является также монография «А. В. Кольцов в его житейских и литературных делах и в семейной обстановке» (отдельно издание Санкт-Петербург, 1878).777

Педагогическая деятельность

Педагогические интересы Де-Пуле нашли своё выражение на страницах журнала Филологические записки, выпускавших в Воронеже под редакцией его коллеги по Михайловскому кадетском корпусу А. А. Хованского. На эту тему здесь был опубликован целый ряд статей.

Библиография

  • [memoirs.ru/rarhtml/1519DePule.htm Де-Пуле М.Ф. Крестьянское движение при императоре Павле Петровиче // Русский архив, 1869. – Вып. 3. – Стб. 525-577.]
  • О русском народном эпосе (1864),
  • О русской народной лирике (1864),
  • Заметка по поводу наших учебников русской грамматики (1877),
  • Заметка о грамматических терминах и определениях вообще (1878).

Напишите отзыв о статье "Де-Пуле, Михаил Фёдорович"

Примечания

Литература

Отрывок, характеризующий Де-Пуле, Михаил Фёдорович


Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо: