Джайаварман VII
| Джайаварман VII ជ័យវរ្ម័នទី៧<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
| ||
| ||
|---|---|---|
| 1181 — 1218 | ||
| Предшественник: | Яшоварман II | |
| Преемник: | Индраварман II | |
| Смерть: | 1218 | |
| Отец: | Дхараниндраварман II | |
| Мать: | Шри Джаяраджакудамани | |
| Супруга: | Джаяраджадеви, Индрадеви | |
| Дети: | сыновья Индраварман II, Сурьякумара, Виракумара | |
Джайаварма́н VII[1] (кхмер. ជ័យវរ្ម័នទី៧), 1125?—1218) — король Кхмерской империи (1181—1218?).
Сын короля Дхараниндравармана II и королевы Джаяраджакудамани. После смерти своей первой супруги - Джаяраджадеви - женился на её сестре Индрадеви. Считается, что обе женщины были источником вдохновения Джайавармана VII, в частности, в его необычайно сильном пристрастии к буддизму.
Содержание
Ранние годы
Вероятно, свои ранние годы Джайаварман VII провёл вдали от кхмерской столицы.
Поражение чамов и коронация
В 1177 году, а затем в 1178 году чамы вторглись в Камбоджу. В 1178 году флот чамов прошел вверх по Меконгу, затем по озеру Тонлесап и неожиданно напал на столицу Яшодхарапуру по притоку со стороны озера, подвергнув её разрушению, а короля - смерти. В 1178 году Джайаварман VII, будучи уже в возрасте за 50, возглавляет армию и изгоняет чамов. Вернувшись в столицу, он находит её в запустении. Он положил конец спорам враждующих фракций и в 1181 году короновался. В ранние годы своего правления он, вероятно, отразил еще одну атаку чамов и подавил восстание в королевстве-вассале Мальянг (Баттамбанг). Ему помог своими военными навыками беглый принц Шри Видъянанда, который затем сыграл важную роль в поражении и завоевании Тьямпы (1190-1191). В его правление Кхмерская империя переживала эпоху своего наибольшего могущества - она занимала самую обширную территорию: равнину Корат, долины рек Менам и Меконг, часть южной Малайзии, северный Лаос и Тьямпу. Данью были обложены Ява, бирманское государство Харипунджайя и, возможно - Дайвьет.
Джайаварман VII был первым буддистом на троне, сменил культ Шива-девараджи на культ Будда-раджи. Через два года после смерти Джайавармана VII кхмеры покидают Тьямпу, на отдалённых границах империи начинаются расколы и границам угрожают тайцы. Религиозный раскол брахманов не приобретает силу, империя принимает Хинаяну (Малую Колесницу), что таким образом закрепляет буддизм на кхмерской земле.
Строительство
Во время своего 30-летнего правления Джайаварман VII осуществлял грандиозную программу строительства общественных зданий и храмов. Будучи приверженцем буддизма махаяны, он провозгласил своей целью облегчить страдания своего народа. Одна из надписей сообщает нам: "Он страдал от боли своих подданных больше, чем от своей собственной, боль тел человеческих для него была духовной болью, и оттого еще более пронзительной." Это заявление должно читаться в свете того непреложного факта, что возведение многочисленных храмов требовало труда тысяч рабочих, и правление Джайавармана VII было отмечено централизацией государства и концентрацией населения в больших центрах.
Историки выделяют три этапа в строительной программе Джайавармана VII. На первом этапе он концентрировался на строительстве общественных объектов, таких как больницы, дома отдыха вдоль дорог и резервуары для воды. После этого он построил пару храмов в память о своих родителях – Та Пром в честь своей матери и Преах Кхан в честь отца. И, наконец, он построил собственный храм-гору Байон и город Ангкор-Тхом вокруг него. Он также построил Неакпеан (храм переплетшихся наг), один из самых маленьких и живописных храмов в комплексе Ангкора – фонтан на острове посреди искусственного озера, окруженного четырьмя прудами.
Построил в своё правление: Преах Кхан в Ангкоре, Преах Кхан Кампонг Свай, Та Прохм, Неак Поан, Та Сом, Бантеай Кдей, Та Ней, Сра Сранг, Ангкор-Тхом, Байон, Слоновую террасу, террасу Прокажённого Короля, водохранилище Королевского дворца.
Та Пром
В 1186 году Джайаварман VII посвятил храм Та Пром (глаз Брахмы) своей матери. Одна из надписей говорит, что 80,000 человек обслуживали храм, среди них 18 верховных жрецов и 615 танцовщиц. Здесь снимался первый фильм о Ларе Крофт.
Ангкор-Тхом и Байон
Ангкор-Тхом ("Великий Ангкор") был новым городским центром, в то время называвшимсся Индрапаттха. В центре нового города стоит одно из его самых выдающихся достижений - храм, который теперь называется Байон, многоликий храм с множеством башен, совмещающий в себе иконографию буддизма и индуизма. На внешних стенах барельефы, на которых изображены не только битвы, но также и повседневная жизнь кхмерской армии и её обоза. Эти барельефы изображают людей, идущих за армией с животными и повозками, охотников, женщин, готовящих еду, торговок, продающих что-то китайским купцам. Также есть изображения битвы на Великом озере Тонлесап.
Джайаварман VII был великим и великодушным королём Камбоджи. Он построил 102 больницы для своих подданных. Согласно надписи в храме Преах Кхан, у него было две жены и четыре сына, что также подтверждается надписью в храме Та Пром.
Посмертное имя: Маха Парамасангатапада
 Монархи Камбоджи
| ||
| Предшественник: Трибхуванадитьяварман |
Император Камбуджадеши 1181 — 1218 |
Преемник: Индраварман II |
Напишите отзыв о статье "Джайаварман VII"
Примечания
- ↑ [bigenc.ru/text/1951144 Джайаварман VII] / Н. Н. Бектимирова // Григорьев — Динамика. — М. : Большая Российская энциклопедия, 2007. — С. 624. — (Большая российская энциклопедия : [в 35 т.] / гл. ред. Ю. С. Осипов ; 2004—, т. 8). — ISBN 978-5-85270-338-5.</span>
</ol>
Отрывок, характеризующий Джайаварман VII
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.
В тот же день приказ за приказом отдавались французскими начальниками о том, чтобы запретить войскам расходиться по городу, строго запретить насилия жителей и мародерство, о том, чтобы нынче же вечером сделать общую перекличку; но, несмотря ни на какие меры. люди, прежде составлявшие войско, расплывались по богатому, обильному удобствами и запасами, пустому городу. Как голодное стадо идет в куче по голому полю, но тотчас же неудержимо разбредается, как только нападает на богатые пастбища, так же неудержимо разбредалось и войско по богатому городу.
Жителей в Москве не было, и солдаты, как вода в песок, всачивались в нее и неудержимой звездой расплывались во все стороны от Кремля, в который они вошли прежде всего. Солдаты кавалеристы, входя в оставленный со всем добром купеческий дом и находя стойла не только для своих лошадей, но и лишние, все таки шли рядом занимать другой дом, который им казался лучше. Многие занимали несколько домов, надписывая мелом, кем он занят, и спорили и даже дрались с другими командами. Не успев поместиться еще, солдаты бежали на улицу осматривать город и, по слуху о том, что все брошено, стремились туда, где можно было забрать даром ценные вещи. Начальники ходили останавливать солдат и сами вовлекались невольно в те же действия. В Каретном ряду оставались лавки с экипажами, и генералы толпились там, выбирая себе коляски и кареты. Остававшиеся жители приглашали к себе начальников, надеясь тем обеспечиться от грабежа. Богатств было пропасть, и конца им не видно было; везде, кругом того места, которое заняли французы, были еще неизведанные, незанятые места, в которых, как казалось французам, было еще больше богатств. И Москва все дальше и дальше всасывала их в себя. Точно, как вследствие того, что нальется вода на сухую землю, исчезает вода и сухая земля; точно так же вследствие того, что голодное войско вошло в обильный, пустой город, уничтожилось войско, и уничтожился обильный город; и сделалась грязь, сделались пожары и мародерство.
Французы приписывали пожар Москвы au patriotisme feroce de Rastopchine [дикому патриотизму Растопчина]; русские – изуверству французов. В сущности же, причин пожара Москвы в том смысле, чтобы отнести пожар этот на ответственность одного или несколько лиц, таких причин не было и не могло быть. Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того, имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб. Москва должна была сгореть вследствие того, что из нее выехали жители, и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня. Деревянный город, в котором при жителях владельцах домов и при полиции бывают летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день. Стоит в мирное время войскам расположиться на квартирах по деревням в известной местности, и количество пожаров в этой местности тотчас увеличивается. В какой же степени должна увеличиться вероятность пожаров в пустом деревянном городе, в котором расположится чужое войско? Le patriotisme feroce de Rastopchine и изуверство французов тут ни в чем не виноваты. Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей – не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотливо и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое.
Как ни лестно было французам обвинять зверство Растопчина и русским обвинять злодея Бонапарта или потом влагать героический факел в руки своего народа, нельзя не видеть, что такой непосредственной причины пожара не могло быть, потому что Москва должна была сгореть, как должна сгореть каждая деревня, фабрика, всякий дом, из которого выйдут хозяева и в который пустят хозяйничать и варить себе кашу чужих людей. Москва сожжена жителями, это правда; но не теми жителями, которые оставались в ней, а теми, которые выехали из нее. Москва, занятая неприятелем, не осталась цела, как Берлин, Вена и другие города, только вследствие того, что жители ее не подносили хлеба соли и ключей французам, а выехали из нее.
