Бёрнонвиль, Пьер Риель де

Пьер Риель де Бёрнонвиль
Pierre Riel de Beurnonville
Род деятельности:	военачальник и дипломат; маршал
Место рождения:	Шампиньоль-ле-Мондевиль, Франция
Гражданство:	Франция Франция
Место смерти:	Париж, Франция
Награды и премии:

Пьер Рие́ль, маркиз де Бёрнонви́ль (фр. Pierre Riel de Beurnonville; 10 мая 1752, Шампиньоль-ле-Мондевиль — 23 апреля 1821, Париж)— французский военачальник и дипломат; маршал Франции.

Биография

Пьер Риель де Бёрнонвиль родился 10 мая 1752 года во Франции в местечке Шампиньоль-ле-Мондевиль (ныне — департамент Об).

С 1779 по 1781 годы служил в ост-индских колониях, но, несправедливо лишённый места, в 1789 году вернулся во Францию и вступил в швейцарскую роту графа д’Артуа.

При совершившемся во Франции перевороте он примкнул к революционной партии и в 1792 году участвовал в борьбе против иностранного вторжения: состоя при генерале Люкнере, участвовал в организации Северной армии; затем сражался при Вальми и успешно оборонял Лилль.

В 1793 году был назначен военным министром. Когда Дюмурье, задумав план государственного переворота, хотел привлечь Бёрнонвиля на свою сторону, он доложил об этом Конвенту, который 1 апреля 1793 года послал его с четырьмя комиссарами арестовать Дюмурье. Но последний сам арестовал присланных за ним и выдал их австрийцам. После 33-месячного заключения в Ольмюце все они были обменены на герцогиню Ангулемскую (в ноябре 1795 года).

После возвращения в Париж Бёрнонвиль получил начальство над Северной армией, но должен был в 1798 году оставить пост из-за расстройства здоровья, и тогда Директория наименовала его генералом-инспектором пехоты.

В 1800 году он был чрезвычайным послом в Берлине, а в 1802 году — в Мадриде; в 1805 году стал сенатором, в 1809 году — получил графское достоинство.

В 1814 году Бёрнонвиль отдал свой голос за низложение Наполеона. Людовик XVIII возвёл его в пэры Франции, а в 1816 году сделал маршалом. В 1817 году он принял прежний титул маркиза.

Пьер Риель де Бёрнонвиль умер 23 апреля 1821 года в столице Франции и был похоронен на Пер-Лашезе (участок 39).

Посмертная память

Имя маршала Бёрнонвиля значится на северной стороне Триумфальной арки в Париже.

Литература

• Бернонвиль, Пьер де Рюель // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Бёрнонвиль, Пьер Риель де

– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.