Брюс, Джеймс

Джеймс Брюс

Запрос «Bruce» перенаправляется сюда; о других значениях слова «Брюс» см. Брюс.

Систематик живой природы

Автор наименований ряда ботанических таксонов. В ботанической (бинарной) номенклатуре эти названия дополняются сокращением «Bruce». [www.ipni.org/ipni/advPlantNameSearch.do?find_authorAbbrev=Bruce&find_includePublicationAuthors=on&find_includePublicationAuthors=off&find_includeBasionymAuthors=on&find_includeBasionymAuthors=off&find_isAPNIRecord=on&find_isAPNIRecord=false&find_isGCIRecord=on&find_isGCIRecord=false&find_isIKRecord=on&find_isIKRecord=false&find_rankToReturn=all&output_format=normal&find_sortByFamily=on&find_sortByFamily=off&query_type=by_query&back_page=plantsearch Список таких таксонов] на сайте IPNI [www.ipni.org/ipni/idAuthorSearch.do?id=1204-1 Персональная страница] на сайте IPNI

Джеймс Брюс (англ. James Bruce; 14 декабря 1730, Шотландия — 27 апреля 1794) — шотландский путешественник и писатель, который более 10 лет провёл в Северной Африке и Эфиопии, где он обнаружил истоки Голубого Нила.

Биография

Юные годы

Джеймс Брюс родился в Шотландии в семейном гнезде Фолкирка Киннэрда (Kinnaird) в Стерлингшире (en:Stirlingshire) и получил образование в школе Харроу (Harrow School) и Эдинбургском университете. После окончания университета он начал было учиться на адвоката, но женитьба на дочери торговца вином побудила его заняться виноторговлей. Его супруга скончалась в октябре 1754 года, на девятом месяце их брака, после чего Брюс отправился в путешествие по Португалии и Испании. Изучение восточных рукописей в Эскориале побудило его к изучению арабского языка и языка геэз и определило дальнейший жизненный путь. В 1758 году, после смерти отца, он вступил во владение имением Киннэрд.

В Северную Африку

После начала войны с Испанией в 1762 году Брюс представил британскому правительству план нападения на Ферроль. Предложение не было принято, но благодаря ему Джордж Монтегю-Данк (2-й граф Галифакс) оказал ему предпочтение при назначении на должность британского консула в г. Алжире, дав поручение изучить древние руины в этой стране, интерес к которым пробудили описания, присланные домой Томасом Шоу (Thomas Shaw; 1694—1751), который был священником при консульстве в г. Алжире. После изучения в течение полугода древностей в Италии Брюс прибыл в Алжир в марте 1763 года. Всё его время отнимало исполнение обязанностей консула при пиратском дворе дея, поскольку он так и не получил обещанной помощи. Однако в августе 1765 года, после прибытия в консульство его преемника, Брюс начал исследование древнеримских руин на Варварском берегу. Обследовав множество руин в восточном Алжире, он сухопутным путём проехал из Туниса в Триполи, и в Птолемете (Ptolemeta) отправился морем в Кандию, но потерпел кораблекрушение у Бенгази и был вынужден вплавь добираться до берега. В конце концов добрался до Крита, откуда, отплыв в Сидон, проехал через всю Сирию, побывав в Пальмире и Баальбеке. Во время своих путешествий по Варварскому берегу и Леванту Брюс делал тщательные зарисовки многих осмотренных им руин. Также он изучил медицину в достаточной степени, чтобы выдавать себя на Востоке за врача.

Нил и Эфиопия

В июне 1768 года Брюс прибыл в Александрию, решившись попытаться найти истоки Нила, который, по его мнению, брал начало в Эфиопии. В Каире он заручился поддержкой правителя мамлюков Али-бея. Посетив Фивы (где он побывал в гробнице Рамзеса III, KV11), он совершил переход через пустыню в Эль-Кусейр, где переоделся турецким матросом. В мае 1769 года Брюс добрался до Джидды. После остановки в Аравии он снова пересёк Красное море и 19 сентября высадился на берег в Массауа, которой в то время владели турки. 14 февраля 1770 года Джеймс Брюс достиг Гондэра, бывшего в то время столицей Эфиопии, где он был тепло встречен негусом Текле Хайманотом II (Tekle Haymanot II), расом Микаэлом Сехулом (Mikael Sehul), фактическим правителем страны, войзеро Эстер (Wozoro Esther), супругой раса, и эфиопами в целом. Его приятная внешность (его рост был 6 футов 4 дюйма), знание языка геэз, спортивное мастерство, мужество, находчивость и самоуважение расположили к нему людей, в целом недоверчиво относившихся ко всем иностранцам. Брюс оставался в Эфиопии в течение двух лет, получив знания, позволившие ему впоследствии дать совершенную картину жизни эфиопов. Преисполненный решимости достичь истока Голубого Нила, после выздоровления от малярии в октябре 1770 года он снова отправляется в путь. В этот раз он путешествовал в составе собственной небольшой экспедиции, включавшей балугани (доверенное лицо царя) и грека по имени Стратес, который был с греческого острова Кефалиния и жил в Эфиопии, а возможно, и родился там. В состав экспедиции Джеймса Брюса входили носильщики, которые, как и прежде, несли квадрант. Последний бросок был совершён 4 ноября 1770 года по приятной местности, где росли цветущие кусты и порхали тропические птицы, с видом на высокие горы в отдалении. Во второй половине дня, когда экспедиция поднялась на высоту 9,5 тыс. футов, показалась грубо отёсанная церковь, и проводник, показав рукой позади неё, указал на болотце с небольшим бугром посередине: это, по его словам, и был исток Нила. 14 ноября 1770 года Брюс достиг озера Тана, исток Голубого Нила. Когда они вышли на берег озера, Джеймс Брюс, решив отпраздновать, взял половинку кокосового ореха, которую он использовал вместо чашки. Наполнив её водой из источника, он в компании со Стратесом провозгласил тосты за «Его величество короля Георга III и за всех принцев» и за «Екатерину, императрицу всех русских» — этот последний тост был жестом в сторону греческого происхождения Стратеса, поскольку Екатерина II именно в то время воевала с турками в Эгейском море. Последовали ещё тосты.

Признавая, что Белый Нил был более крупной рекой, Брюс утверждал, что Голубой Нил является Нилом древних, поэтому именно он является первооткрывателем его истока. Однако, по мнению Мурхеда, высказанному им в книге «Голубой Нил», более целесообразно считать, что Стратес был европейцем, жившим в Эфиопии до Джеймса Брюса, и именно он привёл того к истокам Нила — поэтому Стратеса-грека можно считать первым европейцем, обнаружившим исток Голубого Нила.

Сегодня большинство историков считает иезуитского миссионера Педро Паэса первым европейцем, обнаружившим исток Голубого Нила 21 апреля 1618 года, а небольшая грубо отёсанная церковь на этом месте, посвящённая Св. Михаилу, была возведена в память об этом событии. Тем не менее Брюс оспаривал это открытие и высказал предположение, что соответствующий отрывок в мемуарах Паэса мог быть подделан Афанасием Кирхером. Позднее истоки Голубого Нила посетил Джеронимо Лобо (Jerónimo Lobo), который в 1669 году опубликовал книгу под названием «A Short Relation of the River Nile, of its source and current…». Джеймс Брюс пытался поставить под сомнение труды Лобо, но современные исследования показали, что описание Лобо истоков совершенно точно в деталях, кроме того, в распоряжении Брюса был только неправильный перевод остальных трудов Лобо — из-за чего в наши дни забавно читать попытки Брюса поставить труды Лобо под сомнение в сравнении с правильным переводом трудов Лобо — Брюс дошёл до того, что утверждал (ошибочно), что Лобо должен был плыть по суше, а также отрицал существование плюющейся ядом кобры, описанной Лобо.

Возвращение

Выехав из Гондара в декабре 1771 года, несмотря на значительные трудности, Брюс добрался через Сеннар в Нубию, став первым европейцем, проследовавшим вдоль Голубого Нила до его слияния с Белым Нилом. 29 ноября 1772 года он достиг Асуана, вскоре вернувшись в пустыню за своими дневниками и багажом, которые были оставлены из-за гибели всех его верблюдов. В Каир путешественник прибыл в январе 1773 года, а в марте Брюс приехал во Францию, где его приветствовал Жорж-Луи Леклерк и другие учёные. Брюс прибыл в Лондон в 1774 году, но, оскорблённый недоверием, с которым было встречено описание его путешествий, поселился в своём доме в Киннэрде. Лишь в 1790 году по настоянию своего друга Дэйнса Бэррингтона он опубликовал свои «Путешествия к истокам Нила в 1768, 1769, 1770, 1771, 1772 и 1773 годах» (Travels to Discover the Source of the Nile, In the Years 1768, 1769, 1770, 1771, 1772 and 1773), но книга подверглась критике со стороны других путешественников как не заслуживающая доверия. С тех пор была показана достаточная точность описания его абиссинских путешествий, и считается, что им сделан реальный вклад в географические познания того времени.

Наследие

• Ряд рисунков Брюса были подарены королю Георгу III и находятся в королевской коллекции в Виндзорском замке. По мнению Эдварда Уллендорфа (Edward Ullendorff), «Нет никаких сомнений, что эти тома содержат лучшую часть работы Брюса, и когда они были показаны в 1862 году, с разрешения королевы Виктории, Лондонскому обществу собирателей древностей (Society of Antiquaries), все увидевшие их были весьма впечатлены».
• Также Брюс привёз с собой в Европу отборную коллекцию эфиопских рукописей. «Они открыли совершенно новые подходы к изучению эфиопских языков и поставили эту область востоковедения на гораздо более надёжную основу», пишет Уллендорфф. «Неизвестно, сколько рукописей попало в Европу благодаря его усилиям, но автору этих строк известно, по меньшей мере, о двадцати семи, все из которых являются роскошными примерами эфиопского рукописного искусства. Брюс подарил отличный и специально подготовленный экземпляр Книги Еноха Людовику XV в Париже.» Хотя большинство из этих рукописей написаны на языке геэз, замечательным исключением является текст Песни песней, написанный на гафате (Gafat), языке, который, по словам Уллендорффа, «известен нам только по этой рукописи.»
• Путешествия и открытия Брюса вдохновляли основателей британской Африканской ассоциации (African Association) (1788) в их усилиях по организации путешествий с целью исследования течения реки Нигер и города Тимбукту.

Биографии

• Майор (впоследствии сэр) Фрэнсис Хед, редактор сокращённой версии «Путешествий», написал информативную книгу «Жизнь Брюса» (Head, Francis. Life of Bruce. — London, 1830.).
• Лучшее в XIX веке изложение путешествий Брюса содержится в книге Ламберта Плэйфера «Путешествия по следам Брюса», где впервые была опубликована подборка его рисунков (Playfair, R. Lambert. Travels in the Footsteps of Bruce. — London, 1877.).
• Reid, J. M. Traveller Extraordinary: The Life of James Bruce of Kinnaird. — New York: Norton, 1968.
• Bredin, Miles. The Pale Abyssinian: A Life of James Bruce, African Explorer and Adventurer. — Flamingo, 2001.

Почести

В честь Брюса назван род кустарников Brucea, от которого получил название известный алкалоид бруцин. Однако сведения о содержании бруцина в этом растении оказались ошибочными. На самом деле бруцин был выделен из семян рвотного ореха (Strychnos nux-vomica), где он содержится в количестве 1—1,5 %.

Издания его книги

• Travels to Discover the Source of the Nile, In the Years 1768, 1769, 1770, 1771, 1772 and 1773. Five Volumes, G.G.J. and J. Robinson. — London, 1790.
• Travels, ed. Alexander Murray. Seven volumes. — London: 1805 and 1813.
• Bruce, James. Travels. Abridged edition. — Horizon Press, New York, 1964.

Литература

• Брюс, Джемс (путешественник) // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Цыпкин Г. В. Эфиопия в антиколониальных войнах. — М.: Наука. Главная редакция восточной литературы, 1988. 312 с. ISBN 5-02-016406-2
• Bruce, James. Travels to Discover the Source of the Nile, In the Years 1768, 1769, 1770, 1771, 1772 and 1773. Five Volumes. — London: G. G. J. and J. Robinson, 1790.  (англ.)
• Bruce, James. Travels. Abridged edition. — New York: Horizon Press, 1964.  (англ.)
• Эта статья (раздел) содержит текст, взятый (переведённый) из одиннадцатого издания энциклопедии «Британника», перешедшего в общественное достояние.

Отрывок, характеризующий Брюс, Джеймс

Когда она заговорила о том, что все это случилось на другой день после похорон отца, ее голос задрожал. Она отвернулась и потом, как бы боясь, чтобы Ростов не принял ее слова за желание разжалобить его, вопросительно испуганно взглянула на него. У Ростова слезы стояли в глазах. Княжна Марья заметила это и благодарно посмотрела на Ростова тем своим лучистым взглядом, который заставлял забывать некрасивость ее лица.
– Не могу выразить, княжна, как я счастлив тем, что я случайно заехал сюда и буду в состоянии показать вам свою готовность, – сказал Ростов, вставая. – Извольте ехать, и я отвечаю вам своей честью, что ни один человек не посмеет сделать вам неприятность, ежели вы мне только позволите конвоировать вас, – и, почтительно поклонившись, как кланяются дамам царской крови, он направился к двери.
Почтительностью своего тона Ростов как будто показывал, что, несмотря на то, что он за счастье бы счел свое знакомство с нею, он не хотел пользоваться случаем ее несчастия для сближения с нею.
Княжна Марья поняла и оценила этот тон.
– Я очень, очень благодарна вам, – сказала ему княжна по французски, – но надеюсь, что все это было только недоразуменье и что никто не виноват в том. – Княжна вдруг заплакала. – Извините меня, – сказала она.
Ростов, нахмурившись, еще раз низко поклонился и вышел из комнаты.


– Ну что, мила? Нет, брат, розовая моя прелесть, и Дуняшей зовут… – Но, взглянув на лицо Ростова, Ильин замолк. Он видел, что его герой и командир находился совсем в другом строе мыслей.
Ростов злобно оглянулся на Ильина и, не отвечая ему, быстрыми шагами направился к деревне.
– Я им покажу, я им задам, разбойникам! – говорил он про себя.
Алпатыч плывущим шагом, чтобы только не бежать, рысью едва догнал Ростова.
– Какое решение изволили принять? – сказал он, догнав его.
Ростов остановился и, сжав кулаки, вдруг грозно подвинулся на Алпатыча.
– Решенье? Какое решенье? Старый хрыч! – крикнул он на него. – Ты чего смотрел? А? Мужики бунтуют, а ты не умеешь справиться? Ты сам изменник. Знаю я вас, шкуру спущу со всех… – И, как будто боясь растратить понапрасну запас своей горячности, он оставил Алпатыча и быстро пошел вперед. Алпатыч, подавив чувство оскорбления, плывущим шагом поспевал за Ростовым и продолжал сообщать ему свои соображения. Он говорил, что мужики находились в закоснелости, что в настоящую минуту было неблагоразумно противуборствовать им, не имея военной команды, что не лучше ли бы было послать прежде за командой.
– Я им дам воинскую команду… Я их попротивоборствую, – бессмысленно приговаривал Николай, задыхаясь от неразумной животной злобы и потребности излить эту злобу. Не соображая того, что будет делать, бессознательно, быстрым, решительным шагом он подвигался к толпе. И чем ближе он подвигался к ней, тем больше чувствовал Алпатыч, что неблагоразумный поступок его может произвести хорошие результаты. То же чувствовали и мужики толпы, глядя на его быструю и твердую походку и решительное, нахмуренное лицо.
После того как гусары въехали в деревню и Ростов прошел к княжне, в толпе произошло замешательство и раздор. Некоторые мужики стали говорить, что эти приехавшие были русские и как бы они не обиделись тем, что не выпускают барышню. Дрон был того же мнения; но как только он выразил его, так Карп и другие мужики напали на бывшего старосту.
– Ты мир то поедом ел сколько годов? – кричал на него Карп. – Тебе все одно! Ты кубышку выроешь, увезешь, тебе что, разори наши дома али нет?
– Сказано, порядок чтоб был, не езди никто из домов, чтобы ни синь пороха не вывозить, – вот она и вся! – кричал другой.
– Очередь на твоего сына была, а ты небось гладуха своего пожалел, – вдруг быстро заговорил маленький старичок, нападая на Дрона, – а моего Ваньку забрил. Эх, умирать будем!
– То то умирать будем!
– Я от миру не отказчик, – говорил Дрон.
– То то не отказчик, брюхо отрастил!..
Два длинные мужика говорили свое. Как только Ростов, сопутствуемый Ильиным, Лаврушкой и Алпатычем, подошел к толпе, Карп, заложив пальцы за кушак, слегка улыбаясь, вышел вперед. Дрон, напротив, зашел в задние ряды, и толпа сдвинулась плотнее.
– Эй! кто у вас староста тут? – крикнул Ростов, быстрым шагом подойдя к толпе.
– Староста то? На что вам?.. – спросил Карп. Но не успел он договорить, как шапка слетела с него и голова мотнулась набок от сильного удара.
– Шапки долой, изменники! – крикнул полнокровный голос Ростова. – Где староста? – неистовым голосом кричал он.
– Старосту, старосту кличет… Дрон Захарыч, вас, – послышались кое где торопливо покорные голоса, и шапки стали сниматься с голов.
– Нам бунтовать нельзя, мы порядки блюдем, – проговорил Карп, и несколько голосов сзади в то же мгновенье заговорили вдруг:
– Как старички пороптали, много вас начальства…
– Разговаривать?.. Бунт!.. Разбойники! Изменники! – бессмысленно, не своим голосом завопил Ростов, хватая за юрот Карпа. – Вяжи его, вяжи! – кричал он, хотя некому было вязать его, кроме Лаврушки и Алпатыча.
Лаврушка, однако, подбежал к Карпу и схватил его сзади за руки.
– Прикажете наших из под горы кликнуть? – крикнул он.
Алпатыч обратился к мужикам, вызывая двоих по именам, чтобы вязать Карпа. Мужики покорно вышли из толпы и стали распоясываться.
– Староста где? – кричал Ростов.
Дрон, с нахмуренным и бледным лицом, вышел из толпы.
– Ты староста? Вязать, Лаврушка! – кричал Ростов, как будто и это приказание не могло встретить препятствий. И действительно, еще два мужика стали вязать Дрона, который, как бы помогая им, снял с себя кушан и подал им.
– А вы все слушайте меня, – Ростов обратился к мужикам: – Сейчас марш по домам, и чтобы голоса вашего я не слыхал.
– Что ж, мы никакой обиды не делали. Мы только, значит, по глупости. Только вздор наделали… Я же сказывал, что непорядки, – послышались голоса, упрекавшие друг друга.
– Вот я же вам говорил, – сказал Алпатыч, вступая в свои права. – Нехорошо, ребята!
– Глупость наша, Яков Алпатыч, – отвечали голоса, и толпа тотчас же стала расходиться и рассыпаться по деревне.
Связанных двух мужиков повели на барский двор. Два пьяные мужика шли за ними.
– Эх, посмотрю я на тебя! – говорил один из них, обращаясь к Карпу.
– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?
– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
– Ишь книг то, книг, – сказал другой мужик, выносивший библиотечные шкафы князя Андрея. – Ты не цепляй! А грузно, ребята, книги здоровые!
– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.

Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.
Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.
Когда она простилась с ним и осталась одна, княжна Марья вдруг почувствовала в глазах слезы, и тут уж не в первый раз ей представился странный вопрос, любит ли она его?
По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась.
«Ну что же, ежели бы я и полюбила его? – думала княжна Марья.
Как ни стыдно ей было признаться себе, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и в последний раз.
Иногда она вспоминала его взгляды, его участие, его слова, и ей казалось счастье не невозможным. И тогда то Дуняша замечала, что она, улыбаясь, глядела в окно кареты.
«И надо было ему приехать в Богучарово, и в эту самую минуту! – думала княжна Марья. – И надо было его сестре отказать князю Андрею! – И во всем этом княжна Марья видела волю провиденья.
Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.


Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру.
Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день и в то самое время дня, когда Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома священника, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на лавочке у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова. На поле за деревней слышны были то звуки полковой музыки, то рев огромного количества голосов, кричавших «ура!новому главнокомандующему. Тут же у ворот, шагах в десяти от князя Андрея, пользуясь отсутствием князя и прекрасной погодой, стояли два денщика, курьер и дворецкий. Черноватый, обросший усами и бакенбардами, маленький гусарский подполковник подъехал к воротам и, взглянув на князя Андрея, спросил: здесь ли стоит светлейший и скоро ли он будет?