Отис, Джеймс

Джеймс Отис

Джеймс О́тис (англ. James Otis; 5 февраля 1725, Барнстейбл, Массачусетс — 23 мая 1783, Андовер) — американский адвокат и памфлетист, политический деятель времён Войны за независимость США. Член законодательного собрания от штата Массачусетс. Провозглашенный им принцип «Нет налогов без представительства» стал лозунгом американских патриотов в борьбе за независимость от Великобритании.

Биография

Джеймс Отис родился в местечке Барнстейбл, штат Массачусетс, 5 февраля 1725 года. Джеймс был вторым ребёнком в семье полковника и известного адвоката Джеймса Отиса-старшего и Мери Эллайн, у которых в общей сложности было тринадцать детей. Его сестра Мерси Отис Уоррен также известна как активный участник борьбы за независимость, поэтесса и одна из первых феминисток. В 1743 году Отис заканчивает Гарвард и входит в число лучших адвокатов Бостона. В течение нескольких лет он занимается юридической практикой в Плимуте. В 1755 году Джеймс женился на Рут Каннингем, дочери богатого торговца с приданым более 10 тысяч фунтов. В их браке рождается трое детей — Джеймс, Элизабет и Мери. Известно, что Рут Каннингем была роялисткой и «убеждённой Тори», но это не мешало Джеймсу считать её своей любимой женой. Другом семьи Отис считался философ и экономист Джон Адамс.

Борьба за права колонистов

В 1760 году Джеймса Отиса назначают контролёром в Морском суде, но он увольняется по собственному желанию, когда его отцу отказывают в обещанной должности Главного судьи в суде штата. Отис, защищая интересы бостонских торговцев, начинает борьбу в Верховном суде против указов о содействии, предписывающих колонистам впускать в свой дом любого представителя метрополии и беспрекословно выполнять все его требования. Так началась борьба колонистов за свои права, в которой большую роль сыграли юристы. В феврале 1761 года Отис на протяжении нескольких часов выступал за отмену исполнительных листов с предписаниями о содействии в городском совете Бостона.

Джеймс Отис обрёл огромную популярность среди патриотов — сторонников независимости и прав колонистов. В 1765 году подавляющим большинством голосов он был делегирован в Конгресс от Массачусетса, где заседал четыре года, пока не стал жертвой уличного преступления. Джеймс Отис был ранен в голову в результате нападения неизвестного преступника и потерял рассудок. Он умер в возрасте 58 лет в 1783 году, когда в него, стоявшего на пороге дома его друга, попала молния.

«Нет налогов без представительства»

Борьба колонистов за права является важной ступенью к началу Войны за независимость. Благодаря протестам в 1766 году был отменён Акт о гербовом сборе, но прочие дискриминационные законы продолжали действовать. Основным оружием борьбы против дискриминации было избрано слово. Речи и так называемая памфлетная литература были призваны пробудить негодование среди простых жителей против политики метрополии и направить их на борьбу с Англией. Основным стал лозунг «Нет налогов без представительства», обозначающий позицию Отиса и жителей штатов.

Отис выступал с позиции естественного права, которое, по его мнению, стоит выше королевской власти и обеспечивает равенство жителей колонии и метрополии. Как адвокат, он настаивал на том, что Хабеас Корпус Акт, гарант защиты человека от судебного произвола, и Билль о правах в равной степени должны распространяться и на жителей Америки. В речах и памфлетах он демонстрировал потрясающую эрудицию и образованность. Известные памфлеты Джеймса Отиса:

• «Права британских колоний, утверждённые и доказанные» (1764)
• «Защита британских колоний» (1765)
• «Рассмотрение от имени колонистов» (1765)

«Права британских колоний»

Антигербовые памфлеты стали знаковым явлением периода, предшествующего Войне за независимость. В памфлете «Права британских колоний, утверждённые и доказанные», изданном 10 февраля 1764 года, проявляется линия естественного права, присущая будущему американскому конституционализму. Учение о естественных правах возникло в Англии в XVII веке, его основателем считается английский философ Джон Локк.

«Естественное право не есть дело рук человеческих, и не в силах человека исправить или изменить его. Он волен его исполнять и соблюдать, или не подчиняться и нарушать его. Последнее никогда не проходит безнаказанно, даже в этой жизни, если можно считать наказанием для человека ощущение своей развращенности, лишение звания добродетельного и честного человека из-за собственной глупости и злых поступков и получение клейма злодея, или превращение из друга, а, возможно, отца этой нации, в ненасытного льва или тигра.»

(Д. Отис, «Права британских колоний, утверждённые и доказанные»)

Литература

• Сборник документов по истории нового времени. Буржуазные революции XVII—XVIII вв. М., 1990.
• Война за независимость и образование США. — М.: Наука, 1976.
• Г. Аптекер. История американского народа. Колониальная эра. — М., 1961.

Ссылки

• Отис, Джеймс // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• www.infousa.ru/government/dmpaper2.htm
• usa-history.ru/books/item/f00/s00/z0000010/st004.shtml
• www.bereginya-777.ru/stat05_07.htm

Отрывок, характеризующий Отис, Джеймс

– Ну что? – сказал Пьер, с удивлением смотревший на странное оживление своего друга и заметивший взгляд, который он вставая бросил на Наташу.
– Мне надо, мне надо поговорить с тобой, – сказал князь Андрей. – Ты знаешь наши женские перчатки (он говорил о тех масонских перчатках, которые давались вновь избранному брату для вручения любимой женщине). – Я… Но нет, я после поговорю с тобой… – И с странным блеском в глазах и беспокойством в движениях князь Андрей подошел к Наташе и сел подле нее. Пьер видел, как князь Андрей что то спросил у нее, и она вспыхнув отвечала ему.
Но в это время Берг подошел к Пьеру, настоятельно упрашивая его принять участие в споре между генералом и полковником об испанских делах.
Берг был доволен и счастлив. Улыбка радости не сходила с его лица. Вечер был очень хорош и совершенно такой, как и другие вечера, которые он видел. Всё было похоже. И дамские, тонкие разговоры, и карты, и за картами генерал, возвышающий голос, и самовар, и печенье; но одного еще недоставало, того, что он всегда видел на вечерах, которым он желал подражать.
Недоставало громкого разговора между мужчинами и спора о чем нибудь важном и умном. Генерал начал этот разговор и к нему то Берг привлек Пьера.


На другой день князь Андрей поехал к Ростовым обедать, так как его звал граф Илья Андреич, и провел у них целый день.
Все в доме чувствовали для кого ездил князь Андрей, и он, не скрывая, целый день старался быть с Наташей. Не только в душе Наташи испуганной, но счастливой и восторженной, но во всем доме чувствовался страх перед чем то важным, имеющим совершиться. Графиня печальными и серьезно строгими глазами смотрела на князя Андрея, когда он говорил с Наташей, и робко и притворно начинала какой нибудь ничтожный разговор, как скоро он оглядывался на нее. Соня боялась уйти от Наташи и боялась быть помехой, когда она была с ними. Наташа бледнела от страха ожидания, когда она на минуты оставалась с ним с глазу на глаз. Князь Андрей поражал ее своей робостью. Она чувствовала, что ему нужно было сказать ей что то, но что он не мог на это решиться.
Когда вечером князь Андрей уехал, графиня подошла к Наташе и шопотом сказала:
– Ну что?
– Мама, ради Бога ничего не спрашивайте у меня теперь. Это нельзя говорить, – сказала Наташа.
Но несмотря на то, в этот вечер Наташа, то взволнованная, то испуганная, с останавливающимися глазами лежала долго в постели матери. То она рассказывала ей, как он хвалил ее, то как он говорил, что поедет за границу, то, что он спрашивал, где они будут жить это лето, то как он спрашивал ее про Бориса.
– Но такого, такого… со мной никогда не бывало! – говорила она. – Только мне страшно при нем, мне всегда страшно при нем, что это значит? Значит, что это настоящее, да? Мама, вы спите?
– Нет, душа моя, мне самой страшно, – отвечала мать. – Иди.
– Все равно я не буду спать. Что за глупости спать? Maмаша, мамаша, такого со мной никогда не бывало! – говорила она с удивлением и испугом перед тем чувством, которое она сознавала в себе. – И могли ли мы думать!…
Наташе казалось, что еще когда она в первый раз увидала князя Андрея в Отрадном, она влюбилась в него. Ее как будто пугало это странное, неожиданное счастье, что тот, кого она выбрала еще тогда (она твердо была уверена в этом), что тот самый теперь опять встретился ей, и, как кажется, неравнодушен к ней. «И надо было ему нарочно теперь, когда мы здесь, приехать в Петербург. И надо было нам встретиться на этом бале. Всё это судьба. Ясно, что это судьба, что всё это велось к этому. Еще тогда, как только я увидала его, я почувствовала что то особенное».
– Что ж он тебе еще говорил? Какие стихи то эти? Прочти… – задумчиво сказала мать, спрашивая про стихи, которые князь Андрей написал в альбом Наташе.
– Мама, это не стыдно, что он вдовец?
– Полно, Наташа. Молись Богу. Les Marieiages se font dans les cieux. [Браки заключаются в небесах.]
– Голубушка, мамаша, как я вас люблю, как мне хорошо! – крикнула Наташа, плача слезами счастья и волнения и обнимая мать.
В это же самое время князь Андрей сидел у Пьера и говорил ему о своей любви к Наташе и о твердо взятом намерении жениться на ней.

В этот день у графини Елены Васильевны был раут, был французский посланник, был принц, сделавшийся с недавнего времени частым посетителем дома графини, и много блестящих дам и мужчин. Пьер был внизу, прошелся по залам, и поразил всех гостей своим сосредоточенно рассеянным и мрачным видом.
Пьер со времени бала чувствовал в себе приближение припадков ипохондрии и с отчаянным усилием старался бороться против них. Со времени сближения принца с его женою, Пьер неожиданно был пожалован в камергеры, и с этого времени он стал чувствовать тяжесть и стыд в большом обществе, и чаще ему стали приходить прежние мрачные мысли о тщете всего человеческого. В это же время замеченное им чувство между покровительствуемой им Наташей и князем Андреем, своей противуположностью между его положением и положением его друга, еще усиливало это мрачное настроение. Он одинаково старался избегать мыслей о своей жене и о Наташе и князе Андрее. Опять всё ему казалось ничтожно в сравнении с вечностью, опять представлялся вопрос: «к чему?». И он дни и ночи заставлял себя трудиться над масонскими работами, надеясь отогнать приближение злого духа. Пьер в 12 м часу, выйдя из покоев графини, сидел у себя наверху в накуренной, низкой комнате, в затасканном халате перед столом и переписывал подлинные шотландские акты, когда кто то вошел к нему в комнату. Это был князь Андрей.