Джеймс Фитцджеймс, 1-й герцог Бервик

Джеймс Фитцджеймс, 1-й герцог Бервик англ. James FitzJames, 1st Duke of Berwick, 1st Duke of Fitz-James, 1st Duke of Liria and Jérica<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Губернатор Портсмута
1687 — 1689
Предшественник:	Эдвард Ноэль, 1-й граф Гейнсборо
Преемник:	Томас Толмач
Рождение:	21 августа 1670(1670-08-21) Мулен, Франция
Смерть:	12 июня 1734(1734-06-12) (63 года) Филипсбург, Шпайерское княжество-епископство
Род:	Фитцджеймс
Отец:	Яков II
Мать:	Арабелла Черчилль
Супруга:	Онора де Бурк Анна Балкли
Дети:	от 1-го брака: Джеймс Френсис, герцог де Лириа от 2-го брака: Жак, Генриетта, Франсуа, Лаура-Анна, Анри, Шарль, Мария-Эмилия, Эдуард, Анна-София, Анна
Военная служба
Принадлежность:	Англия Англия Франция Франция
Звание:	маршал Франции
Сражения:	Великая Турецкая война: Осада Буды Битва при Мохаче Война двух королей: Осада Дерри Битва на реке Бойн Война Аугсбургской лиги: Битва при Стенкерке Сражение у Неервиндена Восстание камизаров Война за испанское наследство: Осада Ниццы Сражение при Альмансе Третья осада Барселоны Война четверного альянса Война за польское наследство: Осада Филиппсбурга
Награды:

Джеймс Фитцджеймс, 1-й герцог Бервик (англ. James FitzJames, 1st Duke of Berwick, фр. Jacques Fitz-James, duc de Berwick; 21 августа 1670, Мулен (ныне — в департаменте Алье), Франция — 12 июня 1734, Филипсбург) — французский полководец, маршал Франции (1706).

Биография

Джеймс Фитцджеймс — незаконнорожденный сын герцога Йоркского и Олбани (будущего короля короля Якова II) и Арабеллы Черчилль (сестры герцога Мальборо) — родился во Франции, в Мулене, ещё до прихода отца к власти. Он вырос в католической вере, воспитывался в католических колледжах Жюли, дю Плесси и Ла Флеш.

По окончании Ла Флеш шестнадцатилетний Джеймс поступил в армию Карла Лотарингского, отправился на войну с турками и участвовал в осаде Буды и битве при Мохаче. Тогда же, в 1687 году получил от отца титулы герцога Бервика, графа Тинмаута и барона Босворта.

Вернувшись в Англию, Джеймс получил от отца пост губернатора Портсмута и Орден Подвязки, но в 1688 году король Яков II был низложен, награждение не состоялось, и сыну с отцом пришлось бежать из страны.

Джеймс сопровождал отца в ходе Ирландской кампании, в 1689 году участвовал в осаде Дерри, а в 1690 году в сражении на реке Бойн, где был тяжело ранен.

После окончательного разгрома якобитов завербовался во французскую армию и воевал против Англии в битвах Девятилетней войны. Принимал участие в военных действиях 1691 и 1692 годов во Фландрии. За оказанные им там подвиги Людовик XIV произвел Бервика в генерал-лейтенанты и принял во французское подданство. В битве при Ландене он попал в плен к англичанам и был выпущен в обмен на герцога Ормонда.

Во время войны за испанское наследство он в 1704 году командовал войсками в Испании, а в 1705 году послан был в Лангедок против камизардов, с которыми обращался крайне жестоко. После этого Бервик получил главное командование над французскими войсками в Италии.

Блестящий поход Фитцджеймса на Ниццу в 1706 году принес ему титул Маршала Франции. 25 апреля 1707 года Фитцджеймс выиграл ключевую битву при Альмансе (интересно, что в битве французскими войсками командовал англичанин, а англо-голландскими — француз). За эту битву король Франции вознаградил его титулом герцога де Фитц-Джеймс, а король Испании — титулом герцога де Лириа-и-Херика.

В 1708 году Бервик командовал войсками сначала на Рейне, а потом в Савойе, а в сентябре 1714 года Фитцжеймс командовал последним важным сражением войны — штурмом Барселоны.

После непродолжительного мирного губернаторства в Гиени, с началом войны Союза Четырёх против Испании Фитцджеймс вновь повёл войска в Испанию. В 1719 году он вторгся в Страну Басков, но из-за эпидемии в войсках отступил. После этой короткой кампании последовал длительный мир.

В 1733 году, в начале войны за польское наследство, Фитцджеймс был призван командовать Рейнской армией Франции. 12 июня 1734 года, при Филипсбурге, он был убит пушечным ядром.

Семья

Жены Фитцджеймса происходили из знатных якобитских родов в изгнании.

В 1695 году он взял в жёны Онору де Бурк (1675—1698), дочь 7-го графа Клэнрикарда, вдову графа Лукана. Она умерла три года спустя. В этом браке родился один ребёнок:

• Джеймс Френсис Фитцджеймс (1696—1738), 2-й герцог Бервик, 2-й герцог де Лириа-и-Херика, более известный просто как герцог де Лириа, был послом Испании в России в 1727—1730 годах. Женат был на наследнице графства Монтеррей из семьи «португальских Колумбов». Их потомки выстроили в Мадриде дворец Лириа; с 1802 года они также носят старинный кастильский титул герцогов Альба. Главой рода в 2010 году был 14-й герцог Бервик.

18 апреля 1700 года Фитцджеймс женился на Анне Балкли (1675—1751), в браке с которой имел десять детей:

• Жак де Фитцджеймс (1702—1721), 2-й герцог де Фитц-Джеймс;
• Генриетта де Фитцджеймс (1705—1739), вышла замуж за Жан-Батиста-Луи графа де Клермон д'Амбуаз (Jean-Baptiste-Louis, comte de Clermont d'Amboise);
• Франсуа де Фитцджеймс (1709—1764), 3-й герцог де Фитц-Джеймс, епископ Суассонский;
• Лаура-Анна де Фицджеймс (1710—1766), вышла замуж за Иоахима-Луи де Монтегю, маркиза де Бузоль (Joachim-Louis de Montagu, marquis de Bouzols);
• Генри де Фитцджеймс (1711—1731), губернатор Лимузена;
• Шарль де Фитцджеймс (1712—1787), 4-й герцог де Фитц-Джеймс;
• Мария-Эмилия де Фицджеймс (1715—1770), вышла замуж за Фрарсуа-Мари де Перуса, графа де Кар (François-Marie de Pérusse, comte des Cars);
• Эдуард де Фицджеймс (1716—1758);
• Анна-София де Фицджеймс (1718—1763), ушла в монастырь;
• Анна де Фицджеймс (1720—1721).

Литература

• Бервик Джемс // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Джеймс Фитцджеймс, 1-й герцог Бервик

– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.