Джамбо

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Джамбо
Jumbo

Джамбо и его смотритель Мэтью Скотт. Рисунок по фотографии. Лондон, март 1882
Вид:

саванный слон (лат. Loxodonta africana)

Пол:

мужской

Дата рождения:

декабрь 1860 (?)

Место рождения:

Абиссиния

Дата смерти:

15 сентября 1885(1885-09-15)

Место смерти:

Сент-Томас, Онтарио, Канада

Страна:

Абиссиния (1860—1862)
Франция Франция (1862—1865)
Великобритания Великобритания (1865—1882)
США США (1882—1885)

Хозяин:
Годы активности:

1870-е — 1885

Джа́мбо (англ. Jumbo; около декабря 1860[1], Абиссиния — 15 сентября 1885, Сент-Томас, Онтарио, Канада) — саванный слон (лат. Loxodonta africana)[К 1]; первое в истории зоопарковое и цирковое животное, получившее устойчивую всемирную известность[4]. В 1862 году был доставлен из Африки в зверинец при парижском Саде растений. С 1865 года содержался в Лондонском зоопарке, откуда в 1882 году был продан в цирк американского антрепренёра и шоумена Финеаса Тейлора Барнума. Погиб в результате несчастного случая на железной дороге. С конца XIX века до настоящего времени — талисман университета Тафтса (США).





Биография

До XIX века слоны африканского происхождения попадали в Европу крайне редко: со времён средневековья европейские письменные источники упоминают всего о трёх предшественниках Джамбо. В XIII веке в зверинце Тауэра содержался африканский слон, подаренный в 1255 году королю Англии Генриху III королём Франции Людовиком IX. Среди европейских иллюстраций XV века — в том числе на известной гравюре «Слон[de]» (ок. 1485) немецкого художника Мартина Шонгауэра — встречаются изображения африканского слона, присланного королём Португалии Жуаном II Совершенным императору Священной Римской империи Фридриху III. В 1668 году король Франции Людовик XIV также получил в подарок африканского слона из Португалии[5].

В феврале 1862 года на берегу реки Сеттите в Абиссинии (ныне территория Эритреи) охотниками-арабами из племени хамран, нанятыми баварским коллекционером Иоганном Шмидтом (нем. Johann Schmidt), был пойман годовалый саванный слонёнок ростом около 1 м. В том же году Шмидт продал слонёнка зверинцу при парижском Саде растений у вокзала Аустерлиц. 26 июня 1865 года пара ехидн и слонёнок были обменяны на носорога из Лондонского зоопарка и доставлены в Лондон[6][7]. Переезд в Лондон спас бывших обитателей Сада от неминуемой насильственной смерти: во время немецкой осады Парижа в ходе Франко-прусской войны (1870—1871) оголодавшие парижане убили и съели всех животных, содержавшихся в зверинце[8].

Лондон

Эйбрахам Ди Бартлетт. Около 1871

Директор Лондонского зоопарка, известный британский зоолог и таксидермист Эйбрахам Ди Бартлетт дал новому обитателю зоопарка кличку Джамбо — вероятно, от джамбо («привет») или джумбе («вождь») на языке суахили[К 2]. В течение следующих шестнадцати лет Джамбо наряду с прежним любимцем публики бегемотом Обайшем превратился в главный аттракцион зоопарка: к восторгу малолетних посетителей, он охотно катал их у себя на спине. В лондонский период жизни Джамбо его посетили более миллиона детей, включая юных Уинстона Черчилля, Теодора Рузвельта и других отпрысков именитых семейств Старого и Нового света. Королева Виктория, часто бывавшая в зоопарке, не упускала случая угостить «фаворита королевской семьи» буханкой хлеба. Благодаря вниманию прессы, активно тиражировавшей образ слона в многочисленных статьях, хрониках, фотографиях и карикатурах, к концу 1870-х годов слава Джамбо достигла мирового масштаба[11][12]. На протяжении 1870-х годов размеры Джамбо постоянно увеличивались: к 1880 году его рост достиг 3,25 м, вес — 6 т. Двухметровый хобот позволял слону, вставшему на задние ноги, дотягиваться до предметов на высоте 7 м над землёй. Ежедневный рацион Джамбо составлял 200 фунтов (около 90 кг) сена, 2 бушеля (около 70 л) овса, 2 кварты (около 2 л) лука, бочонок картофеля и десять-пятнадцать буханок хлеба. Кроме того, смотритель Мэтью Скотт (англ. Matthew Scott), с которым слон стал неразлучен до конца жизни, время от времени угощал своего питомца бочонком крепкого пива или бутылкой виски. По уверениям Скотта, алкоголь шёл слону исключительно на пользу, действуя на него как «эликсир здоровья» и «ускоритель роста»[13][14].

В 1880 году у Джамбо начались приступы «слоновьего бешенства» — муста[en], состояния не вполне изученной природы, делающего агрессивными даже самых спокойных и дружелюбных половозрелых самцов. В периоды муста рассвирепевший слон часами, обламывая бивни, набрасывался на железную решётчатую дверь своего загона; при этом содержавшаяся по соседству африканская слониха Алиса (англ. Alice) не возбуждала в Джамбо никакого интереса. По признанию секретаря Зоологического общества Лондона (ЗОЛ) Филипа Склейтера, с начала 1880-х годов Обществом неоднократно обсуждался вопрос о необходимости умертвить слона, ставшего слишком опасным для содержания в публичном зоопарке[К 3][16].

В январе 1882 года американский антрепренёр и шоумен Финеас Тейлор Барнум, владелец цирка «Величайшее шоу мира»[К 4], до этого безуспешно пытавшийся купить и увезти в Америку то одну, то другую всемирно известную английскую достопримечательность (в том числе дом, в котором родился Уильям Шекспир, собрание восковых фигур мадам Тюссо и дуб, посаженный 10-летним Джорджем Байроном в Ньюстедском аббатстве[en][18]), предложил Зоологическому обществу продать ему Джамбо за 10 тысяч долларов США. Сделка, принятая большинством голосов на специальном совещании руководства ЗОЛ, вызвала взрыв массового возмущения в Великобритании. Тысячи английских школьников обратились к королеве Виктории и премьер-министру Уильяму Гладстону с просьбой запретить продажу слона[К 5]. Виктория, принц Уэльский и знаменитый теоретик искусства Джон Рёскин направили руководству Общества открытое письмо с выражением «крайнего удивления», вызванного коммерческой деятельностью ведущих зоологов страны. Королева обязалась лично оплатить неустойку, причитавшуюся Барнуму в случае расторжения контракта[21].

На волне ажиотажа, вызванного продажей Джамбо, британскую столицу охватила «джамбомания» — мода на вещи и названия, прямо или косвенно связанные со знаменитым слоном. Сенсацией сезона стал шёлк цвета слоновьей кожи — «джамбо». Повышенным спросом пользовались шляпы, пальто, галстуки и веера одноимённого фасона. В ресторанах подавали суп «джамбо» и блюдо из тушёного мяса «джамбо». Рекордными тиражами расходились посвящённые слону книги, брошюры, календари и песенники. Журнал «Панч» опубликовал карикатуру, призывавшую Барнума забрать с собой в Америку вместо Джамбо известного британского политика-антиклерикала, основателя Национального светского общества[en] Чарльза Брэдлоу, изображённого на карикатуре в виде кабана. Журнал London Fun предложил заменить льва на британском гербе слоном, преобразовав канонический девиз Dieu et mon droit («Бог и моё право») в Dieu et mon Jumbo! («Бог и мой Джамбо!»)[22].

Заручившись поддержкой влиятельных общественных и политических фигур, недовольных продажей за океан «национального британского достояния», члены Зоологического общества Лондона Беркли Хилл (англ. Berkeley Hill) и баронет Джордж Бойер[en] (англ. George Bowyer) выдвинули против руководства ЗОЛ судебный иск, призванный выявить несоответствие акта продажи слона букве британского закона. Суд, состоявшийся 9 марта 1882 года, не нашёл в сделке ничего противозаконного[23][24].

24 марта 1882 года слон и его смотритель отправились в Нью-Йорк на пароходе «Ассирийский монарх» (англ. Assyrian Monarch). Отъезд состоялся позже срока, оговорённого в контракте: Джамбо, испуганный видом ожидавших его погрузки лошадей-тяжеловозов, непривычным шумом и суетой, наотрез отказался покидать зоопарк, и лишь совместными усилиями Скотта и Уильяма Ньюмена (англ. William Newman) — лучшего дрессировщика в цирке Барнума — слона удалось заманить в сооружённый для его перевозки деревянный контейнер. (Как выяснилось позднее, дополнительной причиной упрямства слона были незаметные для окружающих команды Скотта, не желавшего расставаться со щедрыми чаевыми от богатых семейств и привилегированным положением среди персонала зоопарка. Бартлетт, быстро выявивший обман, пригрозил уволить Скотта за саботаж, вредящий научной и деловой репутации учреждения.) Несговорчивость Джамбо дала повод журналистам, наблюдавшим последние часы пребывания слона на британской земле, известить своих читателей о проявленном «фаворитом королевской семьи» образцовом английском патриотизме[25].

Джамбо — слонёнок. 1865  
Джамбо и Мэтью Скотт. 1882  
Голова Джамбо  

Америка

Финеас Тейлор Барнум. 1885

В честь прибытия слона в Нью-Йорк 9 апреля 1882 года был устроен большой цирковой парад — шествие по Бродвею к ипподрому «Мэдисон-сквер-гарден[en]» в сопровождении трёх духовых оркестров, во время которого контейнер с Джамбо везли по улице на специальной платформе, запряжённой шестнадцатью лошадьми и подталкиваемой двумя другими слонами[26][27][12]. На многочисленных афишах и рекламных листовках, выпущенных к приезду Джамбо, слону приписывались заведомо фантастические размеры: «Его хобот — размером со взрослого крокодила, хвост — с коровью ногу; следы, оставляемые им на песке времени, похожи на вмятину от очень толстого человека, упавшего с очень высокого здания»[28]. Барнум, умело подогревавший газетную шумиху, распускал слухи о том, будто накануне отъезда слона прежние хозяева пытались накормить Джамбо отравленными булочками — полагая, что их подопечный предпочтёт смерть «рабству у вульгарных янки»[26].

Доставка Джамбо из Лондона в Нью-Йорк обошлась Барнуму в 20 тысяч долларов — вдвое дороже, чем приобретение самого слона. Масштабные турне цирковой труппы, до 1888 года официально именовавшейся «Величайшее шоу мира Ф. Т. Барнума и Великий лондонский цирк совместно с Королевским британским зверинцем Сэнгерса и Большими международными шоу» (англ. P. T. Barnum’s Greatest Show on Earth and the Great London Circus, Sanger’s Royal British Menagerie and Grand International Allied Shows United), также поглощали значительные средства — к концу гастрольного сезона транспортные расходы цирка составляли пятизначную сумму в долларах США. Тем не менее затраты Барнума быстро окупились: четыре дня платного показа Джамбо в «Мэдисон-сквер-гардене» полностью возместили расходы на покупку и перевозку слона. Первые десять дней представлений с участием Джамбо принесли цирку 30 тысяч долларов, первый год — от 1,5 до 1,7 миллиона долларов дохода. В 1882—1885 годах на представлениях цирка в США и Канаде побывали около 16 миллионов взрослых зрителей и четырёх миллионов детей[27][29].

Появление Джамбо, быстро освоившегося в роли ведущего артиста цирковой труппы, предварял традиционный анонс шпрехшталмейстера: «Величественный монарх могучей расы, колосс среди слонов, крупнейшее и знаменитейшее животное во всём мире, возившее на своей спине королеву Викторию, королевскую семью и более миллиона детей — прямиком из Лондонских королевских зоологических садов… ДЖА-АМБО!»[30] Как правило, «колосс среди слонов» выходил на манеж в сопровождении слона-карлика Мальчика-с-Пальчик (англ. Tom Thumb) — по замыслу Барнума, дополнительно подчёркивавшем огромные размеры самого Джамбо. В ходе последующего представления Мальчик-с-Пальчик исполнял репризу с парой цирковых клоунов, притворяясь, будто крадёт у них бутылки со спиртным и напивается допьяна. Другие слоны демонстрировали стойку на передних ногах, качались на качелях и балансировали на бочках. Джамбо, не умевший показывать цирковые трюки (африканские слоны, в отличие от азиатских, не поддаются дрессировке), степенно ходил по кругу или просто стоял в стороне — по воспоминаниям зрителей, наблюдая за шоу «со слегка скучающим видом»[31].

Как и в Великобритании, образ Джамбо активно эксплуатировался американскими предпринимателями. Именем слона были названы сигары, вязаные кухонные рукавицы-прихватки и большая швейная машина. Листовки с изображением Джамбо рекламировали нитки, мыло, зубной порошок и фирменную соду для выпечки[31].

17 мая 1884 года Джамбо принял участие в устроенной властями Нью-Йорка публичной демонстрации прочности Бруклинского моста, пройдя по нему вместе с 20 другими слонами из цирка Барнума[32][33][34].

Смерть

Вечером 15 сентября 1885 года труппа Барнума, гастролировавшая по югу Канады, завершила выступление в городе Сент-Томас (провинция Онтарио). Джамбо, Мальчик-с-Пальчик и Мэтью Скотт направились к цирковому поезду, ожидавшему отправления к следующему пункту гастрольного маршрута. Вагоны, готовые к принятию труппы и реквизита, стояли на единственной запасной ветке одноколейного железнодорожного пути. Для ускорения погрузки часть ограждения полотна железной дороги была разобрана; между отдельными вагонами были оставлены просветы для удобства прохода к основному пути. Там же — на главном пути, в некотором отдалении от основного состава — стоял роскошно отделанный персональный «вагон-дворец» Джамбо и Мальчика-с-Пальчик. Когда Джамбо, пройдя через ограждение, двинулся к вагону, раздался гудок, извещавший о прибытии на главный путь товарного состава компании Grand Trunk[en] (рус. Большая магистраль; дословно — Большой хобот[35]). За несколько минут до этого работник станции, в обязанности которого входило останавливать во время погрузки все прибывающие поезда флаговыми сигналами, оставил свой пост, желая лучше рассмотреть идущего по путям огромного слона. Услышав гудок, сигнальщик бросился навстречу поезду, что было сил размахивая красным фонарём. Машинист Уильям Бёрнип (англ. William Burnip) немедленно дал тормоз, но быстрый ход под уклон придал локомотиву ускорение, не позволявшее остановить состав на короткой дистанции. Скотт принялся лихорадочно стаскивать Джамбо с железнодорожной насыпи. Некоторое время слон упрямился, затем, испугавшись яркого света прожектора и пронзительного гудка, поспешно сбежал вниз, наткнулся на ограждение полотна и в панике взобрался обратно на рельсы. Скотт развернул Джамбо к просвету между вагонами, крикнув: «Беги, Джамбо, беги!». Слон повиновался и снова побежал, задрав хобот и громко трубя, но из-за инерции многотонного тела не смог вовремя остановиться и свернуть в просвет. В следующую секунду локомотив налетевшего состава смёл с пути Мальчика-с-пальчик и врезался в Джамбо. В результате столкновения паровоз и первый вагон товарного поезда сошли с рельсов, тело слона было отброшено и раздавлено о платформу циркового состава. Изо рта и хобота Джамбо хлынула кровь[К 6][13][37][27].

По словам очевидца катастрофы, сент-томасского ювелира Эдгара Флэка (англ. Edgar Flach), в последние минуты жизни Джамбо

…вытянул свой длинный хобот, обвил им дрессировщика и привлёк его к своей величественной окровавленной голове, лежавшей в золе. Скотти плакал, как ребёнок. Пять минут спустя его подняли от безжизненного тела… Ту ночь Скотти провёл, лёжа рядом с телом своего друга[38].

Впоследствии Барнум рассказывал, что Джамбо был якобы сбит паровозом в тот момент, когда спасал Мальчика-с-пальчик, сталкивая его с железнодорожной колеи. Свидетельства очевидцев гибели слона не подтверждают эту версию[27].

До прихода полиции тело Джамбо пострадало от местныхи охотников за сувенирами, принявшихся срезать волосы с хвоста и отпиливать куски бивней; от одного из ушей Джамбо был отрезан большой лоскут кожи. Со Скоттом, очнувшимся под утро и увидевшим обезображенное тело слона, случился истерический припадок[37].

Решением суда по иску, выдвинутому цирком против железнодорожной компании, Барнум получил компенсацию в виде 10 000 долларов наличными и права бесплатного годового проезда цирка по маршрутам Grand Trunk. По заявлению самого Барнума, смерть Джамбо нанесла цирку убыток по меньшей мере в 100 000 долларов[13].

Память

С разрешения Барнума тело Джамбо было обмерено, вскрыто и препарировано. Рост Джамбо на момент смерти составлял около 4 м[13], вес — около 7 т[37]. В желудке слона было найдено множество предметов, в том числе британские пенсы, золотые и серебряные монеты, камни, связка ключей, свинцовые пломбы от железнодорожных вагонов, металлические и стеклянные брелоки, шурупы, заклёпки, несколько кусков проволоки и полицейский свисток[39]. Скелет слона был подарен Американскому музею естественной истории в Нью-Йорке[40]; сердце продано за 40 долларов Корнелльскому университету[27]. На банкете, устроенном Барнумом в честь передачи скелета Джамбо собранию музея, гостям подавали желе, приготовленное из растёртого в порошок бивня Джамбо, и дарили миниатюрные сувенирные пластинки-сколы из того же бивня[41]. Чучело, изготовленное из шкуры Джамбо сотрудниками компании — производителя учебных пособий Ward’s Natural Science[en] Уильямом Дж. Критчли (англ. William J. Critchley) и Карлом Эйкли, было установлено на специальную платформу и несколько лет путешествовало по Америке с цирком Барнума[42]. Через собственного агента в Лондоне Барнум приобрёл слониху Алису, доставил её в США и стал возить вместе с чучелом, представляя публике как «безутешную вдову» Джамбо. В конце 1887 года Алиса сгорела заживо во время пожара, полностью разрушившего зимнее помещение цирка Барнума в Бриджпорте, штат Коннектикут[43][27]. В 1889 году, за два года до собственной смерти, Барнум передал чучело Джамбо в дар учреждённому им «Барнум-холлу» (англ. Barnum Hall) — музею естествознания при Тафтс-колледже (с 1954 года — университет Тафтса) в Медфорде, штат Массачусетс[27]. Скотт, надеявшийся на некоторую часть наследства Барнума, получил по завещанию лишь медный сундучок с подписанным экземпляром автобиографии покойного босса[44]. В течение нескольких лет бывший смотритель Джамбо, по-прежнему числившийся в штате цирка, исполнял при чучеле обязанности чистильщика. Всеми забытый, пристрастившийся на склоне лет к алкоголю, Скотт умер в бриджпортском приюте для неимущих в 1914 году[44].

14 апреля 1975 года собрание «Барнум-холла» в университете Тафтса было уничтожено пожаром, разделив тем самым участь, постигшую большинство экспонатов из коллекции Барнума ещё при его жизни[45]. Вскоре после пожара статуя слона была выкуплена у увеселительного парка и перенесена на территорию университетского кампуса. Джамбо, сразу после появления в университетском музее ставший талисманом Тафтса, остаётся им до настоящего времени. Прах слона хранится в 14-унциевой (около 400 мл) банке из-под арахисового масла Peter Pan[en] в кабинете заведующего спортивной кафедрой университета Тафтса. Хвост Джамбо, отделённый от чучела ещё до пожара, в ходе реставрационных работ, экспонируется в Собрании цифровых коллекций и архивов Тафтса (англ. The Tufts Digital Collections and Archives)[27].

В 1985 году, в столетнюю годовщину гибели слона, на Тэлбот-стрит (адрес: 76 Talbot Street, St. Thomas, ON) на западной окраине Сент-Томаса был установлен памятник Джамбо — 38-тонная статуя слона в натуральную величину[46].

В популярной культуре

  • Изображения Джамбо встречаются на множестве британских и американских журнальных обложек, афиш, плакатов, открыток и листовок конца XIX века — например, на листовке-вкладыше с рекламой «Флетчеровой касторки» (англ. Fletcher’s Castoria, 1883)[47]. Текст под рисунком гласит:
JUMBO FEEDS BABY CASTORIA

From peasant nurse to high born lady,
All mothers know what’s good for baby, castoria.
While Jumbo, too, though not a lady,
Follows suit and feeds the great baby, castoria.

    ДЖАМБО ПОИТ ДЕТКУ КАСТОРКОЙ

От няньки до изящной дамы,
Что́ нужно детке, знают мамы: касторка.
И Джамбо, хоть побольше дамы,
Поит огромную детку, как мамы, касторкой.

</div></blockquote>
М. Б. любит красивого блондина. Ли Чи Хань люби целовай Ча Пу Чжо. Слон Джамбо любит слониху Алису. Старичок мистер Вершойл со слуховым рожком любит старушку миссис Вершойл со вставным глазом. Человек в коричневом макинтоше любит женщину, которая уже умерла. Его Величество Король любит Её Величество Королеву. Миссис Норман В. Таппер любит капитана Тэйлора. Вы любите кого-то. А этот кто-то любит ещё кого-то, потому что каждый любит кого-нибудь, а Бог любит всех[48].
  • В классическом рисованном мультфильме Уолта Диснея «Дамбо» (1941) по повести Хелен Эберсон (англ. Helen Aberson) «Дамбо, летающий слон» (англ. Dumbo, the Flying Elephant; 1939) цирковой слонёнок Джамбо-младший обретает способность летать, размахивая, как крыльями, своими огромными ушами.
  • Приключения юных жителей Оксфорда, пытающихся помешать продаже Джамбо, — основная тема исторического романа английской детской писательницы Джиллиан Эвери[en] «Война за слона» (англ. The Elephant War; 1960)[49].
  • С 1969 года первый в мире широкофюзеляжный дальнемагистральный пассажирский авиалайнер Boeing 747, удерживавший рекорд по размерам, весу и грузоподъёмности в течение 35 лет, носит неофициальное название «реактивный Джамбо» («Джамбо-джет», англ. Jumbo Jet)[50].
  • Жизни и смерти Джамбо посвящена песня канадского фолк-певца Джеймса Гордона[en] «Jumbo’s Last Ride» («Последнее путешествие Джамбо») из альбома Pipe Street Dreams (1999)[51].
  • Сент-томасская пивоваренная компания Railway City производит индийский светлый эль «Мёртвый слон» (англ. Dead Elephant). Название пива призвано символизировать причастность Джамбо к «железнодорожной истории города»[36].
  • Имя «Джамбо» стало распространённой кличкой слонов в зоопарках и цирках мира, а также нарицательным именем в английском языке со значением «необыкновенно большой, сильный человек, животное или вещь» (англ. an especially large or powerful person, animal or thing)[К 7].

См. также

Напишите отзыв о статье "Джамбо"

Комментарии

  1. В 1907 году британский натуралист Ричард Лидеккер, исследовав скульптуру слона в Британском музее (ныне экспонат лондонского Музея естествознания), отнёс Джамбо к ранее неизвестному виду африканских слонов (Elephas africanus rotschildi), отличающемуся высоким ростом, а также специфической формой и размером ушей[2]. Современные зоологи считают Джамбо крупным саванным слоном (в традиционной классификации — Loxodonta africana africana)[3].
  2. «Джамбо» — обычное в английском языке первой половины XIX века прозвище неуклюжего толстяка. Возможно, кличка Джамбо восходит также к имени вымышленного африканского божка Мумбо-Юмбо[9], зулусскому джумба («гора, большая груда») или наименованию слона, распространённому в Анголе — джамба. Согласно описанию Тауэрского зверинца, опубликованному в 1800 году, кличку Джамбо носил обитавший в зверинце крупный бабуин. Одна из африканских горилл, живших в Лондонском зоопарке, также получила от Бартлетта имя Джамбо[10].
  3. По мнению зоологов, исследовавших слепки зубов Джамбо, другой причиной агрессивного поведения слона могли быть приступы зубной боли из-за неправильного прикуса и болезненных абсцессов, вызванных дефектом развития пятых коренных зубов (моляров) верхней челюсти[15].
  4. К началу 1882 года в труппе цирка Барнума и Бейли было занято 370 артистов; в цирковом зверинце содержались 20 слонов, 338 лошадей, 14 верблюдов, множество зебр, львов, леопардов, гиен и крупных змей[17].
  5. В феврале 1882 года главный редактор газеты The Daily Telegraph направил Барнуму телеграмму от имени британской нации: «С почтением от редактора. Все британские дети страдают из-за [предстоящего] отъезда слона. Сотни корреспондентов умоляют нас узнать, на каких условиях вы любезно согласитесь вернуть Джамбо»[19]. Ответ гласил: «Моё почтение редактору, Daily Telegraph и британской нации. Пятьдесят миллионов американских граждан с нетерпением ждут прибытия Джамбо. Моя неизменная сорокалетняя практика демонстрации лучшего из того, что можно приобрести за деньги, делает присутствие здесь Джамбо абсолютно необходимым»[20].
  6. Слон-карлик выжил, отделавшись переломом задней ноги. Машинист и кочегар также спаслись, выпрыгнув из кабины за несколько секунд до столкновения. 21 год спустя машинист Уильям Бёрнип погиб в Сан-Франциско, став одной из трёх тысяч жертв крупнейшего землетрясения в истории США[27]. Паровоз «Большой магистрали», отремонтированный и возвращённый в строй, на протяжении многих лет носил на лобовой части металлическую эмблему с изображением Джамбо[36].
  7. Ср.: «Джамбо, Универсальный Синоним Всего Исполинского» (англ. Jumbo, the Universal Synonym for Stupendous Things) в рекламе шоу Барнума[52].

Примечания

  1. Chambers, 2008, p. 13.
  2. Lydekker, Richard. [archive.org/stream/proceedingsofzoo19071446zool#page/399/mode/1up The Ears as a Race-Character in the African Elephant] // Proceedings of the General Meetings for Scientific Businesses of the Zoological Society of London. — L. : Messrs. Longman, Green, and Co., 1907. — 23 апреля. — P. 399.</span>
  3. Bondeson, 1999, p. 130.
  4. Chambers, 2008, p. 12.
  5. Oettermann, Stephan. Die Schaulust am Elefanten. Eine Elephantographia Curiosa : [нем.]. — Frankfurt am Main : Syndikat, 1982. — S. 101—104. — ISBN 3-8108-0203-4.</span>
  6. Chambers, 2008, p. 10.
  7. Bondeson, 1999, pp. 96—97.
  8. Bondeson, 1999, p. 97.
  9. Mumbo jumbo // Английский язык: вчера, сегодня и завтра / сост. Брайан Локетт. — М. : Русский язык — Медиа, 2005.</span>
  10. Bondeson, 1999, p. 99.
  11. Bondeson, 1999, p. 99, 101.
  12. 1 2 Chambers, 2008, p. 7.
  13. 1 2 3 4 Duble, 1956.
  14. Bondeson, 1999, pp. 99—101.
  15. Bondeson, 1999, pp. 101—102.
  16. Bondeson, 1999, pp. 101—102, 104, 106.
  17. Bondeson, 1999, p. 102.
  18. Bondeson, 1999, p. 103.
  19. Bondeson, 1999, pp. 104—105: «Editor’s compliments. All British children distressed at elephant’s departure. Hundreds of correspondents beg us to inquire on what terms you will kindly return Jumbo».
  20. Bondeson, 1999, pp. 104—105: «My compliments to Editor, Daily Telegraph and British nation. Fifty millions of American citizens anxiously await Jumbo’s arrival. My forty years’ invariable practice of exhibiting the best that money could produce makes Jumbo’s presence here imperative».
  21. Bondeson, 1999, pp. 102—103.
  22. Bondeson, 1999, p. 106.
  23. Bondeson, 1999, pp. 103—107.
  24. Chambers, 2008, pp. 127—143.
  25. Bondeson, 1999, pp. 108—109, 111.
  26. 1 2 Bondeson, 1999, p. 115.
  27. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 Wilson, 2002.
  28. Bondeson, 1999, p. 115: «His trunk is the size of an adult crocodile, his tail is as big as a cow’s leg, and he makes footsteps in the sand of time resembling an indention as if a very fat man had fallen off a very high building».
  29. [hockey.ballparks.com/NHL/NewYorkRangers/1stoldindex.htm Madison Square Garden I]. Ballparks.com. Проверено 7 февраля 2013. [www.webcitation.org/6EN4Omw2T Архивировано из первоисточника 12 февраля 2013].
  30. Bondeson, 1999, p. 117: «The Towering Monarch of his Mighty Race, the Colossus of Elephants, The Biggest and Most Famous Animal in the World, ridden upon by Queen Victoria, the Royal Family, and more than a million Children — just arrived from the Royal Zoological Gardens, London — JUHUMBO!».
  31. 1 2 Bondeson, 1999, p. 117.
  32. Bildner, Phil. Twenty-One Elephants. — N. Y. : Simon & Schuster, 2004. — ISBN 0-689-87011-6.</span>
  33. Prince, April Jones. Twenty-One Elephants and Still Standing. — Boston : Houghton Mifflin, 2005. — ISBN 0-618-44887-X.</span>
  34. Strausbaugh, John. [www.nytimes.com/2007/11/09/arts/09expl.html When Barnum Took Manhattan]. The New York Times (9 ноября 2007). Проверено 7 февраля 2013. [www.webcitation.org/6EN4PUxeI Архивировано из первоисточника 12 февраля 2013].
  35. [slovari.yandex.ua/trunk/перевод/#lingvo/ trunk] (значения 3, 13). Яндекс.Словари. Англо-русский словарь общей лексики Lingvo Universal. Проверено 7 февраля 2013. [www.webcitation.org/6EN4QF3Rj Архивировано из первоисточника 12 февраля 2013].
  36. 1 2 [railwaycitybrewing.com/index_files/Page1333.htm Jumbo – Dead Elephant Ale]. Railway City Brewing Co. Проверено 7 февраля 2013. [www.webcitation.org/6EN4TyNvp Архивировано из первоисточника 12 февраля 2013].
  37. 1 2 3 Bondeson, 1999, p. 121.
  38. Wilson, 2002: «…reached out his long trunk, wrapped it around the trainer and then drew him down to where that majestic head lay blood stained in the cinders. Scotty cried like a baby. Five minutes later, they lifted him from the lifeless body… That night Scotty laid down beside the body of his friend».
  39. Meredith, Martin. Elephant Destiny: Biography of an Endangered Species in Africa. — PublicAffairs, 2009. — P. 117. — ISBN 0786728388.</span>
  40. [www.americanheritage.com/content/immolation-jumbo The Immolation of Jumbo] // American Heritage. — 1975. — Vol. 26, № 6.</span>
  41. Bondeson, 1999, pp. 125—126.
  42. Akeley, Carl E. The Autobiography of a taxidermist // The World’s work / Walter Hines Page. — Doubleday, Page & Co, 1921. — Vol. 41. — P. 183.</span>
  43. Bondeson, 1999, p. 127.
  44. 1 2 Bondeson, 1999, p. 128.
  45. The Immolation of Jumbo, 1975.
  46. [www.ontariossouthwest.com/experiences/jumbo-the-elephant-monument,317 Jumbo the Elephant Monument]. Ontario’s Southwest. Проверено 7 февраля 2013. [www.webcitation.org/6EN4Qq7T4 Архивировано из первоисточника 12 февраля 2013].
  47. [www.centaur.com/ The Centaur Company]. Fletcher’s Castoria and the Centaur Company. Проверено 7 февраля 2013. [www.webcitation.org/6EN4SMpYE Архивировано из первоисточника 12 февраля 2013].
  48. Джойс, Джеймс. Эпизод 12 // Улисс : роман / пер. с англ. В. А. Хинкиса и С. С. Хоружего. — СПб. : Азбука-классика, 2008. — 992 с. — (Белая серия). — ISBN 978-5-91181-512-7.</span>
  49. Avery, Gillian. The Elephant War. — Jane Nissen Books, 2000 [1960]. — 256 p. — ISBN 1903252040.</span>
  50. Haenggi, Michael. Boeing Widebodies. — St. Paul, MN : MBI Publishing Co, 2003. — P. 9. — ISBN 0-7603-0842-X.</span>
  51. [www.allmusic.com/album/pipe-street-dreams-mw0000254236 James Gordon. Pipe Street Dreams]. Allmusic. Проверено 7 февраля 2013. [www.webcitation.org/6EN4T7GOb Архивировано из первоисточника 12 февраля 2013].
  52. [www.eponym.ru/content/jumbo Jumbo]. Eponym.ru. Проверено 23 июля 2013. [www.webcitation.org/6IL2k6nDw Архивировано из первоисточника 24 июля 2013].
  53. </ol>

Литература

  • Anon. [tuftsjournal.tufts.edu/archive/2001/october/tufts150/index.shtml The story of Jumbo] // Tufts Journal. — 2001. — Октябрь.</span>
  • Bondeson, Jan. [www.google.ru/books?id=zsQAc_QlB5cC&pg=PA96&hl=ru&source=gbs_toc_r&cad=3#v=onepage&q&f=false Jumbo, King of Elephants] // The Feejee Mermaid and Other Essays in Natural and Unnatural History. — Ithaca, N. Y. : Cornell University Press, 1999. — P. 96—130. — ISBN 0-8014-3609-5.</span>
  • Chambers, Paul. [www.amazon.com/Jumbo-Being-Story-Greatest-Elephant/dp/1586421417#reader_1586421417 Jumbo: [This Being the True Story of] the Greatest Elephant in the World]. — Hanover, New Hampshire : Steerforth Press, 2008. — 224 p. — ISBN 978-1-58642-141-0.</span>
  • Duble, Charlie. [www.circushistory.org/Bandwagon/bw-1956Jan.htm P. T. Barnum’s Famous “Jumbo”] // Bandwagon. — 1956. — Vol. 1. — P. 5—6.</span>
  • Harding, Les. Elephant Story: Jumbo and P. T. Barnum Under the Big Top. — McFarland, 2000. — ISBN 0-7864-0632-1.</span>
  • Scott, Matthew. The autobiography of Matthew Scott and his biography of P. T. Barnum’s great elephant Jumbo. — 1885. — Reprint. — ISBN 978-1-480-10798-4.</span>
  • Wilson, Susan. [www.tufts.edu/alumni/magazine/spring2002/jumbo.html En Elephant’s Tale] // Tufts Magazine. — 2002. — Vol. 9, № 3. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=1074-843&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 1074-843].</span>

Ссылки

  • [www.findagrave.com/cgi-bin/fg.cgi?page=gr&GRid=10472 Jumbo ( –1885)]. — Джамбо на сайте Find a Grave. Проверено 7 февраля 2013. [www.webcitation.org/67ChTyS3V Архивировано из первоисточника 26 апреля 2012].
  • [maps.google.com/maps?source=earth&layer=c&cbll=42.778795,-81.208131&cbp=13,21.25,,0,2.2&ie=UTF8&ll=42.778795,-81.208131&spn=0,359.991728&z=17&panoid=OQAyYuLyxxg845T0BYIKYA Jumbo Memorial (13 Talbot Street, St. Thomas, Canada)]. — Мемориал Джамбо в Сент-Томасе. Проверено 7 февраля 2013. [www.webcitation.org/67ChVjNEL Архивировано из первоисточника 26 апреля 2012].
  • [2qu.ru/jSo Jumbo [Search Results]]. Tufts Digital Library. — Изображения Джамбо в цифровой библиотеке университета Тафтса. Проверено 7 февраля 2013. [www.webcitation.org/6ESjV91RV Архивировано из первоисточника 16 февраля 2013].

Отрывок, характеризующий Джамбо

Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.


22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
Не самый рассказ этот, но таинственный смысл его, та восторженная радость, которая сияла в лице Каратаева при этом рассказе, таинственное значение этой радости, это то смутно и радостно наполняло теперь душу Пьера.


– A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.


Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.


С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
От Москвы до Вязьмы из семидесятитрехтысячной французской армии, не считая гвардии (которая во всю войну ничего не делала, кроме грабежа), из семидесяти трех тысяч осталось тридцать шесть тысяч (из этого числа не более пяти тысяч выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, которым математически верно определяются последующие.
Французская армия в той же пропорции таяла и уничтожалась от Москвы до Вязьмы, от Вязьмы до Смоленска, от Смоленска до Березины, от Березины до Вильны, независимо от большей или меньшей степени холода, преследования, заграждения пути и всех других условий, взятых отдельно. После Вязьмы войска французские вместо трех колонн сбились в одну кучу и так шли до конца. Бертье писал своему государю (известно, как отдаленно от истины позволяют себе начальники описывать положение армии). Он писал:
«Je crois devoir faire connaitre a Votre Majeste l'etat de ses troupes dans les differents corps d'annee que j'ai ete a meme d'observer depuis deux ou trois jours dans differents passages. Elles sont presque debandees. Le nombre des soldats qui suivent les drapeaux est en proportion du quart au plus dans presque tous les regiments, les autres marchent isolement dans differentes directions et pour leur compte, dans l'esperance de trouver des subsistances et pour se debarrasser de la discipline. En general ils regardent Smolensk comme le point ou ils doivent se refaire. Ces derniers jours on a remarque que beaucoup de soldats jettent leurs cartouches et leurs armes. Dans cet etat de choses, l'interet du service de Votre Majeste exige, quelles que soient ses vues ulterieures qu'on rallie l'armee a Smolensk en commencant a la debarrasser des non combattans, tels que hommes demontes et des bagages inutiles et du materiel de l'artillerie qui n'est plus en proportion avec les forces actuelles. En outre les jours de repos, des subsistances sont necessaires aux soldats qui sont extenues par la faim et la fatigue; beaucoup sont morts ces derniers jours sur la route et dans les bivacs. Cet etat de choses va toujours en augmentant et donne lieu de craindre que si l'on n'y prete un prompt remede, on ne soit plus maitre des troupes dans un combat. Le 9 November, a 30 verstes de Smolensk».
[Долгом поставляю донести вашему величеству о состоянии корпусов, осмотренных мною на марше в последние три дня. Они почти в совершенном разброде. Только четвертая часть солдат остается при знаменах, прочие идут сами по себе разными направлениями, стараясь сыскать пропитание и избавиться от службы. Все думают только о Смоленске, где надеются отдохнуть. В последние дни много солдат побросали патроны и ружья. Какие бы ни были ваши дальнейшие намерения, но польза службы вашего величества требует собрать корпуса в Смоленске и отделить от них спешенных кавалеристов, безоружных, лишние обозы и часть артиллерии, ибо она теперь не в соразмерности с числом войск. Необходимо продовольствие и несколько дней покоя; солдаты изнурены голодом и усталостью; в последние дни многие умерли на дороге и на биваках. Такое бедственное положение беспрестанно усиливается и заставляет опасаться, что, если не будут приняты быстрые меры для предотвращения зла, мы скоро не будем иметь войска в своей власти в случае сражения. 9 ноября, в 30 верстах от Смоленка.]
Ввалившись в Смоленск, представлявшийся им обетованной землей, французы убивали друг друга за провиант, ограбили свои же магазины и, когда все было разграблено, побежали дальше.
Все шли, сами не зная, куда и зачем они идут. Еще менее других знал это гений Наполеона, так как никто ему не приказывал. Но все таки он и его окружающие соблюдали свои давнишние привычки: писались приказы, письма, рапорты, ordre du jour [распорядок дня]; называли друг друга:
«Sire, Mon Cousin, Prince d'Ekmuhl, roi de Naples» [Ваше величество, брат мой, принц Экмюльский, король Неаполитанский.] и т.д. Но приказы и рапорты были только на бумаге, ничто по ним не исполнялось, потому что не могло исполняться, и, несмотря на именование друг друга величествами, высочествами и двоюродными братьями, все они чувствовали, что они жалкие и гадкие люди, наделавшие много зла, за которое теперь приходилось расплачиваться. И, несмотря на то, что они притворялись, будто заботятся об армии, они думали только каждый о себе и о том, как бы поскорее уйти и спастись.


Действия русского и французского войск во время обратной кампании от Москвы и до Немана подобны игре в жмурки, когда двум играющим завязывают глаза и один изредка звонит колокольчиком, чтобы уведомить о себе ловящего. Сначала тот, кого ловят, звонит, не боясь неприятеля, но когда ему приходится плохо, он, стараясь неслышно идти, убегает от своего врага и часто, думая убежать, идет прямо к нему в руки.
Сначала наполеоновские войска еще давали о себе знать – это было в первый период движения по Калужской дороге, но потом, выбравшись на Смоленскую дорогу, они побежали, прижимая рукой язычок колокольчика, и часто, думая, что они уходят, набегали прямо на русских.
При быстроте бега французов и за ними русских и вследствие того изнурения лошадей, главное средство приблизительного узнавания положения, в котором находится неприятель, – разъезды кавалерии, – не существовало. Кроме того, вследствие частых и быстрых перемен положений обеих армий, сведения, какие и были, не могли поспевать вовремя. Если второго числа приходило известие о том, что армия неприятеля была там то первого числа, то третьего числа, когда можно было предпринять что нибудь, уже армия эта сделала два перехода и находилась совсем в другом положении.
Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.
Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.


Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.


Навигация