Джакели
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
В этой статье не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 29 октября 2013 года. |
Эту статью следует викифицировать. Пожалуйста, оформите её согласно правилам оформления статей.
|
Джакели (груз. ჯაყელი) — грузинские князья (мтавары) и крупные феодалы из дома Чорчанели с почётным титулом атабега, которые на протяжении пятисот лет (с XII по XVII века) являлись наиболее мощной политической силой Южной Грузии.
Родовой замок Джаки стоял на Джакисцкали — левом притоке Куры (ныне в Турции). С конца IX в. центрами их владений являлись Ахалцихе и Пософ (на турецкой стороне границы). В XI—XII вв. Джакели регулярно конфликтовали с грузинскими царями династии Багратиони, пока царица Тамара не сломила наконец их сопротивление и не передала их владения другой ветви дома Чорчанели, родом из Цихисджвари. Последний представитель первой династии Джакели погиб, защищая Тбилиси от Джелал ад-Дина в 1226 г..
После монгольского нашествия самцхийские эриставы воспользовались политической неразберихой и подались на сторону монгольских ильханов. При их поддержке они увеличили своё влияние и прирастили свои владения (по выражению БСЭ, «стали мтаварами всей Южной Грузии»). В XIII—XV вв. Джакели не раз вступали в браки с представителями царского дома Грузии. Дочерью одного из мтаваров была супруга трапезундского императора Алексея II.
В 1334 г. Георгий V наделил своего дядю по матери, Саргиса II из рода Джакели, титулом атабега, который его потомки носили до XVII столетия. Соответственно, и их княжество Самцхе стало именоваться «атабегским» (Самцхе-Саатабаго). Сепаратистские устремления атабегов сыграли не последнюю роль в распаде централизованного грузинского государства в 1490 году.
В 1578 г. Самцхе-Саатабаго было оккупировано войсками султана. Джакели на первых порах возглавили сопротивление захватчикам, но затем перешли на их сторону и первыми из крупных грузинских феодалов приняли ислам. В Османской империи они вплоть до прихода русских в 1829 году (Ахалцихское сражение) находились на положении наследственных пашей. О судьбе подданных атабегов после аннексии южногрузинских земель Россией см. месхетинцы.
Князья Самцхе
Мтавары Самцхе
- Саргис I, сын эристава Беки, 1268—1285
- Бека I, его сын, 1285—1306
- Саргис I, его сын, мтавар 1306—1334 и с 1334 - 1-й атабаг Самцхе
Атабаги Самцхе
- Кваркваре I, его сын, 1334—1361
- Бека II, его сын, 1361—1391
- Иванэ, его сын, 1391—1444
- Агбуга, его сын, 1444—1451
- Кваркваре II, сын Беки II, 1451—1466
- Баадур, его сын, 1466—1475
- Манучар I, сын Кваркваре II, 1475—1487
- Кваркваре III, сын Агбуги, 1487—1500
- Кайхосро I, его сын, 1500—1502
- Мзечабук, его сын, 1502—1516
- Кваркваре IV, его сын, 1516—1535
- Кайхосро II, его сын, 1535—1573
- Кваркваре V, его сын, 1573—1582
- Манучар II, род.1550, его брат, 1582—1614
- Манучар III, его сын, 1614—1625
Санджакбеи Ахалцихе
- Сафар-паша, сын Кайхосро II, 1625—1635
- Юсуп-паша I, его сын, 1635—1647
- Ростом-паша, его сын, 1647—1659
- Аслан-паша I, его сын, 1659—1677 (или 1659-1679)
- Юсуп-паша II, его сын, 1677—1690 (или 1680-1690)
- Салим-паша, его брат, 1690—1701
- Исак-паша, его племянник (сын Юсуп-паши II), 1701—1705, 1708—1716 и 1718—1737 (или 1701-1741)
- Аслан-паша II, его двоюродный брат (сын Салим-паши),1705—1708 и 1716—1718
- Юсуп-паша III, его двоюродный племянник (сын Исак-паши), 1737—1744 (или 1741-1747)
- Хаджи-Ахмад-паша, 1747-1758
- Хасан-паша, 1758-1759 и 1761-1767
- Ибрахим-паша, 1759-1761
- Сулейман-паша 1767-1795
Напишите отзыв о статье "Джакели"
Отрывок, характеризующий Джакели
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…
В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.