Джайнизм

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Джайн»)
Перейти к: навигация, поиск

Джайни́зм (санскр. जैन, jaina IAST от санскр. जिन, jina IAST, «победитель») — древняя дхармическая религия, появившаяся в Индии приблизительно в IX—VI веках до н. э.[2][3]; согласно самому учению, джайнизм существовал всегда[4][5][6]. Основателем (или же, согласно другим версиям, известным рассказчиком более старых традиций[7][8]) учения считается кшатрий Вардхамана или Джина Махавира. Джайнизм проповедует ненанесение вреда всем живым существам в этом мире. Философия и практика джайнизма основаны, в первую очередь, на самосовершенствовании души для достижения всеведения, всесилия и вечного блаженства. Всякая душа, преодолевшая телесную оболочку, оставшуюся от прежних жизней, и достигшая нирваны, называется дживой. В древних текстах джайнизм часто приравнивается к джайн дхарме и шраман дхарме. В современном мире джайнизм представлен небольшой, но влиятельной религиозной общиной, насчитывающей 5—6 миллионов приверженцев в Индии[9][10], а также успешно растущими сообществами из иммигрантов в Северной Америке, Западной Европе, на Дальнем Востоке, в Австралии и других частях мира[11].

Джайнистские библиотеки — старейшие в Индии[12].





Предписания и вероучение

Джайнизм утверждает, что любое существо (джива, санскр. जीव) является индивидуальной и вечной душой. Когда душа полностью освобождается от сансары (достигает мокши), она может достичь всеведения (божественного сознания). Но для этого необходимо быть аскетом, а не мирянином, поэтому в религиозных установлениях придается большое значение аскетизму[13].

Последователей джайнизма называют джайнами. Высшее звание в джайнизме — джина — «победитель». Этот титул присваивают наиболее почитаемым религиозным учителям[14], достигшим дхармы и освободившимся от сансары. Практикующие джайны следуют учениям двадцати четырёх особых джин, которые известны как тиртханкары («создатели переправы», «те, кто нашёл и показал путь к спасению»). Традиционно считается, что двадцать четвёртым и последним тиртханкаром был Шри Махавира («великий герой», считающийся основателем современного джайнизма), живший с 599 по 527 год до н. э. Двадцать третьим тиртханкаром был Шри Парсва, живший с 872 по 772 год до н. э. Первым же тиртханкаром был великий царь Ришабха, живший во времена, когда люди ещё не умели писать и считать.

Джайнизм призывает к духовному совершенствованию через развитие мудрости и самоконтроля (врата, санскр. व्रत). Целью джайнизма является открытие истинной природы души человека. Совершенное восприятие (ананта даршан, санскр. अनन्त दर्शन्), совершенное знание (ананта джна, санскр. अनन्त ज्ञ) и совершенное поведение (ананта чаритра, санскр. अनन्त चरित्र), известные как «три драгоценности джайнизма», являются путём к освобождению души человека (к мокше) от сансары (круговорот рождений и смертей). Мокша достигается после освобождения от кармы. Достигших мокши зовут сиддхами (освобождёнными душами), а тех, кто связан с землёй посредством кармы, — сансаринами (мирские души). Каждая душа должна следовать пути, описанному джинами, чтобы достичь безграничной свободы.

Джайнизм утверждает, что Вселенная и Дхарма бесконечны, без конца и начала. Однако во Вселенной происходят циклические процессы изменения. Она состоит из живых форм («Джива») и неживых («Аджива»). Душа сансарина (мирянина) воплощается в различные формы жизни в течение путешествия во времени. Человек, «недочеловек» (животные, насекомые, растения и так далее), сверхчеловек (Боги и Полубоги) и существа ада — четыре макроформы (вида) сансарианской души. Все мирские отношения между одной Дживой или Адживой и другой основаны на накоплении кармы и сознательных мыслях, словах и действиях в её настоящей форме.

Другая важная характеристика учения джайны — предписание не только последовательности действий, но и норм умственного поведения.
Существует пять основных этических принципов — обетов, которые должны выполнять джайны. Степень того, насколько строго должны выполняться эти обеты, зависит от того, кем является джайн — монахом или мирянином. Это:

  • Не причинять вреда живому (Ахимса).
  • Быть искренним и благочестивым (Сатья).
  • Не красть (Астейя).
  • Не прелюбодействовать (Брахмачарья).
  • Не стяжать (Апариграха).

Ахимса, «ненасилие», является основополагающим, его несоблюдение делает бессмысленным выполнение других принципов. Его иногда интерпретируют как «не убий», но это понятие намного шире. Оно означает — не причинять вреда или оскорблений всему живому ни непосредственно, ни косвенно. Нельзя помыслить о нанесении вреда кому бы то ни было, нельзя произносить речей, способных обидеть кого-либо. Также следует уважать взгляды других (неабсолютизм и принятие различных мнений).

Принцип Сатья, «правдивости», должен также соблюдаться всеми людьми. Так как главенствующим принципом является Ахимса, то если правда может вызвать насилие, то лучше, с этической точки зрения, промолчать. Тируваллувар в своей классической книге «Тируккурал» посвятил целую главу объяснениям понятия «правдивость».

Астейя, в буквальном переводе «некража», означает строгую приверженность своей собственности, подавление желания завладеть чужим, то есть принцип осуждает алчность. Каждый должен довольствоваться тем, что ему удалось приобрести собственным честным трудом. Астейя означает сокращение физических потребностей и стремление к духовным ценностям. Основными рекомендациями при выполнении этого принципа являются следующие:

  • Всегда справедливо вознаграждать людей за труд и за результаты.
  • Никогда не брать чужих вещей.
  • Никогда не брать вещей, которые обронены или забыты другими.
  • Никогда не покупать более дешёвые вещи, если цена была уменьшена нечестным способом (финансовые пирамиды, нелегальная торговля, украденные вещи и так далее).

Брахмачарья, «монашеский обет безбрачия», означает полное воздержание от секса, но только монахов. Брахмачарья не осуждает секс вообще, но предостерегает от бесполезной траты сексуальной энергии в погоне за сиюминутным удовольствием.

Апариграха, «нестяжательство», отказ от собственности и материальных ценностей перед принятием монашества. После этого отказа человек понимает, как отделить себя от вещей и собственности, также от дома и семьи, а следовательно, становится ближе к мокше. Для мирян, Апариграха означает избавление от стремления к накоплению, так как само понятие собственности иллюзорно. Однажды принадлежавшее одному, станет вскоре собственностью другого. Апариграха учит не ставить целью жизни накопление материальных благ, а тратить энергию на духовное развитие[15].

Основные положения

  • Всё живое, каждая вещь обладают душой.
  • Каждая душа священна и обладает врождённым бесконечным знанием, восприятием, силой и счастьем (скрытых в её карме).
  • Поэтому следует относиться ко всему живому как к себе, никому не вредить и нести добро.
  • Каждая душа ответственна за свою жизнь в настоящем и будущем.
  • Когда душа освобождается от кармы, она становится свободной и приобретает божественное (чистое) сознание, бесконечное знание, восприятие и счастье.
  • Совершенное воззрение, Совершенное знание и Совершенное поведение («три драгоценности джайнизма») открывают путь к идеалу. В джайнизме нет понятия высшего божественного создателя, спасителя или уничтожителя. Вселенная саморегулируется, и каждая душа потенциально может достичь божественного сознания (сиддха) собственными усилиями.
  • Основной молитвой в джайнизме является мантра Навокар. Её можно петь в любое время дня. Практикуя эту мантру, человек показывает своё уважение освободившимся душам, заключенным всё ещё в человеческие формы (арихантам), полностью освободившимся душам (сиддхам), духовным учителям (ачарьям) и всем монахам. Обращаясь к ним, джайны приобретают вдохновение и встают на путь истинного счастья и полной свободы от кармы. В этой главной молитве джайны не просят об одолжениях или материальных благах. Эта мантра служит как простой показатель глубокого уважения к тем, кто более развит духовно. Мантра также напоминает приверженцам джайнизма о конечной цели — нирване и мокше.
  • Сознание души, а не сознание тела является основой совершенного воззрения, условием совершенного знания и основой совершенного поведения. Оно ведёт к состоянию отрешения от земных вещей, а значит, к непредвзятости, ненасилию, что означает сострадание, прощение в мыслях, словах и действиях в отношении к другим существам, а также к уважению взглядов других (неабсолютизму).
  • Джайнизм особенно подчёркивает важность контроля чувств, так как привязанность к земному, зависимость от материального мира, боязнь утрат могут удалить человека от настоящей природы его души и завести в тёмный туннель невежества, ненависти и насилия.
  • Цель джайнизма — освобождение души от негативных эффектов, вызванных неправильными действиями, мыслями и речами. Эта цель может быть достигнута через очищение кармы, если использовать «три драгоценности джайнизма».
  • Основными божествами в джайнизме являются Джины, Ариханты и Тиртханкары, которые побороли внутренние страсти и приобрели божественное (чистое) сознание. Джайнизм признает, что существуют якши и якшини. Якши и якшини относятся к категории божеств, называемой «вьянтара» («блуждающие»), и обладают рядом сверхъестественных сил, включая способность изменять размер и форму. По джайнской легенде, царь богов Индра повелел якшам и якшиням следить за благополучием тиртханкаров: по этой причине они и окружают каждого джину во время его земной жизни[16]. Эта вера нашла своё отражение и в джайнском искусстве: их изображения присутствуют в каждом храме и рядом с любой статуей джины. Они неизменно изображаются в паре: якша (божество мужского пола) — справа от тиртханкары, а якшиня (божество женского рода) — слева. Даже несмотря на то, что они наделены высшими силами, Якши и якшини также блуждают в цикле рождений и смертей, как и большинство обыкновенных душ. В ранние века джайнской истории их рассматривали просто как преданных джинов, но с течением времени люди начали поклоняться и им.

Тиртханкары

Джайны верят, что истинное знание (дхарма) угасало и вновь появлялось циклически на протяжении всей истории. Тех, кто вновь открывает дхарму, называют тиртханкарами. Буквально тиртханкара означает «создатель переправы». Джайны, как и буддисты, сравнивают процесс очищения человека с пересечением бурной реки — с испытанием, требующим терпения и осторожности. «Создатели переправы» уже пересекли реку, и поэтому могут направлять других. Их также называют «победителями» (джина), потому что они достигли свободы своими собственными усилиями.

Как и в буддизме, основной целью джайнской дхармы является избавление от негативных влияний кармы через умственное и физическое очищение. Этот процесс, ведущий к свободе, сопровождается приобретением внутреннего мира.

Очистив душу, титханкары становятся всезнающими и образцом для подражания. Их причисляют к богам и называют Бхагаванами (например, Бхагаван Ришабха, Бхагаван Паршва и т. д.). Всего существовало 24 титханкара в так называемый в джайнизме «наш век». Последние двое титханкаров — Паршва и Махавира — являлись реальными историческими персонажами: факты их существования были зафиксированы письменно[17][18][19].

Махавира создал сообщество, состоявшее из четырёх частей (чатуртхи сангха): монахов, монахинь, мужчин и женщин мирян.

24 титханкары в хронологическом порядке: Ришабха (Адинатха), Аджита, Самбхава, Абхинандана, Сумати, Падмапрабха, Супаршва, Чандрапрабха, Пушпаданта (Сувидхи), Шитала, Шреямса, Васупуджья, Вимала, Ананта, Дхарма, Шанти, Кунтху, Ара, Мали, Мунисуврата, Нами, Неми (Ариштанеми), Паршва, Махавира (Вардхамана).

В соответствии со священным джайнским писанием, Бахубали (Гоматешвара) был вторым из двухсот сыновей первого титханкары Бхагавана Ришабха. Статуя Бахубали находится в Шраванабелаголе в области Хасан штата Карнатака. Шраванабелаголе является священным местом для джайнских пилигримов. Статуя из камня расположена на холме, высечена из единственного камня высотой 17 метров. Гигантский монумент был возведён в 981 году н. э. по приказанию министра и полководца Чамундарая при династии Гангаидов.

Практика джайнизма

Этические нормы джайнизма велят своим последователям быть правдивыми, честными, воздержанными в делах, словах и помыслах, стремиться к полному отречению от земных интересов и, прежде всего, строго соблюдать ахимса — ненанесение вреда живым существам.

Махавира требовал от своих учеников соблюдение трёх принципов (трёх сокровищ — триратна): первый — вера в Вардхаману-Махавиру, второй — проникновение в суть учения. Третий принцип — правильное поведение — послужил ещё на ранних этапах возникновения джайнизма разделению последователей на мирян и монахов. Мирянам предписывается соблюдать лишь нормы морали. Монахи же стремились к идеалу сурового аскетизма, причём аскетизм в джайнизме один из самых резких и принципиальных из всех религий Индии. Джайнский монах не должен подолгу жить на одном месте. Монах должен бродить по стране в простой одежде (у шветамбаров) или совсем обнажённый (по дигамбарскому обряду). Монахам запрещалось носить волосы, причём их нужно не просто выбривать, а вырывать с корнем.

Величайший грех для джайна — химса — причинение вреда живым существам. Ортодоксальный джайн процеживает питьевую воду, чтобы там случайно не оказались живые существа, специальной метёлкой подметает себе дорогу, дабы не раздавить муравья или червяка. Джайну строго запрещается передвигаться или что-то делать ночью, ведь в темноте можно неконтролируемо нанести вред живому существу. Такая крайне аскетичная практика была одной из причин слабого распространения этой религии в первые века её существования.

Религиозное наследие

Ядром литературы джайнизма является канон шветамбаров (санскр. श्वेताम्बर, śvetāmbara IAST, «облачённые в белые одежды»), одного из направлений джайнизма, составленный в конце IV века до н. э. и приобретший окончательную форму в X — XI веках.

Более ортодоксальные дигамбары (санскр. दिगम्बर, digambara IAST, букв. «одетые в воздух») признают аутентичными только древнейшие части этого канона. Среди неканонической литературы наибольшее значение имеют сочинения первого систематизатора джайнизма Умашвати (IVV века), в частности его «Татгвартхадхигама-сутра», Сиддхасены Дивакара (VI век), Гамачандры (XIXII века) и особенно знаменитое изложение учения джайнизма «Йогашастра».

Тамильские джайны почитают как священную книгу Тируваллувара «Тируккурал», однако религиозная принадлежность автора книги остаётся предметом споров — в равной мере его почитают тамилы-индуисты.

Жизнь в миру

Поскольку не только монахи, но и джайны-миряне не могут заниматься рыбной ловлей, охотой, скотоводством и земледелием (ведь при обрабатывании земли могут погибнуть живые существа), наиболее распространёнными занятиями для них являются торговля, ювелирное дело и ростовщичество. Их община в Индии немногочисленна (около 0,5%), однако играет значительную роль в политической, экономической и культурной жизни[20].

См. также

Напишите отзыв о статье "Джайнизм"

Примечания

  1. [www.jainworld.com/education/jainsymbol.htm Jain Symbol]. Jainworld. Проверено 29 марта 2012. [www.webcitation.org/6BOkt418u Архивировано из первоисточника 14 октября 2012].
  2. Helmuth von Glasenapp,Shridhar B. Shrotri. 1999. Jainism: an Indian religion of salvation. P.24. «Thus not only nothing, from the philosophical and the historical point of view, comes in the way of the supposition that Jainism was established by Parsva around 800 BCE, but it is rather confirmed in everything that we know of the spiritual life of that period.»
  3. Dundas, Paul. 2002. The Jains. P.17. «Jainism, then, was in origin merely one component of a north Indian ascetic culture that flourished in the Ganges basin from around the eighth or seventh centuries BCE.»
  4. Helmuth von Glasenapp,Shridhar B. Shrotri. 1999. Jainism: an Indian religion of salvation. P.15 «Jainas consider that religion is eternal and imperishable. It is without beginning and it will never cease to exist. The darkness of error enveloping the truth in certain, periodically occurring aeons clears up again and again so that the brightness of the Jaina-faith can sparkle again anew.»
  5. Dundas, Paul. 2002. The Jains. P.12 «Jainism is believed by its followers to be everlasting, without beginning or end…»
  6. Varni, Jinendra; Ed. Prof. Sagarmal Jain, Translated Justice T.K. Tukol and Dr. Narendra Bhandari. Samaṇ Suttaṁ IAST. New Delhi: Bhagwan Mahavir memorial Samiti. «The Historians have so far fully recognized the truth that Tirthankara Mahavira was not the founder of the religion. He was preceded by many tirthankaras. He merely reiterated and rejuvenated that religion. It is correct that history has not been able to trace the origin of the Jaina religion; but historical evidence now available and the result of dispassionate researches in literature have established that Jainism is undoubtedly an ancient religion.» Pp. xii — xiii of introduction by Justice T.K.Tutkol and Dr. K.K. Dixit.
  7. Joel Diederik Beversluis (2000) In: Sourcebook of the World’s Religions: An Interfaith Guide to Religion and Spirituality, New World Library : Novato, CA ISBN 1-57731-121-3 Originating on the Indian sub-continent, Jainism is one of the oldest religion of its homeland and indeed the world, having pre-historic origins before 3000 BCE and the propagation of Indo-Aryan culture…. p. 81
  8. Jainism by Mrs. N.R. Guseva p.44
  9. [www.wolframalpha.com/entities/religions/jainism/l8/7j/nq/ Wolfram Alpha: Jainism : country, population, types, central figure, ...]. Wolfram Alpha(недоступная ссылка — история). Проверено 23 июня 2012.
  10. [www.censusindia.gov.in/Census_Data_2001/India_at_glance/religion.aspx Indian Census]. Censusindia.gov.in. Проверено 1 сентября 2010.
  11. Estimates for the population of Jains differ from just over four million to twelve million due to difficulties of Jain identity, with Jains in some areas counted as a Hindu sect. Many Jains do not return Jainism as their religion on census forms for various reasons such as certain Jain castes considering themselves both Hindu and Jain. The 1981 Census of India returned 3.19 million Jains. This was estimated at the time to be at least half the true number. There are an estimated 25,000-30,000 Jains in Europe (mostly in Britain), 20,000 in Africa, 45,000 plus in North America (from Dundas Paul. [books.google.com/?id=5ialKAbIyV4C&pg=PA299&dq=jains+britain#v=onepage&q=jains%20britain&f=false The Jains]. — Routledge, 2002. — P. 271. — ISBN 0-415-26606-8, 9780415266062.) and 5,000 in the rest of Asia.
  12. The Jain Knowledge Warehouses: Traditional Libraries in India, John E. Cort, Journal of the American Oriental Society, Vol. 115, No. 1 (January — March, 1995), pp. 77-87
  13. Яблоков И. Н. История религии. В 2 томах. Том 1. 3-е издание.
  14. Гусева Н. Р. Джайнизм. М., 1968.
  15. [www.shalagram.ru/kunta/fractalmandals.htm#aparigraha Шалаграм — Кунта Йога — Двенадцать фрактальных мандал]
  16. [www.jainworld.com/JWRussian/jainworld/education/seniors/senles21_enru.html ANEKANTVAD]
  17. Charpentier, Jarl (1922), "The History of the Jains", The Cambridge History of India, vol. 1, Cambridge, pp. 153 
  18. Ghatage, A.M. (1951), "Jainism", in Majumdar, R.C. and A.D. Pusalker, The Age of Imperial Unity, Bombay, pp. 411–412 
  19. Deo, Shantaram Bhalchandra. History of Jaina monachism from inscriptions and literature. — Poona [Pune, India]: Deccan College Post-graduate and Research Institute, 1956. — P. 59–60.
  20. А. Седловская Религии мира. Том 1. Джайнизм 2006 г.

Ссылки

  • Джайна // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  • [jainology.online/ Джайнология.онлайн] — русскоязычный сайт о джайнизме.
  • [www.jainworld.com/JWRussian/ Русский раздел] сайта www.jainworld.com, посвящённого джайнизму.
  • Проект:Словники/Джайнизм
  • [www.sikhism.ru/slovar-induizm.-dzhaynizm.-sikhizm./dzhaynizm-2.html «Джайнизм» ] // Словарь «Индуизм, джайнизм, сикхизм».
  • Железнова Н. А., [www.synologia.ru/a/Джайнизм «Джайнизм»]

Литература

  • Гусева Н. Р. Джайнизм. М., 1968.
  • Костюченко В. С. Диалектические идеи в философии джайнизма. // Философские науки. — 1975. — № 6. — С. 90-98.
  • Бонгард-Левин. Г. М. Древнеиндийская цивилизация. Философия, наука, религия. М.,Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1980.
  • Терентьев А. А. Джайнские представления о сущности человека. — Новосибирск, 1983.
  • Лысенко В. Г., Терентьев А. А., Шохин В. К. Ранняя буддийская философия. Философия джайнизма. — М., 1994. — 383 с. ISBN 5-02-017770-9
  • Железнова Н. А. Учение Кундакунды в философско-религиозной традиции джайнизма. М., 2005.-343 с. ISBN 5-02-018454-3
  • Сингх А. Корпус знания, разработанный в джайнских науках о жизни, как основание морального комплекса.// Проблема знания в истории науки и культуры. — СПб., 2001. — С. 227—234. ISBN 5-89329-412-2
  • Сингх Н. Джайнская теория измерения и теория трансфинитных чисел // Проблема знания в истории науки и культуры. — СПб., 2001. — С.235-252.

Отрывок, характеризующий Джайнизм

«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.
Из прежнего его холостого общества многих не было в Петербурге. Гвардия ушла в поход. Долохов был разжалован, Анатоль находился в армии, в провинции, князь Андрей был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия – в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.
Анна Павловна Шерер, так же как и другие, выказала Пьеру перемену, происшедшую в общественном взгляде на него.
Прежде Пьер в присутствии Анны Павловны постоянно чувствовал, что то, что он говорит, неприлично, бестактно, не то, что нужно; что речи его, кажущиеся ему умными, пока он готовит их в своем воображении, делаются глупыми, как скоро он громко выговорит, и что, напротив, самые тупые речи Ипполита выходят умными и милыми. Теперь всё, что ни говорил он, всё выходило charmant [очаровательно]. Ежели даже Анна Павловна не говорила этого, то он видел, что ей хотелось это сказать, и она только, в уважение его скромности, воздерживалась от этого.
В начале зимы с 1805 на 1806 год Пьер получил от Анны Павловны обычную розовую записку с приглашением, в котором было прибавлено: «Vous trouverez chez moi la belle Helene, qu'on ne se lasse jamais de voir». [у меня будет прекрасная Элен, на которую никогда не устанешь любоваться.]
Читая это место, Пьер в первый раз почувствовал, что между ним и Элен образовалась какая то связь, признаваемая другими людьми, и эта мысль в одно и то же время и испугала его, как будто на него накладывалось обязательство, которое он не мог сдержать, и вместе понравилась ему, как забавное предположение.
Вечер Анны Павловны был такой же, как и первый, только новинкой, которою угощала Анна Павловна своих гостей, был теперь не Мортемар, а дипломат, приехавший из Берлина и привезший самые свежие подробности о пребывании государя Александра в Потсдаме и о том, как два высочайшие друга поклялись там в неразрывном союзе отстаивать правое дело против врага человеческого рода. Пьер был принят Анной Павловной с оттенком грусти, относившейся, очевидно, к свежей потере, постигшей молодого человека, к смерти графа Безухого (все постоянно считали долгом уверять Пьера, что он очень огорчен кончиною отца, которого он почти не знал), – и грусти точно такой же, как и та высочайшая грусть, которая выражалась при упоминаниях об августейшей императрице Марии Феодоровне. Пьер почувствовал себя польщенным этим. Анна Павловна с своим обычным искусством устроила кружки своей гостиной. Большой кружок, где были князь Василий и генералы, пользовался дипломатом. Другой кружок был у чайного столика. Пьер хотел присоединиться к первому, но Анна Павловна, находившаяся в раздраженном состоянии полководца на поле битвы, когда приходят тысячи новых блестящих мыслей, которые едва успеваешь приводить в исполнение, Анна Павловна, увидев Пьера, тронула его пальцем за рукав.
– Attendez, j'ai des vues sur vous pour ce soir. [У меня есть на вас виды в этот вечер.] Она взглянула на Элен и улыбнулась ей. – Ma bonne Helene, il faut, que vous soyez charitable pour ma рauvre tante, qui a une adoration pour vous. Allez lui tenir compagnie pour 10 minutes. [Моя милая Элен, надо, чтобы вы были сострадательны к моей бедной тетке, которая питает к вам обожание. Побудьте с ней минут 10.] А чтоб вам не очень скучно было, вот вам милый граф, который не откажется за вами следовать.
Красавица направилась к тетушке, но Пьера Анна Павловна еще удержала подле себя, показывая вид, как будто ей надо сделать еще последнее необходимое распоряжение.
– Не правда ли, она восхитительна? – сказала она Пьеру, указывая на отплывающую величавую красавицу. – Et quelle tenue! [И как держит себя!] Для такой молодой девушки и такой такт, такое мастерское уменье держать себя! Это происходит от сердца! Счастлив будет тот, чьей она будет! С нею самый несветский муж будет невольно занимать самое блестящее место в свете. Не правда ли? Я только хотела знать ваше мнение, – и Анна Павловна отпустила Пьера.
Пьер с искренностью отвечал Анне Павловне утвердительно на вопрос ее об искусстве Элен держать себя. Ежели он когда нибудь думал об Элен, то думал именно о ее красоте и о том не обыкновенном ее спокойном уменьи быть молчаливо достойною в свете.
Тетушка приняла в свой уголок двух молодых людей, но, казалось, желала скрыть свое обожание к Элен и желала более выразить страх перед Анной Павловной. Она взглядывала на племянницу, как бы спрашивая, что ей делать с этими людьми. Отходя от них, Анна Павловна опять тронула пальчиком рукав Пьера и проговорила:
– J'espere, que vous ne direz plus qu'on s'ennuie chez moi, [Надеюсь, вы не скажете другой раз, что у меня скучают,] – и взглянула на Элен.
Элен улыбнулась с таким видом, который говорил, что она не допускала возможности, чтобы кто либо мог видеть ее и не быть восхищенным. Тетушка прокашлялась, проглотила слюни и по французски сказала, что она очень рада видеть Элен; потом обратилась к Пьеру с тем же приветствием и с той же миной. В середине скучливого и спотыкающегося разговора Элен оглянулась на Пьера и улыбнулась ему той улыбкой, ясной, красивой, которой она улыбалась всем. Пьер так привык к этой улыбке, так мало она выражала для него, что он не обратил на нее никакого внимания. Тетушка говорила в это время о коллекции табакерок, которая была у покойного отца Пьера, графа Безухого, и показала свою табакерку. Княжна Элен попросила посмотреть портрет мужа тетушки, который был сделан на этой табакерке.
– Это, верно, делано Винесом, – сказал Пьер, называя известного миниатюриста, нагибаясь к столу, чтоб взять в руки табакерку, и прислушиваясь к разговору за другим столом.
Он привстал, желая обойти, но тетушка подала табакерку прямо через Элен, позади ее. Элен нагнулась вперед, чтобы дать место, и, улыбаясь, оглянулась. Она была, как и всегда на вечерах, в весьма открытом по тогдашней моде спереди и сзади платье. Ее бюст, казавшийся всегда мраморным Пьеру, находился в таком близком расстоянии от его глаз, что он своими близорукими глазами невольно различал живую прелесть ее плеч и шеи, и так близко от его губ, что ему стоило немного нагнуться, чтобы прикоснуться до нее. Он слышал тепло ее тела, запах духов и скрып ее корсета при движении. Он видел не ее мраморную красоту, составлявшую одно целое с ее платьем, он видел и чувствовал всю прелесть ее тела, которое было закрыто только одеждой. И, раз увидав это, он не мог видеть иначе, как мы не можем возвратиться к раз объясненному обману.
«Так вы до сих пор не замечали, как я прекрасна? – как будто сказала Элен. – Вы не замечали, что я женщина? Да, я женщина, которая может принадлежать всякому и вам тоже», сказал ее взгляд. И в ту же минуту Пьер почувствовал, что Элен не только могла, но должна была быть его женою, что это не может быть иначе.
Он знал это в эту минуту так же верно, как бы он знал это, стоя под венцом с нею. Как это будет? и когда? он не знал; не знал даже, хорошо ли это будет (ему даже чувствовалось, что это нехорошо почему то), но он знал, что это будет.
Пьер опустил глаза, опять поднял их и снова хотел увидеть ее такою дальнею, чужою для себя красавицею, какою он видал ее каждый день прежде; но он не мог уже этого сделать. Не мог, как не может человек, прежде смотревший в тумане на былинку бурьяна и видевший в ней дерево, увидав былинку, снова увидеть в ней дерево. Она была страшно близка ему. Она имела уже власть над ним. И между ним и ею не было уже никаких преград, кроме преград его собственной воли.
– Bon, je vous laisse dans votre petit coin. Je vois, que vous y etes tres bien, [Хорошо, я вас оставлю в вашем уголке. Я вижу, вам там хорошо,] – сказал голос Анны Павловны.
И Пьер, со страхом вспоминая, не сделал ли он чего нибудь предосудительного, краснея, оглянулся вокруг себя. Ему казалось, что все знают, так же как и он, про то, что с ним случилось.
Через несколько времени, когда он подошел к большому кружку, Анна Павловна сказала ему:
– On dit que vous embellissez votre maison de Petersbourg. [Говорят, вы отделываете свой петербургский дом.]
(Это была правда: архитектор сказал, что это нужно ему, и Пьер, сам не зная, зачем, отделывал свой огромный дом в Петербурге.)
– C'est bien, mais ne demenagez pas de chez le prince Ваsile. Il est bon d'avoir un ami comme le prince, – сказала она, улыбаясь князю Василию. – J'en sais quelque chose. N'est ce pas? [Это хорошо, но не переезжайте от князя Василия. Хорошо иметь такого друга. Я кое что об этом знаю. Не правда ли?] А вы еще так молоды. Вам нужны советы. Вы не сердитесь на меня, что я пользуюсь правами старух. – Она замолчала, как молчат всегда женщины, чего то ожидая после того, как скажут про свои года. – Если вы женитесь, то другое дело. – И она соединила их в один взгляд. Пьер не смотрел на Элен, и она на него. Но она была всё так же страшно близка ему. Он промычал что то и покраснел.
Вернувшись домой, Пьер долго не мог заснуть, думая о том, что с ним случилось. Что же случилось с ним? Ничего. Он только понял, что женщина, которую он знал ребенком, про которую он рассеянно говорил: «да, хороша», когда ему говорили, что Элен красавица, он понял, что эта женщина может принадлежать ему.
«Но она глупа, я сам говорил, что она глупа, – думал он. – Что то гадкое есть в том чувстве, которое она возбудила во мне, что то запрещенное. Мне говорили, что ее брат Анатоль был влюблен в нее, и она влюблена в него, что была целая история, и что от этого услали Анатоля. Брат ее – Ипполит… Отец ее – князь Василий… Это нехорошо», думал он; и в то же время как он рассуждал так (еще рассуждения эти оставались неоконченными), он заставал себя улыбающимся и сознавал, что другой ряд рассуждений всплывал из за первых, что он в одно и то же время думал о ее ничтожестве и мечтал о том, как она будет его женой, как она может полюбить его, как она может быть совсем другою, и как всё то, что он об ней думал и слышал, может быть неправдою. И он опять видел ее не какою то дочерью князя Василья, а видел всё ее тело, только прикрытое серым платьем. «Но нет, отчего же прежде не приходила мне в голову эта мысль?» И опять он говорил себе, что это невозможно; что что то гадкое, противоестественное, как ему казалось, нечестное было бы в этом браке. Он вспоминал ее прежние слова, взгляды, и слова и взгляды тех, кто их видал вместе. Он вспомнил слова и взгляды Анны Павловны, когда она говорила ему о доме, вспомнил тысячи таких намеков со стороны князя Василья и других, и на него нашел ужас, не связал ли он уж себя чем нибудь в исполнении такого дела, которое, очевидно, нехорошо и которое он не должен делать. Но в то же время, как он сам себе выражал это решение, с другой стороны души всплывал ее образ со всею своею женственной красотою.