Де Ласи Эванс, Джордж

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Джордж де Ласи Эванс
англ. George De Lacy Evans

Сэр Джордж де Ласи Эванс (1855 год)
Дата рождения

1787(1787)

Место рождения

Мойг (англ. Moig), Лимерик

Дата смерти

9 января 1870(1870-01-09)

Место смерти

Лондон

Звание

генерал

Сражения/войны

Battle of Bladensburg
Battle of North Point
Битва при Катр-Бра
Битва при Ватерлоо
Сражение на Альме
Балаклавское сражение
Инкерманское сражение

Награды и премии

Сэр (Джордж) де Ласи Эванс (англ. Sir (George) De Lacy Evans; 1787—1870) — генерал британской армии и политический деятель Соединённого королевства; участник Англо-американской, Первой карлистской, Крымской и Наполеоновских войн.



Биография

Джордж де Ласи Эванс получил военное образование в Вулидже в Royal Military Academy; начинал военную карьеру в Индии, с 1812 по 1814 год служил в Испании и Франции, потом в Северной Америке. В 1815 году Эванс участвовал в битве при Ватерлоо[1].

В 1831 году был избран в палату общин Великобритании как кандидат от либеральной партии, где был одним из крайних вигов; горячо отстаивал парламентскую реформу 1832 года. На выборах в Палату общин 1832 года он потерял своё место, но вновь избран в 1833 году[1].

В 1835 году Джордж де Ласи Эванс сложил с себя депутатские полномочия и стал во главе легиона, навербованного на альбионе испанской королевой-регентшей Марией Кристиной Бурбон-Сицилийской, с которым отправился в Испанию, где принимал деятельное участие в Первой карлистской войне; несмотря на несколько тяжелых поражений, им понесенных, он внёс существенный вклад в последующее торжество правительства[1].

Придворные интриги вынудили его вернуться в Англию, где он вновь поступил на военную службу[1].

С 1837 по 1841 и с 1846 по 1865 год он вновь заседал в палате общин. В 1854 году отправился в Крым и, командуя 2-й дивизией, участвовал в сражении при Альме, битве при Балаклаве и баталии при Инкермане[1].

Болезнь и слабость, явившаяся результатом раны полученной в бою при Альме, а также недовольство способом ведения войны побудили его еще до её окончания вернуться в Лондон; где он вновь занял своё место в палате общин, которой, согласно «ЭСБЕ», был «восторженно встречен»[1].

Сэр Джордж де Ласи Эванс умер 9 января 1870 года и был похоронен в столице Британской империи на кладбище Кенсал-Грин.

Напишите отзыв о статье "Де Ласи Эванс, Джордж"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 Эванс, Джордж // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Литература

Отрывок, характеризующий Де Ласи Эванс, Джордж

– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.