Бовуар, Симона де

Симона де Бовуар
Simone de Beauvoir
Симона де Бовуар, Жан-Поль Сартр и Че Гевара в 1960 году на Кубе
Имя при рождении:	Simone-Lucie-Ernestine-Marie Bertrand de Beauvoir
Род деятельности:	писательница, философ
Направление:	феминизм, экзистенциализм
Язык произведений:	французский
Премии:	Иерусалимская премия (1975) Премия Соннинга (1983)

Симо́на де Бовуа́р (фр. Simone de Beauvoir, урождённая Симо́на-Люси́-Эрнести́на-Мари́ Бертра́н де Бовуа́р (фр. Simone-Lucie-Ernestine-Marie Bertrand de Beauvoir); 9 января 1908, Париж — 14 апреля 1986) — французская писательница, представительница экзистенциальной философии, идеолог феминистского движения. Подруга (оба они были против брака) и единомышленница Жан-Поля Сартра.

Биография и творчество

Если во мне есть что-то от гения, то исключительно ясность мысли. Симона де Бовуар «Воспоминания благовоспитанной девицы»

Детство и получение образования

Симона де Бовуар (полное имя Симона-Люси-Эрнестина-Мари Бертран де Бовуар) родилась 9 января 1908 года в Париже в комфортабельных апартаментах на бульваре Распай (фр.). Семья принадлежала к старинному аристократическому роду, ведущему происхождение от Гийома де Шампо, средневекового французского теолога, ритора и логика, учителя Абеляра. Симона была старшей дочерью в семье Жоржа Бертрана де Бовуара, работавшего юристом-секретарём, и Франсуазы де Бовуар, урождённой Брассо, набожной католички, которая была дочерью богатого банкира из Вердена. Через два года после рождения Симоны в семье появилась вторая дочь — Элен (англ. Hélène de Beauvoir).

В пять с половиной лет родители отдали Симону в школу Кур Дезир (фр.), в которой под наставничеством монахинь готовили к добродетельной жизни девочек из благородных семей. Родители, в первую очередь мать, желали видеть Симону в будущем добропорядочной женой какого-нибудь буржуа, а возможно, и принца. Её мечтам не дано было осуществиться, что было ещё более разочаровывающим с учётом произошедшего разорения семьи по вине главы семейства: Бертран де Бовуар вложился в заём правительства Российской империи под высокий доход, обещанный Николаем Вторым, однако революция 1917 года похоронила мечты о доходах, как и непосредственно сами вложения. Строгое буржуазное воспитание, полученное от матери, описано в книге Симоны «Воспоминания благовоспитанной девицы» (Mémoires d’une jeune fille rangée, 1958).

Внешние изображения
	[www.webcitation.org/67wZwfqXj Симона в детстве] (Арх. [i2.listal.com/image/1454663/600full-simone-de-beauvoir.jpg ист.] 2012-05-19)

Разорение семейства, печальное по сути, вместе с тем явилось для Симоны вполне реальным подтверждением той особой судьбы, которую она представляла себе в детстве. Усердно предаваясь молитвам, девочка «играла» в великомученицу, полагая, что жизнь её навсегда отдана Богу. Однако прилежное обучение в школе, где она ходила в лучших ученицах, не могло исправить бедственного положения семьи, которая вынуждена была сменить престижное жильё над богемным рестораном «Ротонда» (фр.) на тесную квартиру в тёмном доме без лифта на улице Рен, а молитвы не вносили мира в отношения матери и отца, потерявших уверенность в будущем дне.

Родители объяснили дочери, что только образование поможет ей выбраться из бедственного положения, в котором оказалась семья. Религиозность сменилась сомнениями, а затем и разочарованием. К подростковому возрасту в девочке проявилась ещё одна характерная особенность: наряду с интеллектом у неё проявилась способность принимать бескомпромиссные решения. Шаг от великомученицы к воинствующей атеистке по меркам Симоны был обоснованным и разумным шагом.

Интерес к литературе ей привил отец. К пятнадцати годам Симона уже решила стать знаменитым писателем. Её увлекали Морис Баррес, Поль Клодель, Андре Жид, Поль Валери, а ведение подробного дневника заменило исповедь.

Окончила школу в 1925 году; изучала математику в Католическом институте Парижа, филологию в институте Сен-Мари-де-Нейи (фр.). Через год получила диплом Парижского университета по литературе и латинскому языку. В 1927 году получила диплом по философии (её курсовая работа была посвящена философии Лейбница) и стала девятой женщиной, окончившей Сорбонну. На учительской практике познакомилась с Морисом Мерло-Понти и Клодом Леви-Строссом; работала с ними в одной школе. Весной 1928 года она получила степень бакалавра искусств. На факультете искусств встретилась с Жаном-Полем Сартром, Полем Низаном, Рене Майо (последний, обыгрывая созвучие её фамилии с английским словом beaver (бобёр), дал ей прозвище «Бобёр», в дружеском кругу закрепившееся за Симоной до конца жизни). Начала готовиться к конкурсу (англ. Agrégation) по философии — экзамену, по результатам которого составляется общефранцузский рейтинг студентов, — для чего, в частности, посещала занятия в престижной Высшей нормальной школе. Первое место на экзамене получил Жан-Поль Сартр, второе — Симона, и в свой двадцать один год стала самой молодой из сдавших этот экзамен.

Знакомство с Сартром переросло в отношения, которые длились всю жизнь.

Это был мой двойник, в нём я обнаружила доведенными до последнего предела и мои вкусы, и мои пристрастия. Симона де Бовуар «Воспоминания благовоспитанной девицы»

1929 год, на который приходится конец моей учёбы, начало экономической независимости, уход из родительского дома, расставание со старыми друзьями и встреча с Сартром, несомненно, открыл для меня новую эру. Симона де Бовуар «Сила зрелости»

После окончания высшей школы

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Внешние изображения
	[www.webcitation.org/67wa59kOc Симона и Жан-Поль] (Арх. [www.superstyle.ru/pic/art_pics/3_80_38022_1324447918.jpg ист.] 2012-05-19)
	[www.webcitation.org/67waEWf1x Жан-Поль и Натали Сорокина] (Арх. [i125.photobucket.com/albums/p67/gemini_048/Misc/sorokine.jpg ист.] 2012-05-19)
	[www.webcitation.org/67waRY5gu Симона и Бьянка Ламблен] (Арх. [www.emma.de/typo3temp/pics/097dc2c8b3.jpg ист.] 2012-05-19)

После окончания учёбы де Бовуар и Сартр должны были решить, остаются ли они вместе. Однако мужем и женой они так и не стали. Вместо этого они заключили между собой договор, согласно которому становились партнёрами, храня друг другу интеллектуальную верность, при этом не считая изменой любовные связи на стороне.

В 1929—1931 годах Сартр проходил службу в армии. После службы его направили на работу в Гавр, Симона же в 1931 году отправилась преподавать философию в Марсель. Они решили продлить свой договор и по-прежнему не хотели связывать друг друга обязательствами, при этом продолжая близкое общение. В 1932-1937 годах Симона работала в Руане - преподавала в Лицее Корнеля (фр.), а затем - в парижском Лицее Мольера (фр.). Она постоянно видилась с Сартром, и оба вели в это время безмятежную жизнь, полную интеллектуальных игр, флирта и любовных приключений.

Так, состоялось знакомство пары с девятнадцатилетней Ольгой Казакевич, которая была студенткой Симоны в Руане. Ольга флиртуовала как с Сартром, так и с Симоной. Пара, захваченная идеей свободы, решила создать «трио». Один из отпусков, нарушая традицию, Сартр провёл с Ольгой, оставив де Бовуар в Париже. Ольга так и не стала любовницей Сартра, которому удалось соблазнить лишь её сестру, Ванду. Симона также не слишком ограничивала себя в приключениях. Бьянка Ламблен, её ученица в то время, позднее признавалась в сексуальной связи с учительницей, будучи несовершеннолетней. Другим увлечением была ученица Натали Сорокина, которую Симона затем познакомила с Сартром. Клубок связей дополнял Жак-Лоран Бост, ученик уже Сартра. Женившись на Ольге Казакевич, он в то же время стал и любовником Симоны и долгие годы поддерживал с ней интенсивную переписку.

Погружённые в мир литературы и философии, Симона и Сартр придерживались крайних революционных взглядов, при этом находясь на другом полюсе от реального участия в политической жизни.

Во время войны

В 1939 году она делает попытку напечатать свою первую книгу — сборник рассказов «Главенство духа» (издан в 1979 году под названием «Когда главенствует дух» фр. Quand prime le spirituel). Однако рукопись отвергнута издательством, которая нашла показанную Бовуар картину нравов неубедительной. В этом же году Сартра с началом Странной войны забирают в армию, и в июне 1940 года он попадает в плен, где проводит девять месяцев и отпускается по причине слабого здоровья.

После возвращения Сартра в Париж, Симона вместе с ним принимает участие в организации подпольной группы «Социализм и свобода», в которой также участвовали Морис Мерло-Понти, Жан-Туссен Десанти, Жан Канапа другие. Однако группа скоро расформировывается, и Сартр решает бороться с оккупацией с помощью писательства.

В 1943 году Бовуар отстраняют от преподавательской деятельности, поводом для чего послужило заявление матери Натали Сорокиной, обвиняющей Симону в растлении своей дочери. Отстранение было снято после войны. В 1943 году Бовуар публикует свой первый роман — «Гостья» (фр. L’Invitée), который проводит идеи экзистенциализма. Эта тематика (свобода, ответственность, межличностные отношения) присутствует и в последующих её работах. Работу над «Гостьей» Бовуар начала ещё в 1938 году, книга была закончена летом 1941 года. Однако в романе не нашли отражения бурные события политической жизни того периода. Симона погружена в свои «мечты шизофренички», и темой книги становится история запутанных любовных отношений, прообразом которых стали отношения Симоны, Жана-Поля и сестёр Казакевич. Создавая роман, Бовуар пытается преодолеть собственную ревность к Ольге, которая мучила её, пытается осознать, что такое любовь и общение. Писательница делает попытку уйти от традиционной женской покорности и создать персонаж, способный свободно проявлять свои чувства, невзирая на социальные ограничения. Однако в полной мере осуществить этот замысел не удаётся, свобода получается возможной лишь в грёзах самообмана, а женщина оказывается не в силах удержать собственнические инстинкты по отношению к любимому мужчине.

В 1944 году Жан Гренье знакомит Симону с понятием экзистенциализма. Она соглашается написать эссе для готовящегося сборника, отражающего современные идеологические направления, и к 1944 году пишет «Пирра и Цинеаса» (фр. Pyrrhus et Cinéas). В нём Бовуар «приходит к заключению, что всякое действие чревато риском и угрозой поражения. Долг человека перед собой в том, чтобы соглашаться на риск, но отвергать даже мысль о грядущем поражении».

В годы войны Симона пишет роман о Сопротивлении «Кровь других» (фр. Le Sang des autres»). Признанная в Америке «учебником экзистенциализма», книга представляет собой позицию Бовуар по вопросам ответственности человека за свои поступки.

В 1945 году Сартр вместе с Мишелем Лейрисом, Борисом Вианом и другими основывает литературно-политический журнал «Новые времена». В редколлегию вместе с Симоной входят Морис Мерло-Понти, Раймон Арон, Жан Полан. В дальнейшем Симона принимала деятельнейшее участии в жизни журнала. Частые отлучки Сартра в США вынуждали её писать эссе и заметки для журнала не только от своего, но и от его имени. Также она оставалась самым важным его редактором и критиком: она прочитывала всё написанное им до строчки.

Послевоенные годы

Внешние изображения
	[www.webcitation.org/67wc1Xzxn Скандальное фото Арта Шэя.] Симона де Бовуар в Чикаго, 1950 год, у своего любовника Нельсона Олгрена (Арх. [www.stephendaitergallery.com/dynamic/images/detail/Art_Shay_Untitled_Simone_Nude_Looking_in_Mirror_3601_418.jpg ист.] 2012-05-19)
	[www.webcitation.org/67wb97rLD Встреча в кафе.] Жан Поль Сартр, Борис Виан, его жена Мишель и Симона де Бовуар (Париж, 1952) (Арх. [4.bp.blogspot.com/_3tKCop9LDAg/Sj5y-lRRRnI/AAAAAAAAAPQ/w_hmPdhL1VY/s400/sartre2.450.jpg ист.] 2012-05-19)
	[www.webcitation.org/67wajEWCC Симона и Жан-Поль] (Арх. [www.emma.de/typo3temp/pics/d371e6cba5.jpg ист.] 2012-05-19)

После войны Симона плодотворно трудится. В 1945 году в «Новых временах» выходит её труд «Литература и метафизика» (фр. Littérature et métaphysique), позднее вошедший в книгу «За мораль двусмысленности» (фр. Pour une morale de l’ambiguïté, 1947), она издаёт фантастический роман «Все люди смертны» (фр. Tous les hommes sont mortels, 1946). Но профессиональные успехи омрачаются новыми проблемами в личной жизни, связанные, разумеется, с Сартром. В США Жан-Поль безумно увлекается Долорес Ванетти и почти забывает о Симоне. Не в силах повлиять на него, она вынуждена преобразовывать терзающие её чувства в слова на бумаге («Все люди смертны» как раз явился результатом её страданий).

В 1947 году Симона также отправляется в США с курсом лекций по литературе. Там она встречает Нельсона Олгрена. Между ними начинается роман, продлившийся четырнадцать лет. Симона ощутила тепло и радость неподдельной физической любви, однако выйти замуж за Олгрена и иметь с ним детей она отказалась. Узы, связывающие её с Сартром, оставались непоколебимы. И хотя их пути после войны во многом разошлись, как в пространстве, так и в философских воззрениях, Бовуар никогда не предавала идею о прекрасном союзе двух интеллектуалов, наоборот, она всегда старалась её подпитывать, как бы иллюзорна временами она ни становилась.

В 1958 году выпустила первую книгу автобиографической трилогии — «Мемуары хорошо воспитанной девушки» (фр. Memoires d’une jeune fille rangée, 1958). В этой книге автор рассказывает о своей жизни до зрелого возраста. В двух последующих частях автобиографической трилогии, «Сила зрелости» (фр. La Force de l'âge, 1960) и «Сила вещей» (фр. La Force des choses, 1963), изображается её жизнь сподвижницы и ученицы Сартра. В романах Симоны де Бовуар развиваются экзистенциалистские идеи. В романе «Мандарины» (Les Mandarins, 1954), получившем самую престижную литературную премию Франции — Гонкуровскую, отражены события жизни писателей из окружения Сартра, показана идейная и политическая жизнь послевоенной Франции.

Эссеистика Бовуар включает, среди прочих, работы «Второй пол» (фр. Le deuxième sexe, 1949), «Старость» (фр. La Vieillesse, 1970). Публицистическая книга-эссе «Второй пол» посвящена проблемам женщин и оказала большое влияние на феминистское движение.

В 1966 году Бовуар вошла в состав «Международного трибунала по расследованию военных преступлений», на котором были заслушаны свидетельства о преступлениях во время войны во Вьетнаме.

14 апреля 1986 года Симона де Бовуар умерла в Париже и была похоронена рядом с Сартром на Монпарнасском кладбище.

Книги на русском языке

• Симона де Бовуар. Второй пол. В 2 Т. / Пер. с фр., общ. ред. и вступ. ст. С. Г. Айвазовой, коммент. М. В. Аристовой. — М.: Прогресс; СПб.: Алетейя, 1997. — 832 с. — (Библиотека феминизма). ISBN 5-01-003638-X.
• Симона де Бовуар. Мандарины = Les Mandarins / Пер. с фр. Н. А. Световидовой, статья, примеч. Н. И. Полторацкой. — М.: Ладомир, 2005. — 618 с. — (Литературные памятники). — 2000 экз. — ISBN 5-86218-452-X.
• Симона де Бовуар. Воспоминания благовоспитанной девицы = Memoires d'une jeune fille rangee / Пер. с фр. М. Аннинской, Е. Леоновой. — М.: Согласие, 2004. — 496 с. — 5000 экз. — ISBN 5-86884-123-9.
• Симона де Бовуар. Сила обстоятельств = Le force des choses / Пер. с фр. Н. Световидовой. — М.: Флюид, 2008. — 496 с. — (Роман с жизнью). — 2000 экз. — ISBN 978-5-98358-110-4.

• Симона де Бовуар. Недоразумение в Москве / Пер. с фр. Н. Хотинской. — Москва: Э, 2015. — 208 с. — ISBN 978-5-699-83202-6.

• Симона де Бовуар Очень лёгкая смерть / Предисл. Л. Токарева. М.: Республика, 1992.
  • Прелестные картинки / Пер. с фр. Л. Зониной
  • Очень лёгкая смерть / Пер. с фр. Н. Столяровой
  • Сломленная / Пер. с фр. Б. Арзуманян
  • Нужно ли сжечь маркиза де Сада? Эссе / Пер. с англ. Н. Кротовской и И. Москвиной-Тархановой
• Симона де Бовуар Трансатлантический роман. Письма к Нельсону Ольгрену 1947—1964. / Пер. с фр. И. Мягковой при участии А. Зверева, предисл. С. Ле Бон де Бовуар. М.: Искусство, 2003.

Литература

• Полторацкая Н. И. Симона де Бовуар и Россия (по книгам воспоминаний писательницы)// Наваждения: к истории «русской идеи» во французской литературе XX в.: материалы российско-французского коллоквиума (С.-Петерб., 2-3 июля 2001 г.)/ отв. ред. С. Л. Фокин. М.: Наука, 2005. С.114-127.
• Долгов К. М. О встрече с Жан-Поль Сартром и Симоной де Бовуар // Вопросы философии.2007. № 2. С. 151—160.
• Appignanesi, Lisa, 2005, Simone de Beauvoir, London: Haus, ISBN 1-904950-09-4
• Bair, Deirdre, 1990. Simone de Beauvoir: A Biography. New York: Summit Books, ISBN 0-671-60681-6
• Rowley, Hazel, 2005. Tête-a-Tête: Simone de Beauvoir and Jean-Paul Sartre. New York: HarperCollins.
• Suzanne Lilar, 1969. Le Malentendu du Deuxième Sexe (with collaboration of Prof. Dreyfus). Paris, University Presses of France (Presses Universitaires de France).
• Fraser, M., 1999. Identity Without Selfhood: Simone de Beauvoir and Bisexuality, Cambridge and New York: Cambridge University Press.
• Fullbrook E., Fullbrook K. Simone de Beavouir: A critical Introduction. Polity; 1 edition (February 4, 1998), ISBN 0745612032
• Фуллбрук Э., Фуллбрук К. Секс и философия: переосмысление де Бовуар и Сартра. Гуманитарный центр, Харьков, 2014.

Фильмы

• «Любовники Кафе де Флор» (Франция, 2006) — история становления характера Симоны де Бовуар: с момента её знакомства с Сартром и до романа с американцем Нельсоном Олгреном, обрывающегося, когда Симона решает пожертвовать возможностью любить ради увековечивания легенды «Сартр-де Бовуар».

См. также

• Симона де Бовуар в Чикаго — скандальная фотография Арта Шэя, сделанная в 1950 году в Чикаго
• Генри и Джун

Ссылки

• Бовуар Симона де // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>

Литература   Персоналии   Франция

Отрывок, характеризующий Бовуар, Симона де

– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.


– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.
– Он не постигается умом, а постигается жизнью, – сказал масон.
– Я не понимаю, – сказал Пьер, со страхом чувствуя поднимающееся в себе сомнение. Он боялся неясности и слабости доводов своего собеседника, он боялся не верить ему. – Я не понимаю, – сказал он, – каким образом ум человеческий не может постигнуть того знания, о котором вы говорите.
Масон улыбнулся своей кроткой, отеческой улыбкой.
– Высшая мудрость и истина есть как бы чистейшая влага, которую мы хотим воспринять в себя, – сказал он. – Могу ли я в нечистый сосуд воспринять эту чистую влагу и судить о чистоте ее? Только внутренним очищением самого себя я могу до известной чистоты довести воспринимаемую влагу.
– Да, да, это так! – радостно сказал Пьер.
– Высшая мудрость основана не на одном разуме, не на тех светских науках физики, истории, химии и т. д., на которые распадается знание умственное. Высшая мудрость одна. Высшая мудрость имеет одну науку – науку всего, науку объясняющую всё мироздание и занимаемое в нем место человека. Для того чтобы вместить в себя эту науку, необходимо очистить и обновить своего внутреннего человека, и потому прежде, чем знать, нужно верить и совершенствоваться. И для достижения этих целей в душе нашей вложен свет Божий, называемый совестью.
– Да, да, – подтверждал Пьер.
– Погляди духовными глазами на своего внутреннего человека и спроси у самого себя, доволен ли ты собой. Чего ты достиг, руководясь одним умом? Что ты такое? Вы молоды, вы богаты, вы умны, образованы, государь мой. Что вы сделали из всех этих благ, данных вам? Довольны ли вы собой и своей жизнью?
– Нет, я ненавижу свою жизнь, – сморщась проговорил Пьер.
– Ты ненавидишь, так измени ее, очисти себя, и по мере очищения ты будешь познавать мудрость. Посмотрите на свою жизнь, государь мой. Как вы проводили ее? В буйных оргиях и разврате, всё получая от общества и ничего не отдавая ему. Вы получили богатство. Как вы употребили его? Что вы сделали для ближнего своего? Подумали ли вы о десятках тысяч ваших рабов, помогли ли вы им физически и нравственно? Нет. Вы пользовались их трудами, чтоб вести распутную жизнь. Вот что вы сделали. Избрали ли вы место служения, где бы вы приносили пользу своему ближнему? Нет. Вы в праздности проводили свою жизнь. Потом вы женились, государь мой, взяли на себя ответственность в руководстве молодой женщины, и что же вы сделали? Вы не помогли ей, государь мой, найти путь истины, а ввергли ее в пучину лжи и несчастья. Человек оскорбил вас, и вы убили его, и вы говорите, что вы не знаете Бога, и что вы ненавидите свою жизнь. Тут нет ничего мудреного, государь мой! – После этих слов, масон, как бы устав от продолжительного разговора, опять облокотился на спинку дивана и закрыл глаза. Пьер смотрел на это строгое, неподвижное, старческое, почти мертвое лицо, и беззвучно шевелил губами. Он хотел сказать: да, мерзкая, праздная, развратная жизнь, – и не смел прерывать молчание.
Масон хрипло, старчески прокашлялся и кликнул слугу.
– Что лошади? – спросил он, не глядя на Пьера.
– Привели сдаточных, – отвечал слуга. – Отдыхать не будете?
– Нет, вели закладывать.
«Неужели же он уедет и оставит меня одного, не договорив всего и не обещав мне помощи?», думал Пьер, вставая и опустив голову, изредка взглядывая на масона, и начиная ходить по комнате. «Да, я не думал этого, но я вел презренную, развратную жизнь, но я не любил ее, и не хотел этого, думал Пьер, – а этот человек знает истину, и ежели бы он захотел, он мог бы открыть мне её». Пьер хотел и не смел сказать этого масону. Проезжающий, привычными, старческими руками уложив свои вещи, застегивал свой тулупчик. Окончив эти дела, он обратился к Безухому и равнодушно, учтивым тоном, сказал ему: