Джамбул Джабаев

Джамбул Джабаев
каз. Жамбыл Жабаев
Почтовая марка СССР (1971)
Имя при рождении:	Жамбыл
Род деятельности:	Акын (поэт)
Направление:	социалистический реализм
Жанр:	стихотворение, айтыс
Язык произведений:	казахский
Премии:
Награды:

Джамбул Джабаев — (каз. Жамбыл Жабаев; (16 (28) февраля 1846, у горы Жамбыл, Старший жуз, ныне Казахстан — 22 июня 1945, Алма-Ата, ныне Казахстан) — казахский советский поэт-акын, лауреат Сталинской премии второй степени (1941). Долгожитель — 99 лет.

Биография

Джамбул Джабаев родился 16 (28) февраля 1846 года в семье бедного кочевника Джабая (каз. Жабай) из рода Шапрашты входившего в состав Старшего жуза.

Согласно семейному преданию, мать Джамбула, Улдан, родила его в то время, когда аул Истыбая (деда Джамбула) спасался от набегов, нередких в то время в степи. Это случилось возле горы Жамбыл в верховьях реки Чу (ныне Мойынкумский район Жамбылской области Казахстана). Джабай, отец Джамбула, дал своему сыну имя горы.

В ночь у подножья Джамбула-горы,
Сжавшись комочком у снежной норы,
Мать моя, рабскую жизнь кляня,
В стонах и муках родила меня.
Молча собрался голодный аул,
Дали казахи мне имя Джамбул.

23 июня (5 июля) 1846 года Старший жуз вступил в подданство Российской империи.

Ещё мальчиком Джамбул научился играть на домбре. В 14 лет (по другим данным: в 1897 году в возрасте 52 лет) он решил уйти из дома и стать акыном, зарабатывая пением. Пел он под аккомпанемент домбры в стиле толгау (речитатив). Искусству импровизации учился у акына Суюнбая. Джамбул пел исключительно на казахском языке. В конце XIX — начале XX века неоднократно участвовал и побеждал в айтысах (соревнованиях) видных акынов. Славился как мастер обличительных песен. Позже из дореволюционного репертуара с его слов были записаны эпосы «Суранши-батыр», «Утеген-батыр», сказки «Хан и акын», «Сказка о лентяе» и др.

Ко времени Октябрьской революции 1917 года Джамбул был уже 70-летним стариком, давно не бравшим в руки домбры. Но, со слов акына, началось его духовное перерождение и творческий подъём. «Всё великое и прекрасное в нашу эпоху раскрывается через образ Сталина», — говорил Джамбул.

После Октябрьской революции 1917 года в творчестве уже широко известного к тому времени акына появляются новые темы — «Гимн Октябрю» (1936), «Моя Родина» (1936), «В Мавзолее Ленина» (1936), «Ленин и Сталин» (1936).

В его песнях можно было встретить почти всех героев советской властной верхушки, он придавал им черты эпических героев, легендарных богатырей — «Аксакалу Калинину» (1936), «Песня о батыре Ежове» (1937), «Клим батыр» (1936), «Наш Киров» (1939) и др.

Его песни искренне прославляли жизнь в СССР и широко распространялись властями. Фигура девяностолетнего Джамбула подавалась в образе восточного мудреца-аксакала, приветствующего новый строй и его людей. Он становится самым уважаемым акыном Казахстана, а его песни — частью нового быта казахского аула. С 1938 года являлся депутатом ВС Казахской ССР.

Когда началась Великая Отечественная война, ушёл на фронт рядовой Алгадай Джамбулов (1900—22 февраля 1943), сын Джамбула. Он погиб при освобождении города Синельниково Днепропетровской области.

Джамбул Джабаев умер 22 июня 1945 года, не дожив до своего столетия 8 месяцев. Его похоронили в ауле Жамбыл Жамбылского района, Алматинская область (район и аул названы в его честь. В этом ауле, в доме где он жил, организовали музей Джамбула (Жамбыла), около дома сад, который он вырастил сам. Данный аул находится за п. Узынагач примерно 60 км от Алма-Аты. Позже рядом с Жамбылом был похоронен Нургиса Атабаевич Тлендиев — известный казахский композитор, дирижёр, домбрист, народный артист Казахской ССР (1975), народный артист СССР (1984), народный Герой Казахстана (1998 год). Это была последняя воля известного композитора.

Творчество

Поэтическая манера Джамбул отличалась психологической^{[какой?][какой?]} насыщенностью^{[чем?][чем?]} и конкретностью изображения жизни, задушевностью и эпической простотой повествования. Он сочетал устные формы с литературными, поэтические отрывки с прозаическими. Его песни представляют яркую страницу казахской литературы советского периода. Поэзия Джамбула связана с жизнью простого народа. Джамбул звал к дружбе казахов с русским народом, он сложил множество лирических, бытовых, социально-сатирических песен, героических поэм и сказок («Собака бая Кадырбая», «Чёрный указ», «Поэма гневного сердца», поэмы «Утеген батыр», «Суранши батыр», сказка «Хан и акын», «Сказка о лентяе» и др.).

Всенародную известность приобрели песни акына в советское время. Поэт создал произведения, проникнутые советским патриотизмом и пафосом коммунистических идей (поэмы — «Моя родина», 1936), «Вооружённый народ», песни — «Гимн Октябрю», «Колыбельная песня», «Кляча и конь», «Песня о братстве народов», «Ленин и Сталин» и др.

Джамбул создал песни о Сталинской Конституции («Закон счастья», «Я избираю Сталина», «Слуга народа» и др.).

В 1937 году под именем Джамбула вышла ода Николаю Ежову — «[www.nomad.su/?a=15-200207130100 Песня о батыре Ежове]», другой вариант — «[hro.org/node/9839 Нарком Ежов]» (перевод К. Алтайского). Песня была положена на музыку М. Шафранником, но более известна в виде стихотворения, поскольку вскоре Ежов был снят со всех постов, осуждён и расстрелян.

Стали широко известны и получили популярность его песни периода Великой Отечественной войны — «Поэма любви и гнева», «В час, когда зовёт Сталин», «Ленинградцы, дети мои», «Москве», «Приказ Родины».

Споры об авторстве стихов Джамбула

Существует версия, что стихи за Джамбула писали русские поэты, официально числившиеся переводчиками; подобные слухи ходили упорно и отражены, например, в апокрифических мемуарах Д. Д. Шостаковича.

Поэт А. И. Алдан-Семёнов утверждал, что Джамбула «создал» именно он, когда в 1934 году получил задание от партии найти какого-нибудь акына. Джамбул был найден им по рекомендации председателя колхоза; критерием выбора была бедность и множество детей и внуков. Стихи за него писал Алдан-Семёнов, после же его ареста в дело включились другие «переводчики». В их числе, как утверждается, был Марк Тарловский, который числится переводчиком большинства военных стихов Жамбыла, включая «Ленинградцы, дети мои».

Согласно сведениям, собранным казахстанским журналистом Ерболом Курманбаевым, авторами стихов, приписываемых Джамбулу, были казахские поэты, приставленные к нему под видом литературных секретарей. Согласно Курманбаеву, Джамбул «был, по многим свидетельствам, акыном своего рода шапрашты, но до 1936 года никаких известий о его величии не было». В 1936 году нарком народного просвещения Казахстана Темирбек Жургенов вызвал к себе поэта Абдильду Тажибаева и сказал, что первый секретарь ЦК Компартии Казахстана Мирзоян звонил из Парижа. «У казахов много акынов, — сказал Мирзоян. — Давайте найдём к первой декаде Казахстана в Москве такого же старого, как Сулейман Стальский (дагестанский поэт), акына». Тажибаев отыскал Джамбула, привез его к себе домой в Алма-Ату и представил в ЦК. Он же стал у Джамбула первым по времени секретарём и опубликовал под его именем стихи «Туған елім» («Моя Родина»), переведённые на русский язык поэтом Павлом Кузнецовым (который затем несколько лет переводил Джамбула) и опубликованные в газете «Правда». Стихи понравились, после чего к Джамбулу прикрепили группу поэтов-секретарей, в обязанности которых входило записывать его творения. За Тажибаевым последовал Калмакан Абдыкадыров, переводчик на казахский язык сказок «1001 ночь». С 1938 по 1942 годы за Джамбулом стихи записывал Таир Жароков, с 1942 года до конца жизни Джамбула — Гали Орманов. Согласно Е. Витковскому и В. Резвому, Марк Тарловский был главным штатным «переводчиком» и русским секретарём Джамбула с 1941 года по 1 октября 1943 года.

По словам Михаила Исиналиева, уже в 1954 году тогдашний партийный глава Казахстана Пантелеймон Пономаренко на III съезде писателей республики пытался публично опровергать, очевидно, широко распространенные слухи об авторстве стихов Джамбула, заявив: «После смерти Джамбула прошло много лет, остались все его секретари, переводчики, но почему-то нет ярких стихов Джамбула, дело видно в том, чтобы гранить как алмаз (что якобы делали его секретари, переводчики) надо иметь этот самый алмаз, чем и была поэзия Джамбула».

Награды

• Сталинская премия второй степени (1941) — за общеизвестные поэтические произведения.
• орден Ленина
• орден Трудового Красного Знамени
• орден «Знак Почёта» (1939)
• медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»

Увековечение имени

• Указом Президиума Верховного Совета СССР от 14 октября 1939 года образована Джамбулская область; 4 мая 1993 года Постановлением Президиума Верховного Совета Республики Казахстан транскрипция названия Джамбулской области на русском языке была изменена на Жамбылскую область.
• В 1938 году город Мирзоян переименован в Джамбул, с 4 мая 1993 года — город Жамбыл. 8 января 1997 года Указом Президента Республики Казахстан город Жамбыл переименован в город Тараз. В городе ему установлен величественный памятник в полный рост.
• В 1939 году Кастекский район переименоан в Джамбулский район, с 4 мая 1993 года — Жамбылский район (Алматинская область).
• В Жамбылском районе есть село Жамбыл, центр Жамбылского сельского округа. В 1947 году был в селе открыт Литературно-мемориальный музей Джамбула, расположенный в доме, где акын прожил свои последние годы. Дом окружён садом, в глубине которого в 1946 году был воздвигнут мавзолей (архитектор Иван Иосифович Белоцерковский, эскизы народного художника Казахстана А. Кастеева)
• Название Джамбул (с 1993 года Жамбыл) носят около 40 населённых пунктов Казахстана.
• Жамбыл — посёлок в Наманганской области Узбекистана.
• Его именем названы улицы и переулки:
  • Российская Федерация — переулок Джамбула (бывший Лештуков переулок) в Санкт-Петербурге и переулок Джамбула в Липецке, улица и переулок Джамбула в Ижевске, улицы в Волгограде, Иркутске, Кемерове, Кургане, Нижнем Новгороде, Новосибирске, Хабаровске.
  • Казахстан — улица Жамбыла есть в Алма-Ате и многих других населённых пунктах.
  • Украина — улицы в Киеве и Ужгороде.
• Памятники:
  • На проспекте Достык в Алма-Ате установлен бронзовый памятник — акын с домброй, присевший у водопада. Отсюда начинается улица Жамбыла.
  • Памятник-бюст в в сквере c запада от Театра оперы и балета имени Абая.
  • В Есике (Алматинская область) поставлен памятник акыну и названа улица в честь него.
  • В Киеве (Украина) поставлен памятник акыну в тенистом парке Нивки и недалеко от этого места названа в его честь улица.
  • В 2002 году в переулке Джамбула в Санкт-Петербурге казахскому акыну поставлен 4-х метровый бронзовый памятник — подарок Казахстана к 300-летию Санкт-Петербурга.
• Его имя присвоено Казахской государственной филармонии.
• Имя Жамбыла носит областной драматический театр в Усть-Каменогорске (Восточно-Казахстанская область) (во времена СССР Восточно-Казахстанский областной русский драматический театр им. Жамбыла).
• Гостиница «Жамбыл», построенная в 1961 году в г. Тараз названа в честь акына. Прежнее название — «Джамбул».
• В 1966 и 1970 годах выпущены почтовые художественные маркированные конверты, посвящённые Джамбулу Джабаеву, а в 1976 году — памятнику Джамбулу Джабаеву в городе Джамбул.
• Выпущены почтовые марки СССР (1971 год) и Казахстана.

• KZ-1996-20tenge-Jabayev.png

  Памятная монета Казахстана номиналом 20 тенге, посвящённая 150-летию со дня рождения Джамбула

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Памятник Джамбулу Джабаеву в Алма-Ате

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Памятник Джамбулу Джабаеву в Санкт-Петербурге

См. также более полный список топонимов: Жамбыл, Джамбул.

Сочинения

• Джамбул. Стихи и песни. Составил Александр Чачиков. М. Издательство ЦК ВКП(б) «Правда», 1938. Библиотека «Огонек» № 27 (1086).

Литература

• Нурболат Джуанышбеков. Творческий портрет писателя: Жамбыл Жабаев // «Книголюб» № 1—2, 2006 г.
• Джамбул Джабаев — статья из Большой советской энциклопедии. Смирнова Н. С..
• Джамбул Джабаев: Приключения казахского акына в Советской стране: Ст. и материалы / Под ред. К. Богданова, Р. Николози, Ю. Мурашова. М.: Новое литературное обозрение, 2013. — 308 с., ил. — (Научная библиотека). — 1500 экз., ISBN 978-5-4448-0062-1

Фильмы

• Калила Умаров. «Жамбыл: Великий певец человечества», Казахтелефильм. 1994. Документальный фильм
• Ефим Дзиган. «Джамбул», Казахфильм 1952. Художественный фильм.

Ссылки

• [newzzz.kz/story/v_astane_sostoialos_otkritie_pamiatnika_zhambilu_zhabaevu.html Открытие памятника Ж. Жабаеву в Астане]

Отрывок, характеризующий Джамбул Джабаев

Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.


В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.