Де Фриз, Джеймс Корнелиус
| Джеймс Корнелиус Де-Фриз | |
| James Cornelius de Vries | |
| Имя при рождении: |
Jens |
|---|---|
| Род деятельности: |
купец, путешественник |
| Дата рождения: | |
| Место рождения: |
деревня Брадеруп, о.Зильт |
| Гражданство: | |
| Дата смерти: |
1881(?) |
| Место смерти: | |
| Супруга: |
1-я - Inge Thyke Hansen-Kamp, 2-я - Elisabeth Woderal Patton |
| Дети: |
Эмма, Катарина, Вильям-Францис |
Джеймс Корнелиус Де-Фриз (нидерл. James Cornelius de Vries) — купец и путешественник из Нидерландов.
Биография
Джеймс Корнелиус Де-Фриз был родом из Нидерландов. Занимался перевозкой грузов. В 1864 году переехал во Владивосток для того, чтобы наладить свой бизнес. До этого он несколько лет занимавшийся перевозкой грузов по Амуру и Шилке.[1] Джеймс Корнелиус происходил из рода купцов и сам был купцом первой гильдии, что в те времена считалось довольно значимым. На полуострове Де-Фриз организовал прибыльное хозяйство, построил лесопильный завод на реке Суйфун, а также завёл молочную ферму и регулярно снабжал Владивосток молоком, сливками, творогом и другими продуктами. Торговая лавка Де-Фриза находилась во Владивостоке на месте нынешнего ГУМа на улице Светланской. Так как путь был не близкий, купец приказал выложить косу от полуострова до города, по которой и доставлялись продукты. У него было всего два дома: в одном он принимал гостей, а в другом жил с семьёй. Де-Фриз стал весьма деятельным российским гражданином. На следующий год после приезда Де-Фриз по заказу фирмы «Кунст и Альберс» построил по собственному проекту дом. Это было добротное и красивое здание, несмотря на то, что деревянное и одноэтажное. Оно стояло на улице Береговой до той поры, пока на его месте та же фирма не поставила новое каменное многоэтажное здание. Сейчас это здание больницы ФТИ во Владивостоке.
Дальнейшая судьба
Сведения о дальнейшей судьбе Де-Фриза довольно противоречивы.
Один из историков-исследователей, автор нескольких книг, утверждает, что Де-Фриз в 1897 году, распродав все своё имущество, поспешно уехал в Америку. Одной из причин такого внезапного отъезда считалась смерть любимой дочери предпринимателя. И по сей день старожилы показывают место на полуострове, где она была похоронена: курган, к которому ведёт тенистая липовая аллея.
Немецкий журналист в своей книге «Кунст и Альберс» приводит другие сведения. Де-Фриз умер в 1881 году. Его вдова продала участок городской земли в четверть гектара Густаву Кунсту за 3 тысячи рублей. Приобретённая земля была очень удобным местом для строительства нового торгового дома, так как она лежала на противоположной стороне от старого здания фирмы. Сейчас здесь расположен ГУМ.
В 1883 году умерла вдова Де-Фриза — Елизавета. Одна из её наследниц саксонская верноподданная Эмма Ланде продала той же фирме следующие два земельных участка. Ещё четыре надела, принадлежащих Де-Фризу, оказались во владении его дочери Катарины, которая после смерти родителей вернулась на родину отца и вышла замуж за мельника Мадса Нильсена. В феврале 1884 года Густав Кунст побывал у Нильсенов и купил у них оставшиеся владивостокские земли за 30000 марок.[2]
Смерть старшей дочери
Легенды личности Де-Фриза больше связаны не с самим предпринимателем, а с фигурой его старшей дочери. Какой именно — неизвестно.
По одной из версий дочь Де-Фриза пылко влюбилась в простого рыбака-браконьера. Чтобы воспрепятствовать неравному браку, Де-Фриз отправил его в рекруты, что подразумевало в то время 25 лет военной службы. Не выдержав разлуки, девушка бросилась с обрыва в море и утонула.
По другой, значительно менее романтичной версии, дочь Де-Фриза умерла от укуса энцефалитного клеща. И наконец, по третьей версии она утонула во время шторма вместе с другими пассажирами, направлявшимися морем во Владивосток — тогда это был единственный возможный путь из полуострова в город. Возможно поэтому один из мысов полуострова носит название мыса Утонувших.[3]
Память
В честь Джеймса Корнелиуса Де-Фриза назван полуостров в Амурском заливе и одноимённый посёлок в Надеждинском районе Приморского края.
Напишите отзыв о статье "Де Фриз, Джеймс Корнелиус"
Примечания
- ↑ [vladnews.ru/2507/Kultura_istorija/Tri_imeni_odnogo_poluostrova_I_vse_muzhskije Три имени одного полуострова. И все — мужские]
- ↑ [old.vladnews.ru/magazin.php?id=130&idnews=73127¤t_magazine=1966 Де-Фриз близкий и загадочный]
- ↑ [shamora.info/%D0%9F%D0%BE%D0%BB%D1%83%D0%BE%D1%81%D1%82%D1%80%D0%BE%D0%B2-%D0%94%D0%B5-%D0%A4%D1%80%D0%B8%D0%B7%D0%B0/ Полуостров Де-Фриза]
Отрывок, характеризующий Де Фриз, Джеймс Корнелиус
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.
К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
