Джасим
| Город
Джасим
جاسم
Показать/скрыть карты
|
Джасим (араб. جاسم) — город на юге Сирии, расположенный на территории мухафазы Даръа. Входит в состав района Изра.
Географическое положение
Город находится в западной части мухафазы, на высоте 631 метра над уровнем моря[1].
Джасим расположен на расстоянии приблизительно 38 километров к северо-северо-западу (NNW) от города Даръа, административного центра провинции и на расстоянии 55 километров к юго-юго-западу (SSW) от Дамаска, столицы страны. Ближайший аэропорт расположен в городе Эс-Сувейда[1].
Население
По данным переписи 2004 года численность населения города составляла 31 683 человек[2].
Известные уроженцы
- Абу Таммам — средневековый арабский поэт.
- Ваэль аль-Халки — премьер-министр Сирии.
Напишите отзыв о статье "Джасим"
Примечания
- ↑ 1 2 [www.fallingrain.com/world/SY/06/Qasim.html Qasim, Syria Page] (англ.). Fallingrain Global Gazetteer. Проверено 11 апреля 2013. [www.webcitation.org/6G2s8uIXy Архивировано из первоисточника 21 апреля 2013].
- ↑ [www.citypopulation.de/Syria.html Syria: Governorates, Major Cities & Localities] (англ.). City Population. Проверено 11 апреля 2013. [www.webcitation.org/6G2S0sZav Архивировано из первоисточника 21 апреля 2013].
|
||||||||||||
Отрывок, характеризующий Джасим
Следующий после театра день Ростовы никуда не ездили и никто не приезжал к ним. Марья Дмитриевна о чем то, скрывая от Наташи, переговаривалась с ее отцом. Наташа догадывалась, что они говорили о старом князе и что то придумывали, и ее беспокоило и оскорбляло это. Она всякую минуту ждала князя Андрея, и два раза в этот день посылала дворника на Вздвиженку узнавать, не приехал ли он. Он не приезжал. Ей было теперь тяжеле, чем первые дни своего приезда. К нетерпению и грусти ее о нем присоединились неприятное воспоминание о свидании с княжной Марьей и с старым князем, и страх и беспокойство, которым она не знала причины. Ей всё казалось, что или он никогда не приедет, или что прежде, чем он приедет, с ней случится что нибудь. Она не могла, как прежде, спокойно и продолжительно, одна сама с собой думать о нем. Как только она начинала думать о нем, к воспоминанию о нем присоединялось воспоминание о старом князе, о княжне Марье и о последнем спектакле, и о Курагине. Ей опять представлялся вопрос, не виновата ли она, не нарушена ли уже ее верность князю Андрею, и опять она заставала себя до малейших подробностей воспоминающею каждое слово, каждый жест, каждый оттенок игры выражения на лице этого человека, умевшего возбудить в ней непонятное для нее и страшное чувство. На взгляд домашних, Наташа казалась оживленнее обыкновенного, но она далеко была не так спокойна и счастлива, как была прежде.
В воскресение утром Марья Дмитриевна пригласила своих гостей к обедни в свой приход Успенья на Могильцах.
– Я этих модных церквей не люблю, – говорила она, видимо гордясь своим свободомыслием. – Везде Бог один. Поп у нас прекрасный, служит прилично, так это благородно, и дьякон тоже. Разве от этого святость какая, что концерты на клиросе поют? Не люблю, одно баловство!
Марья Дмитриевна любила воскресные дни и умела праздновать их. Дом ее бывал весь вымыт и вычищен в субботу; люди и она не работали, все были празднично разряжены, и все бывали у обедни. К господскому обеду прибавлялись кушанья, и людям давалась водка и жареный гусь или поросенок. Но ни на чем во всем доме так не бывал заметен праздник, как на широком, строгом лице Марьи Дмитриевны, в этот день принимавшем неизменяемое выражение торжественности.
Когда напились кофе после обедни, в гостиной с снятыми чехлами, Марье Дмитриевне доложили, что карета готова, и она с строгим видом, одетая в парадную шаль, в которой она делала визиты, поднялась и объявила, что едет к князю Николаю Андреевичу Болконскому, чтобы объясниться с ним насчет Наташи.
