Джеймс Форд

Джеймс Форд (Сойер)
James «Sawyer» Ford
Джош Холлоуэй в роли Сойера
Первое появление на экране	Пилот. Часть 1
Последнее появление на экране	Конец
Центральные серии	Мошенник Жажда мести Исход — Часть 1 Афера Каждый сам за себя ЛаФлёр Инцидент Разведка
Сезоны	1, 2, 3, 4, 5, 6
Информация
Возраст	35 (1—3 сезоны) 38 (4—5 сезоны)
Профессия	Мошенник (6-сезон Полицейский)
Актёр	Джош Холлоуэй
Список персонажей

Джеймс Форд (англ. James Ford), более известный как Со́йер (англ. Sawyer) — персонаж и один из главных героев телесериала «Остаться в живых» (производство ABC).

Биография

До авиакатастрофы

Джеймс Форд родился в Джаспере 18 февраля 1968 года. Когда ему было восемь лет, его родители стали жертвами афериста по фамилии Сойер, который, завязав роман с его матерью, украл все сбережения семьи Фордов. Когда из-за этого между родителями вспыхнула ссора, мать велела Джеймсу спрятаться под кроватью. Он услышал, как отец убил мать, а затем вошёл в детскую, сел на кровать, под которой был сын, и застрелился. Ещё будучи мальчиком Джеймс написал письмо аферисту, надеясь в будущем разыскать его и передать послание лично в руки. Во время похорон к нему, как к будущему Кандидату, приходил Джейкоб. После гибели родителей он жил со своими бабушкой и дедушкой. Сам Джеймс упоминал, что у него был дядя, который умер от опухоли мозга.

В 9-м классе его исключили из школы. Далее, когда ему было 19 лет, обстоятельства сложились таким образом, что Джеймсу самому пришлось стать мошенником. В итоге он принял имя человека, который разрушил его семью, и стал называться Сойером. Повзрослев, он взялся за поиски настоящего Сойера, чтобы передать ему письмо и отомстить. Позднее он завязал роман с женщиной по имени Джессика, рассчитывая обманом получить от её мужа Дэвида 160 тысяч долларов. Однако, встретив у них дома их маленького сына, он неожиданно передумал и отменил сделку. («Мошенник», 8-я серия 1-го сезона).

Далее он взял в помощницы свою любовницу по имени Кэссиди. Этот шаг был лишь частью большой аферы, по окончании которой Сойер рассчитывал прибрать к рукам её деньги. Когда афера уже близилась к финалу, Сойер неожиданно понял, что испытывает к Кэссиди слишком сильные чувства, чтобы хладнокровно обобрать её. Тем не менее ему пришлось довести задуманное до конца, так как его партнёр пригрозил убить и его самого, и Кэссиди. («Долгая афера», 13-я серия 2-го сезона).

В итоге она донесла на него в полицию, и Сойер на 7 лет сел в тюрьму. Спустя 9 месяцев Кэссиди навестила его и рассказала, что родила от него дочь Клементину. После этого Сойер передал тюремному начальству сведения о том, где один из заключённых спрятал награбленные миллионы, и ему сократили срок. Когда его спросили, на какой счёт перевести причитающиеся ему комиссионные, он попросил положить их в банк в Альбукерке на имя Клементины Филлипс. («Каждый сам за себя», 4-я серия 3-го сезона).

Освободившись, Сойер продолжил заниматься мошенничеством. Когда его партнер Хиббс передал ему информацию о том, что настоящий Сойер живет в Сиднее под именем Фрэнка Даккета, он немедленно отправился в Австралию. Разыскав Даккета, он хотел было убить его, но не смог. Сидя в баре, Сойер познакомился с Кристианом Шепардом, отцом Джека. Кристиан рассказал ему о своих отношениях с сыном и, посетовав на собственную слабохарактерность, убедил Сойера довести его дело до конца (не зная, что тот задумал убийство). Вечером Сойер отправился к Даккету во второй раз и все же застрелил его. Однако по его предсмертным словам он понял, что умирающий невиновен, а Хиббс просто использовал его, чтобы чужими руками избавиться от должника. («Преступники», 16-я серия 1-го сезона). Позднее Сойера арестовали за драку в баре и выслали из Австралии рейсом 815 авиакомпании Oceanic Airlines. Этот самолёт и потерпел крушение на острове. («Исход. Часть 2», 24-я серия 1-го сезона).

На острове

Сезон 1

После авиакатастрофы Сойер воспользовался случаем и присвоил себе всё, что нашёл ценного в багаже пассажиров. Он обыскал не только чемоданы на берегу, но и ручную кладь мертвецов в самолёте. Этим поступком он сразу настроил против себя спасшихся. Вскоре, однако, ему наскучило одиночество, и Сойер присоединился к группе, которая отправилась на возвышенность, чтобы попробовать отправить оттуда сигнал бедствия. Когда в лесу на них напал белый медведь, Сойер застрелил его из пистолета, который ранее стащил у раненого пристава. («Пилот. Часть 2», 2-я серия 1-го сезона). Позднее его воровские повадки и вызывающее поведение стали причиной того, что Бун заподозрил Сойера в краже ингаляторов Шеннон, которая страдала от астмы. Когда он отказался отдать лекарства, Саид применил к нему пытки. Затем, пообещав рассказать о местонахождении лекарства одной лишь Кейт, Сойер потребовал, чтобы она в обмен поцеловала его. Девушка неохотно подчинилась, и тогда Сойер признался, что у него нет и не было ингаляторов. («Мошенник», 8-я серия 1-го сезона).

Отношения между Сойером и Кейт стали более тесными после того, как она прочитала письмо, которое он написал в детстве виновнику смерти его родителей. Затем вместе они ушли искать кабана, который разорил палатку Сойера. Оставшись в джунглях на ночь, они напились и сыграли в игру «Я никогда», в ходе которой аферист рассказал о некоторых важных событиях своего прошлого. На следующий день они услышали шёпот в лесу. Эти же голоса слышал Саид, пока возвращался от Руссо, из чего спасшиеся сделали вывод, что они не одни на острове. («Преступники», 16-я серия 1-го сезона).

На протяжении всего пребывания на острове Сойер чаще всего вступал в противостояние с Джеком, который против своей воли занял лидирующее положение в лагере. Кроме того, их обоих тянуло к Кейт, что тоже не способствовало налаживанию отношений. Периодически, однако, напряжение между мужчинами спадало. Так, когда Сойера стали мучить головные боли, Джек диагностировал у него дальнозоркость и помог подобрать очки. («Бог из машины», 19-я серия 1-го сезона).

Когда Майкл построил плот, на котором рассчитывал уплыть с острова, аферист купил себе место на борту, отдав ему моток стального троса. Кейт обманом пыталась занять его место, и тогда Сойер публично разоблачил её, доказав, что она беглая преступница. После этого они стали враждовать, однако они оба хотели попрощаться, но Кейт пришлось идти за динамитом, а Сойер рубил деревья для мачты в джунглях. Перед отплытием Сойер рассказал Джеку о том, что познакомился в Сиднее с его отцом, и передал содержание их разговора, в котором Кристиан признавался, что гордится сыном и сожалеет о разрыве с ним. Когда плот вышел в плавание, на него совершили нападение Другие. Сойер пытался помешать им украсть Уолта, но получил пулю в плечо и свалился за борт. Затем Другие взорвали плот. («Исход. Часть 1», 23-я серия 1-го сезона).

Сезон 2

После взрыва Джин пропал в океане, а Майкл с Сойером ухватились за обломки плота. Пока они дрейфовали, Сойер спас Майкла, сделав ему искусственное дыхание, и голыми руками вытащил пулю из своего плеча. Постепенно течение стало относить их обратно к острову. («По течению», 2-я серия 2-го сезона). Оказавшись на берегу, они нашли Джина, который едва успел убежать от каких-то людей, взявших его в плен. Вскоре эти неизвестные островитяне нашли их и на этот раз пленили всю троицу. Сойер пытался сопротивляться, но получил удар по голове от чернокожего великана мистера Эко.

Неизвестные бросили всех троих в яму, где они просидели несколько дней. («Ориентирование», 3-я серия 2-го сезона). Затем в яму опустили Ану-Люсию, которая обезоружила Сойера. Позднее оказалось, что напавшие — это выжившие пассажиры из хвоста самолёта. Они отвели пленников на станцию «Стрела», которая была их убежищем, а затем решили пересечь остров до лагеря первой группы спасшихся. Пока они шли по джунглям, у Сойера воспалилась рана на плече, и его пришлось нести на носилках. («Все ненавидят Хёрли», 4-я серия 2-го сезона).

Оказавшись в лагере, Сойер некоторое время провел без сознания в бункере. Пока Джек лечил его, Сойер в бреду признался, что любит Кейт. («Что сделала Кейт», 9-я серия 2-го сезона). Затем, уже оправившись, он разозлился на Джека за то, что тот забрал его припасы, и в отместку украл из бункера все оружие и медикаменты. Джеку, однако, удалось вернуть лекарства, отыграв их у Сойера в покер. («Взаперти», 17-я серия 2-го сезона). Потом Сойер раздал оружие некоторым спасшимся, и в том числе Кейт, когда она вместе с Клер и Руссо собралась на поиски медицинской станции. («Декретный отпуск», 15-я серия 2-го сезона). Ане-Люсии тоже удалось вооружиться, правда обманным путём — она соблазнила Сойера в джунглях и выкрала у него пистолет. («Дорога для двоих», 20-я серия 2-го сезона). Когда в лагерь вернулся Майкл, он потребовал, чтобы некоторые спасшиеся пошли вместе с ним выручать Уолта. В числе этой группы оказался и Сойер. В итоге Майкл оказался предателем, и Другие взяли его товарищей — Джека, Сойера и Кейт — в плен. («Живём вместе, умираем поодиночке», 23-я серия 2-го сезона).

Сезон 3

На следующий день Сойер очнулся запертым в клетке, где ранее содержались медведи. В клетке напротив находился юноша по имени Карл, которого после неудачной попытки побега увели, а на его место посадили Кейт. («Повесть о двух городах», 1-я серия 3-го сезона). Вскоре Другие заставили их работать — дробить камни. Там Сойер спровоцировал охранников и вступил с ними в драку, чтобы (как позже он признался Кейт) выяснить силы противника. («Стеклянная балерина», 2-я серия 3-го сезона). Далее Сойер разработал план побега и рассказал о нем Кейт. Он не подозревал, что Другие наблюдают за пленниками с помощью камер слежения, поэтому его план провалился.

Чтобы усмирить Сойера, ему якобы вшили в сердце аппарат, который в случае повышения пульса должен был спровоцировать остановку сердца. Более того, Бен пригрозил проделать то же самое с Кейт, если Сойер расскажет ей о случившемся. После укола Сойер к удивлению Кейт очень переменился: отказался бежать, когда ей удалось выбраться из клетки, и не сопротивлялся, когда его избивал Пиккет. Позднее Бен увел афериста на прогулку, где рассказал, что ему в сердце ничего не вшивали. От него же Сойер узнал, что их отвезли на другой остров, поэтому пытаться бежать бессмысленно. («Каждый сам за себя», 4-я серия 3-го сезона).

Когда Колин умерла на операционном столе, жизни Сойера стала угрожать опасность со стороны Пиккета. Зная об этом, Кейт сломала замок на его клетке и стала уговаривать товарища бежать. Он отказался и рассказал ей, что на самом деле они находятся на другом острове, и пути к бегству отрезаны. Тогда Кейт пробралась в клетку Сойера и поцеловала его, они переспали, после чего Сойер признался Кейт в любви. Затем пришел Пиккет с намерением убить Сойера. Его избили и уже приставили к виску пистолет, когда у Тома неожиданно заработала рация. Оказалось, что Джек приостановил операцию Бена и пообещал завершить её только в том случае, если его друзей отпустят. («Я согласна», 6-я серия 3-го сезона). Забрав оружие Пиккета, Сойер и Кейт бросились бежать. Другие едва не настигли их, но беглецов выручила Алекс. Она же пообещала отвести их к лодке в обмен на спасение Карла. Позднее, когда они уже готовились вместе с Карлом к отплытию, их пытался остановить Пиккет, но Джульет застрелила его. («Не в Портленде», 7-я серия 3-го сезона).

Когда они благополучно высадились на своём острове, Сойер дважды разочаровал Кейт: он не препятствовал побегу Карла и не поддержал её стремление собрать команду и немедленно выдвинуться на помощь Джеку. («Чужак в чужой стране», 9-я серия 3-го сезона). Вернувшись в лагерь, он обнаружил, что спасшиеся поделили его вещи. В особенности сожалея о потере спиртного, Сойер попытался возвратить своё добро, сразившись с Херли в пинг-понг, но проиграл. («Введите 77», 11-я серия 3-го сезона).

В серии («Уловка 22», 17-я серия 3-го сезона) отношения Кейт и Сойера налаживаются, но лишь потому, что она рьяно ревнует Джека к Джульетт. И находит утешение лишь в объятьях Сойера. Потом Сойер узнает, что все действия Кейт не больше, чем способ вызвать ревность у Джека. В серии («Гауптвахта», 19-я серия 3-го сезона) Сойер встречает в лесу Локка, который предлагает ему убить Бена, схваченного несколько часов назад. Сойер отказывается, но всё равно следует за Локком. Джон приводит его на «Чёрную скалу» и запирает в одной комнате с человеком с мешком на голове, который потом оказывается отцом Локка-Энтони Купером.(для того, чтобы доказать Другим, что Локк способен вступить в их круг, ему нужно убить всё, что тянет его в «доостровную жизнь». Но так как сам он убить своего отца не может, он подставляет Сойера) При их разговоре Энтони внезапно упоминает, что он занимался аферами и одно из его имён было Том Сойер. Когда Сойер понимает, что именно Энтони обанкротил их семью и является виновником смерти его родителей, он его убивает.

Сезон 4

Когда на остров начали прибывать люди с корабля "Кахана", он выбрал путь Джона Локка - уйти в джунгли, руководствуясь принципом спасения себя. Находясь в команде Локка, чуть не казнил Бена. Какое-то время он жил вместе пассажирами Ошеаника 815, которые ушли с Локком, в посёлке Дхармы. В поселок на разведку ситуации пробралась Кейт. Они заночевали у домике Сойера, но утром Сойер в разговоре с Кейт порадовался, что она не беременна от него. Кейт дала ему пощёчину и ушла.

Во время атаки посёлка людьми Кими пытался вывести из под огня людей и организовать сопротивление, но это практически ничего не дало. Спас их всех Монстр (Черный Дым), которого вызвал Бен. В итоге Сойер ушёл в лес вместе с Клер, Хёрли, Майлзом и Локком. Затем вместе с Майлзом и Клер пошёл на пляж. А ночью Клер пропала и Сойер взял оставленного Аарона.

В итоге вместе с Шестёркой Ошеаник, Лапидусом улетел на вертолёте к кораблю. Но вертолёт из-за пробоин жёг слишком много топлива, и Сойер выпрыгнул из вертолёта в океан, поцеловав Кейт на прощание и попросив найти его дочь. Он поплыл к берегу.

Сезон 5

Во время скачков во времени Джеймс принял на себя лидерство над всеми, кто остался после налёта Других в 1954 году. В конечном итоге оказался вместе с Джульет, Майлзом, Джином и Фарадеем в 1974-ом. Там он на пару с Джульет спас от плена девушку по имени Эми, застрелив двух Других. Вместе с Эми они пошли в посёлок Дхармы и попали под действие звуковой ограды. Проснувшись, Сойер, назвавшись Джимом ЛаФлёром, переговорил с Горацием Гудспидом. Гораций решил, что всех их посадят на подводную лодку и увезут с острова, что Сойеру не понравилось. В тот же вечер в посёлок пришёл выяснять отношения нестареющий Ричард. Гораций не смог решить проблемы, и тогда это сделал Сойер, сказав, что он убил его людей, защищаясь. А заодно упомянул про Джона Локка, пришедшего к Ричарду в 1954-м. Ричард потребовал тело убитого парня Эми и местонахождение трупов своих людей, после чего отказался от претензий. В благодарность Гораций разрешил остаться выжившим на острове в посёлке на две недели, чтобы поискать ещё выживших.

При неизвестных обстоятельствах две недели превратились в три года. Между Сойером и Джульет завязались романтические отношения, а сам он стал главой охраны. И эта идиллия продолжалась, пока на остров не вернулись Джек, Кейт, Саид и Хьюго. Всех, кроме чуть позже обнаруженного Саида, он пристроил в Дхарму. Саид же спутал ему все карты своим отказом. После происшествия с Беном, Джеймс отнёс мальчика Другим, но об этом узнал его подчинённый — Фил. Вырубив его, он понял, что жизнь в Дхарме закончилась. Но незадолго до ухода его разоблачил Радзинский. Позже, сбежав с подлодки вместе с Кейт и Джульет, Сойер пытался остановить Джека, намеревавшегося взорвать водородную бомбу. Но Джульет решила, что Джек должен это сделать. Он пытался уговорить Джульетт уехать с острова, но Джульетт видела, что чувства Сойера к Кейт не погасли. Сойеру нечего было возразить, в конце концов ему пришлось принять решение Джульетт стереть друг друга из памяти. Во время Инцидента Джульет затянула в шахту «Лебедя» обвившая её цепь. Сойер изо всех сил пытался её удержать, но Джульетт сама отпустила руку, испугавшись, что может утянуть его за собой. Кейт и Джек оттащили Сойера от опасного места.

Сезон 6

Едва оказавшись в 2007 году, ударил Джека ногой по лицу. После того как Джульетт удалось откопать, спустился к ней, пообещав Кейт, что убьёт Джека, если она умрёт. И она умерла. Попросив Майлза помочь похоронить её, он велел ему узнать, что именно хотела сказать ему Джульетт перед смертью. Майлз ответил: «Получилось». Позже был схвачен Другими и приведён в Храм. При этом он вырубил троих нападавших. Всё же передумал убивать Джека, увидев, что тот и так мучается. Затем, завладев оружием, ушёл в Дхармовилль. Там он нашёл в тайнике своего дома кольцо. Он собирался сделать Джульетт предложение. Кейт нашла его. Сидя на причале, он рассказал ей об этом, выкинул кольцо и прогнал её. Потом до прихода Лже-Локка сидел в доме и пил. После разговора решил пойти с ним. Позже по заданию лже-Локка провёл разведку на острове Гидра. Вернувшись, он вёл двойную игру, надеясь перехитрить Локка и Уидмора, чтобы завладеть подлодкой и уехать с острова. Заполучив яхту, он вместе с Клэр, Кейт, Лапидусом, Сун, Хьюго и Джеком поплыл на остров Гидра. По пути он выгнал Джека с яхты («пошёл вон с моей яхты!»), когда тот сказал, что они должны остаться. По прибытии был посажен в клетку, где уже сидел три года назад. Освободился благодаря Лже-Локку, Саиду и Джеку. У самолёта сказал, что теперь верит Лже-Локку, но на деле велел Джеку скинуть его в воду, чтобы не пустить на подлодку. Уже на ней думая, что делать с бомбой, не послушал Джека и выдернул провода. После взрыва пытался помочь освободить Сун, но его оглушило ударом железки. Джин велел Джеку забирать Сойера и уходить. И Джеку удалось его вытащить на берег. Поняв, что косвенно он стал виновником смерти Саида, Джина и Сун, Сойер пошёл с Джеком на поиски Дезмонда, чтобы разобраться с Человеком в Чёрном. После разговора с Джейкобом, он отправился к колодцу, где встретил Монстра и открыл глаза Бену на его замыслы. Затем вместе с Джеком, Кейт и Хьюго направился к бамбуковой роще. После гибели Монстра решил бежать на самолёт вместе с Кейт. По пути они прихватили Клэр и благополучно попали на самолёт, едва не опоздав.

Альтернативная реальность

Сойер работает полицейским. В финальной серии он случайно пересекается с Джульет. Они касаются друг друга и вспоминают свою жизнь на острове. Джульет просит Сойера поцеловать её, на что тот отвечает: «Как скажешь, блонди!». Они оба оказываются в числе тех, кто попал в церковь, так что они могут перейти к следующему этапу вместе. Альтернативная реальность оказывается чистилищем, в котором все персонажи встречаются, чтобы вместе уйти в мир иной.

Интересные факты

• На роль Сойера пробовались несколько актёров: Мэттью Фокс, в итоге сыгравший Джека Шепарда, Хорхе Гарсиа, сыгравший Хёрли, Иэн Сомерхолдер, исполнивший роль Буна Карлайла, Доминик Монаган, сыгравший Чарли Пэйса.
• Сойер — один из персонажей телесериала, кто практически не расстаётся с книгой. Что примечательно, своё увлечение он сохранил на протяжении всего времени, которое длится приключение выживших на острове. Так, «выловленный» им в начале первого сезона роман «Обитатели Холмов» стал косвенной причиной последующей драки с Буном. Уже будучи пленённым Другими, во время краткосрочной прогулки с Бенджамином Лайнусом, Сойер с удовольствием цитирует Джона Стейнбека и его сочинение «О мышах и людях». В пятом сезоне, когда вернувшийся на Остров Джек вызывает Джеймса на разговор, тот все равно не перестаёт читать и при этом замечает, что так ему лучше думается. Получается, что бы ни происходило у персонажа в душе: старался ли он обособиться ото всех, боролся за свою свободу и жизни друзей либо внезапно обретённое семейное счастье, — своей любви к литературе Сойер не изменял ни на мгновение.
• Сойер — левша, это впервые видно во второй части пилотной серии первого сезона, когда он застрелил медведя, пишет он также левой.
• Исходя из множества опросов, Сойер является самым популярным среди зрителей персонажем.
• Сойер пользуется бензиновой зажигалкой Zippo.
• По сериалу у Сойера отношения с женщинами были чаще, чем у остальных.
• Характер Сойера послужил основой для характера Джеймса Веги — персонажа компьютерной игры «Mass Effect 3».

Ссылки

• О персонаже на [www.lostpedia.com/wiki/James_%22Sawyer%22_Ford Lostpedia.com]  (англ.)
• Фотографии персонажа на [gallery.lost-media.com/index-31.html Lost-media.com]

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Джеймс Форд

– И прекрасно.
– Как я рада, что вы приехали! Я нынче так счастлива! – сказала она с тем прежним оживлением, которого уже давно не видел в ней Пьер. – Вы знаете, Nicolas получил Георгиевский крест. Я так горда за него.
– Как же, я прислал приказ. Ну, я вам не хочу мешать, – прибавил он и хотел пройти в гостиную.
Наташа остановила его.
– Граф, что это, дурно, что я пою? – сказала она, покраснев, но, не спуская глаз, вопросительно глядя на Пьера.
– Нет… Отчего же? Напротив… Но отчего вы меня спрашиваете?
– Я сама не знаю, – быстро отвечала Наташа, – но я ничего бы не хотела сделать, что бы вам не нравилось. Я вам верю во всем. Вы не знаете, как вы для меля важны и как вы много для меня сделали!.. – Она говорила быстро и не замечая того, как Пьер покраснел при этих словах. – Я видела в том же приказе он, Болконский (быстро, шепотом проговорила она это слово), он в России и опять служит. Как вы думаете, – сказала она быстро, видимо, торопясь говорить, потому что она боялась за свои силы, – простит он меня когда нибудь? Не будет он иметь против меня злого чувства? Как вы думаете? Как вы думаете?
– Я думаю… – сказал Пьер. – Ему нечего прощать… Ежели бы я был на его месте… – По связи воспоминаний, Пьер мгновенно перенесся воображением к тому времени, когда он, утешая ее, сказал ей, что ежели бы он был не он, а лучший человек в мире и свободен, то он на коленях просил бы ее руки, и то же чувство жалости, нежности, любви охватило его, и те же слова были у него на устах. Но она не дала ему времени сказать их.
– Да вы – вы, – сказала она, с восторгом произнося это слово вы, – другое дело. Добрее, великодушнее, лучше вас я не знаю человека, и не может быть. Ежели бы вас не было тогда, да и теперь, я не знаю, что бы было со мною, потому что… – Слезы вдруг полились ей в глаза; она повернулась, подняла ноты к глазам, запела и пошла опять ходить по зале.
В это же время из гостиной выбежал Петя.
Петя был теперь красивый, румяный пятнадцатилетний мальчик с толстыми, красными губами, похожий на Наташу. Он готовился в университет, но в последнее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары.
Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.


Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него:
– Что, барчук, толкаешься, видишь – все стоят. Что ж лезть то!
– Так и все полезут, – сказал лакей и, тоже начав работать локтями, затискал Петю в вонючий угол ворот.
Петя отер руками пот, покрывавший его лицо, и поправил размочившиеся от пота воротнички, которые он так хорошо, как у больших, устроил дома.
Петя чувствовал, что он имеет непрезентабельный вид, и боялся, что ежели таким он представится камергерам, то его не допустят до государя. Но оправиться и перейти в другое место не было никакой возможности от тесноты. Один из проезжавших генералов был знакомый Ростовых. Петя хотел просить его помощи, но счел, что это было бы противно мужеству. Когда все экипажи проехали, толпа хлынула и вынесла и Петю на площадь, которая была вся занята народом. Не только по площади, но на откосах, на крышах, везде был народ. Только что Петя очутился на площади, он явственно услыхал наполнявшие весь Кремль звуки колоколов и радостного народного говора.
Одно время на площади было просторнее, но вдруг все головы открылись, все бросилось еще куда то вперед. Петю сдавили так, что он не мог дышать, и все закричало: «Ура! урра! ура!Петя поднимался на цыпочки, толкался, щипался, но ничего не мог видеть, кроме народа вокруг себя.
На всех лицах было одно общее выражение умиления и восторга. Одна купчиха, стоявшая подле Пети, рыдала, и слезы текли у нее из глаз.
– Отец, ангел, батюшка! – приговаривала она, отирая пальцем слезы.
– Ура! – кричали со всех сторон. С минуту толпа простояла на одном месте; но потом опять бросилась вперед.
Петя, сам себя не помня, стиснув зубы и зверски выкатив глаза, бросился вперед, работая локтями и крича «ура!», как будто он готов был и себя и всех убить в эту минуту, но с боков его лезли точно такие же зверские лица с такими же криками «ура!».
«Так вот что такое государь! – думал Петя. – Нет, нельзя мне самому подать ему прошение, это слишком смело!Несмотря на то, он все так же отчаянно пробивался вперед, и из за спин передних ему мелькнуло пустое пространство с устланным красным сукном ходом; но в это время толпа заколебалась назад (спереди полицейские отталкивали надвинувшихся слишком близко к шествию; государь проходил из дворца в Успенский собор), и Петя неожиданно получил в бок такой удар по ребрам и так был придавлен, что вдруг в глазах его все помутилось и он потерял сознание. Когда он пришел в себя, какое то духовное лицо, с пучком седевших волос назади, в потертой синей рясе, вероятно, дьячок, одной рукой держал его под мышку, другой охранял от напиравшей толпы.
– Барчонка задавили! – говорил дьячок. – Что ж так!.. легче… задавили, задавили!
Государь прошел в Успенский собор. Толпа опять разровнялась, и дьячок вывел Петю, бледного и не дышащего, к царь пушке. Несколько лиц пожалели Петю, и вдруг вся толпа обратилась к нему, и уже вокруг него произошла давка. Те, которые стояли ближе, услуживали ему, расстегивали его сюртучок, усаживали на возвышение пушки и укоряли кого то, – тех, кто раздавил его.
– Этак до смерти раздавить можно. Что же это! Душегубство делать! Вишь, сердечный, как скатерть белый стал, – говорили голоса.
Петя скоро опомнился, краска вернулась ему в лицо, боль прошла, и за эту временную неприятность он получил место на пушке, с которой он надеялся увидать долженствующего пройти назад государя. Петя уже не думал теперь о подаче прошения. Уже только ему бы увидать его – и то он бы считал себя счастливым!
Во время службы в Успенском соборе – соединенного молебствия по случаю приезда государя и благодарственной молитвы за заключение мира с турками – толпа пораспространилась; появились покрикивающие продавцы квасу, пряников, мака, до которого был особенно охотник Петя, и послышались обыкновенные разговоры. Одна купчиха показывала свою разорванную шаль и сообщала, как дорого она была куплена; другая говорила, что нынче все шелковые материи дороги стали. Дьячок, спаситель Пети, разговаривал с чиновником о том, кто и кто служит нынче с преосвященным. Дьячок несколько раз повторял слово соборне, которого не понимал Петя. Два молодые мещанина шутили с дворовыми девушками, грызущими орехи. Все эти разговоры, в особенности шуточки с девушками, для Пети в его возрасте имевшие особенную привлекательность, все эти разговоры теперь не занимали Петю; ou сидел на своем возвышении пушки, все так же волнуясь при мысли о государе и о своей любви к нему. Совпадение чувства боли и страха, когда его сдавили, с чувством восторга еще более усилило в нем сознание важности этой минуты.
Вдруг с набережной послышались пушечные выстрелы (это стреляли в ознаменование мира с турками), и толпа стремительно бросилась к набережной – смотреть, как стреляют. Петя тоже хотел бежать туда, но дьячок, взявший под свое покровительство барчонка, не пустил его. Еще продолжались выстрелы, когда из Успенского собора выбежали офицеры, генералы, камергеры, потом уже не так поспешно вышли еще другие, опять снялись шапки с голов, и те, которые убежали смотреть пушки, бежали назад. Наконец вышли еще четверо мужчин в мундирах и лентах из дверей собора. «Ура! Ура! – опять закричала толпа.
– Который? Который? – плачущим голосом спрашивал вокруг себя Петя, но никто не отвечал ему; все были слишком увлечены, и Петя, выбрав одного из этих четырех лиц, которого он из за слез, выступивших ему от радости на глаза, не мог ясно разглядеть, сосредоточил на него весь свой восторг, хотя это был не государь, закричал «ура!неистовым голосом и решил, что завтра же, чего бы это ему ни стоило, он будет военным.
Толпа побежала за государем, проводила его до дворца и стала расходиться. Было уже поздно, и Петя ничего не ел, и пот лил с него градом; но он не уходил домой и вместе с уменьшившейся, но еще довольно большой толпой стоял перед дворцом, во время обеда государя, глядя в окна дворца, ожидая еще чего то и завидуя одинаково и сановникам, подъезжавшим к крыльцу – к обеду государя, и камер лакеям, служившим за столом и мелькавшим в окнах.
За обедом государя Валуев сказал, оглянувшись в окно:
– Народ все еще надеется увидать ваше величество.
Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон. Народ, с Петей в середине, бросился к балкону.
– Ангел, отец! Ура, батюшка!.. – кричали народ и Петя, и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастия. Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным еще более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя, и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит. Но старушка не считала себя побежденною, хотя и лежала на земле (старушка ловила бисквиты и не попадала руками). Петя коленкой отбил ее руку, схватил бисквит и, как будто боясь опоздать, опять закричал «ура!», уже охриплым голосом.
Государь ушел, и после этого большая часть народа стала расходиться.
– Вот я говорил, что еще подождать – так и вышло, – с разных сторон радостно говорили в народе.
Как ни счастлив был Петя, но ему все таки грустно было идти домой и знать, что все наслаждение этого дня кончилось. Из Кремля Петя пошел не домой, а к своему товарищу Оболенскому, которому было пятнадцать лет и который тоже поступал в полк. Вернувшись домой, он решительно и твердо объявил, что ежели его не пустят, то он убежит. И на другой день, хотя и не совсем еще сдавшись, но граф Илья Андреич поехал узнавать, как бы пристроить Петю куда нибудь побезопаснее.


15 го числа утром, на третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество экипажей.
Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.