Де Рошфор, Константин Николаевич

Константин Николаевич де Рошфор
Основные сведения
Страна	Российская империя Российская империя
Дата рождения	26 августа (7 сентября) 1875(1875-09-07)
Место рождения	Тула
Дата смерти	31 января 1961(1961-01-31) (85 лет)
Место смерти	Париж, Франция
Работы и достижения
Работал в городах	Санкт-Петербург, Париж
Архитектурный стиль	Модерн
Важнейшие постройки	Здание торгового дома «С. Эсдерс и К. Схефальс»

Граф Константин Николаевич де Рошфор (Рошефор) (1875—1961) — санкт-петербургский архитектор эпохи модерн, собиратель русской старины, историк Первого кадетского корпуса.

Биография

Родился 7 сентября 1875 года. Сын известного архитектора графа Николая Ивановича де Рошфора.

Окончил Первый кадетский корпус (1895) и Институт гражданских инженеров (1900). Служил по Министерству земледелия и государственных имуществ, позже был старшим архитектором Санкт-Петербургской городской управы и Училища глухонемых.

Вместе с отцом работал в Беловежском, Ксенинском и Александровском дворцах, других сооружениях. Построил в Санкт-Петербурге не менее 12 доходных домов в стиле модерн, с элементами неоклассицизма, ещё один дом реконструировал. В 1905—1907 годах совместно с В. А. Липским выстроил первый в России многоэтажный магазин для торгового дома «С. Эсдерс и К. Схефальс» (набережная реки Мойки, 73/15). Здание построено с использованием металлического каркаса и считается ярким представителем рационалистического протоконструктивистого модерна. В 1911 году написал некролог В. А. Липского для журнала «Зодчий» (1911, № 35). Был старостой церкви Святых Петра и Павла в Петербурге.

В 1921 году эмигрировал во Францию. Жил в Париже у своего кузена герцога Мориса де Бройля, известного французского физика. Построил для него лабораторию, продолжал работать архитектором. В 1923 году явился одним из основателей прихода Александро-Невского собора в Париже. В 1929 году вступил в кружок «К познанию России», в сборнике трудов которого опубликовал сочинение «Влияние древне-русской архитектуры Севера на развитие зодчества в России» (выпуск 1-й, 1934). Кроме того, состоял членом Союза ревнителей памяти императора Николая II (с 1935 года) и Общества любителей русской военной старины. Публиковался в эмигрантских журналах «Возрождение» и «Часовой», газете «Русская мысль».

Был председателем, а затем почетным председателем Общества бывших кадет Первого кадетского корпуса. Занимался историей корпуса: читал доклады и лекции, собрал библиотеку с материалами о корпусе, которую передал в Дом Белого воина в Париже. Написал несколько работ по истории Первого кадетского корпуса и русской армии, опубликованных в Париже, среди них: «Первый кадетский корпус — колыбель русского театра и бывший кадет Сумароков — первый русский драматург» (1931), «Первый кадетский корпус» (1932), «Августейший кадет Первого кадетского корпуса» (Париж, 1934).

Скончался в 1961 году в Париже. Похоронен на кладбище Монмартр.

В 1995 году в Санкт-Петербурге состоялась международная благотворительная выставка «Архитекторы Николай и Константин де Рошфор. Новые материалы из архивов Парижа и Петербурга».

Семья

Был женат на Анне Александровне Липской (1878—1960). Их дети:

• Николай (1902—1964)
• Александр (1905—1954), выпускник Национальной школы мостов и дорог, инженер. Участник Второй мировой войны: капитан артиллерии Французской армии, обладатель Военного Креста.
• Константин (1908—1983)

Постройки

В Санкт-Петербурге:

• 1900—1902: доходный дом — Серпуховская улица, 22.
• 1903: доходный дом — Лиговский проспект, 183.
• 1905—1907: торговый дом «С. Эсдерс и К. Схефальс» — Набережная реки Мойки, 73, Гороховая улица, 15.
• 1908: доходный дом — 10-я линия, 15б.
• 1909: доходный дом В. П. Кончиелова — 10-я Советская улица, 9.
• 1909, 1913: доходный дом — Лахтинская улица, 20.
• 1910: доходный дом М. Ф. Трефахина — Гатчинская улица, 31-33.
• 1910—1911: доходный дом В. П. Кончиелова — Исполкомская улица, 5.
• 1910—1911: доходный дом М. Ф. Трифахина — Набережная реки Карповки, 32, Всеволода Вишневского улица, 22.
• 1911—1912: доходный дом — Набережная реки Карповки, 34.
• 1911—1912: доходный дом А. А. де Рошефор — Мытнинская улица, 24, 9-я Советская улица, 39.
• 1911—1912: доходный дом В. Н. Лихачева — Фонарный переулок, 18, набережная канала Грибоедова, 83, Казанская улица, 60.
• 1912—1914: доходный дом А. С. Залшупина — Тележная улица, 16.
• 1915—1916: доходный дом — Набережная канала Грибоедова, 100, Малая Подьяческая улица, 3.

Источники

• Архитекторы Николай и Константин де Рошфор. Новые материалы из архивов Парижа и Петербурга. Международная благотворительная выставка. — СПб., 1995.
• [encspb.ru/object/2804008712 Энциклопедия Санкт-Петербурга. Рошефор К. Н. де (1875—1961)]
• [slovari.yandex.ru/~%D0%BA%D0%BD%D0%B8%D0%B3%D0%B8/%D0%93%D1%83%D0%BC%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D1%82%D0%B0%D1%80%D0%BD%D1%8B%D0%B9%20%D1%81%D0%BB%D0%BE%D0%B2%D0%B0%D1%80%D1%8C/%D0%A0%D0%BE%D1%88%D1%84%D0%BE%D1%80%20%D0%9A%D0%BE%D0%BD%D1%81%D1%82.%20%D0%9D%D0%B8%D0%BA/ Российский гуманитарный энциклопедический словарь](недоступная ссылка с 14-06-2016 (2870 дней))
• [www.dommuseum.ru/index.php?m=dist&pid=12252 Российское зарубежье во Франции 1919—2000. Л. Мнухин, М. Авриль, В. Лосская.] — Москва, 2008.
• [www.citywalls.ru/search-architect1204.html Постройки графа Рошфора на citywalls.ru]

Отрывок, характеризующий Де Рошфор, Константин Николаевич

Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.

На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.


31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.