Джерри Льюис
Поделись знанием:
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…
Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.
В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.
На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.
После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Не следует путать с пианистом и R&B-исполнителем Джерри Ли Льюисом.
| Джерри Льюис | |
| Jerry Lewis | |
 Джерри Льюис в 2005 году | |
| Имя при рождении: |
Джозеф Левич |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Профессия: |
актёр, комик, кинорежиссёр, певец, автор песен |
| Карьера: |
1931 — наст. время |
Джерри Льюис (англ. Jerry Lewis; род. 16 марта 1926 года) — американский актёр, комик, режиссёр и писатель, известность которому принесла совместная работа с Дином Мартином. Льюис прежде всего знаменит своими юмористическими номерами, с которыми он выступал на радио и телевидении. За годы карьеры он удостоился множества престижных наград, в том числе в 2005 году он получил специальную премию «Эмми», а в 2009 — почётного «Оскара» — «Награды имени Джина Хершолта».
Содержание
Биография
Юные годы
Джерри Льюис, урождённый Джозеф Левич (англ. Joseph Levitch), родился в Ньюарке (штат Нью-Джерси) в семье евреев из России[1]. Его отец, Даниэль Левич, был певцом и артистом в разных жанрах[2], а мать, Рахиль (в девичестве Бродская)[3], — пианисткой на радиостанции. Он начал выступать с музыкальными номерами ещё будучи ребёнком, а повзрослев, взял себе псевдоним Джо Льюис, который позже изменил на Джерри Льюис, дабы не создать путаницы с боксёром Джо Луисом и комиком Джо Э. Льюисом[4].
Мартин и Льюис
В середине 1940-х Льюис познакомился с певцом Дином Мартином, с которым вскоре организовал комедийный дуэт, принёсший им двоим огромный успех и популярность. Первоначально они выступали со своими юмористическими номерами в ночных клубах, далее последовала передача на радио, затем собственное телевизионное шоу, а итогом стала серия комедийных кинофильмов на студии «Paramount Pictures». На фоне их большого успеха издательство «DC Comics» выпустило серию комиксов под названием «Приключения Дина Мартина и Джерри Льюиса».
Однако с годами роль Дина Мартина в дуэте стала заметно снижаться и летом 1956 года он распался. Несмотря на это Льюис и Мартин оставались очень популярными в шоу-бизнесе, продолжив уже выступления сольно. В дальнейшем они долгое время отказывались комментировать свой разрыв и не появлялись на публике вместе. Вновь вдвоём их увидели лишь в 1976 году на одном из телемарафонов, а окончательно бывшие коллеги примирились лишь в конце 1980-х после смерти сына Дина Мартина.
Последний раз они появились вместе на одной сцене в 1989 году на последнем живом концерте Дина Мартина в Лас-Вегасе[5].
Последующая карьера
В конце 1950-х годах Джерри Льюс продолжил сниматься на студии Paramount, а также выпустил собственный музыкальный альбом. В 1960-х годах он выступил в качестве режиссёра, сняв ряд кинокомедий, таких как «Дамский угодник» (1961), «Чокнутый профессор» (1963) и «Семейные ценности» (1965). Льюис также преподавал режиссуру в Университете Южной Калифорнии в Лос-Анджелесе, а среди его студентов были Стивен Спилберг и Джордж Лукас[6]. В 1994 году актёр дебютировал на Бродвее в мюзикле «Чёртовы янки», где сыграл роль дьявола[7]. В 1990-х годах он также появился в ряде фильмов на большом экране, среди которых «Аризонская мечта» (1993) и «Шутки в сторону» (1995).
За годы своей карьера Джерри Льюис удостаивался различных наград за работы на телевидении и в кино. В 2006 году ему была присуждена почётная премия «Эмми», а в 2009 году он удостоился почётного «Оскара». В 2006 году министр культуры Франции присудил актёру орден Почётного легиона, назвав его при этом «любимым клоуном французского народа»[8].
Джерри Льюис дважды был женат. Его первая супруга, бывшая певица Патти Палмер, родила ему шестерых сыновей[9]. Вместе со второй супругой, Сэнди Питник, Льюис удочерил в 1992 году дочь[10].
Актёр имеет серьёзные проблемы со здоровьем — несколько лет он активно борется с раком простаты[11], диабетом[12] и лёгочным фиброзом[13]. Для лечения последнего в начале 2000-х годов он начал принимать препарат преднизон[13], из-за чего сильно набрал в весе. В настоящее время Джерри Льюис проживает со своей второй супругой в Лас-Вегасе.
Фильмография
В качестве актёра
- 1949 : How to Smuggle a Hernia Across the Border (Короткометражный)
- 1949 : Моя подруга Ирма / My Friend Irma — Seymour
- 1950 : Моя подруга Ирма едет на Запад / My Friend Irma Goes West — Seymour
- 1950 : At War with the Army — Première classe Alvin Korwin
- 1951 : Это мой парень / That’s My Boy — «Junior» Jackson
- 1952 : «Берегись, моряк» / Sailor Beware — Melvin Jones
- 1952 : Jumping Jacks[en] — Hap Smith
- 1952 : «Дорога на Бали» / Road to Bali — Femme dans le rêve de Lala
- 1952 : «Марионетка» / The Stooge — Theodore «Ted» Rogers
- 1953 : «Напуганные до смерти» / Scared Stiff — Myron Mertz
- 1953 : «Кэдди» / The Caddy — Harvey Miller, Jr.
- 1953 : «Деньги из дома» / Money from Home — Virgil Yokum
- 1954 : «Прожигая жизнь» / Living It Up — Homer Flagg
- 1954 : 3 Ring Circus[en] — Jerome F. "Jerry" Hotchkiss
- 1955 : «Нельзя быть слишком молодым» / You’re Never Too Young — Wilbur Hoolick
- 1955 : «Художники и модели» / Artists and Models — Eugene Fullstack
- 1956 : Pardners[en] — Wade Kingsley Jr. / Wade Kingsley Sr.
- 1956 : «Голливуд или пропал» / Hollywood or Bust — Malcolm Smith
- 1957 : «Обходительный преступник[en]» / The Delicate Delinquent — Sidney L. Pythias
- 1957 : The Sad Sack — Meredith C. Bixby
- 1958 : «Засыпай, мой малыш[en]» / Rock-A-Bye Baby — Clayton Poole
- 1958 : «Мальчик гейша» / The Geisha Boy — Gilbert Wooley
- 1959 : Don’t Give Up the Ship — John Paul Steckler I / John Paul Steckler IV / John Paul Steckler VII
- 1959 : «Крошка Абнер» / Li’l Abner — Itchy McRabbit (brève apparition)
- 1960 : «Визит на маленькую планету» / Visit to a Small Planet — Kreton
- 1960 : Raymie — Chanteur du générique
- 1960 : «Коридорный» / The Bellboy — Stanley / Lui-même
- 1960 : Cinderfella — Cinderfella
- 1961 : «Дамский угодник» / The Ladies Man — Herbert H. Heebert / Mama Heebert
- 1961 : «Посыльный[en]» / The Errand Boy — Morty S. Tashman
- 1962 : It's Only Money — Lester March
- 1963 : «Чокнутый профессор» / The Nutty Professor — Professeur Julius Kelp / Buddy Love / Baby Kelp
- 1963 : «Кто позаботится о магазине?» / Who’s Minding the Store? — Norman Phiffier
- 1964 : The Patsy[en] — Stanley Belt / Chanteurs du trio
- 1964 : The Disorderly Orderly[en] — Jerome Littlefield
- 1965 : «Семейные ценности» / The Family Jewels — Willard Woodward / James Peyton / Everett Peyton / Julius Peyton / Capitaine Eddie Peyton / Skylock Peyton / «Bugs» Peyton
- 1965 : «Красная линия 7000» / Red Line 7000 — Le chauffeur (brève apparition)
- 1965 : «Боинг-Боинг» / Boeing Boeing — Robert Reed
- 1966 : «Трое на диване[en]» / Three on a Couch — Christopher Pride / Warren / Ringo / Rutherford / Heather
- 1966 : «Выход из положения» / Way...Way Out — Pete Mattemore
- 1966 : «Этот безумный, безумный, безумный, безумный мир» / It’s a Mad Mad Mad Mad World — Stanley Kramer
- 1967 : Don’t Raise the Bridge, Lower the River — George Lester
- 1967 : «Большой рот» / The Big Mouth — Gerald Clamson / Syd Valentine
- 1968 : «Тихое прикосновение» / Silent Treatment
- 1969 : «Попался на удочку» / Hook, Line & Sinker — Peter Ingersoll / Fred Dobbs
- 1970 : «Еще один раз» / One More Time — Bandleader (voix)
- 1970 : «В какой стороне линия фронта?» / Which Way to the Front? — Brendan Byers III
- 1972 : «День, когда клоун плакал[en]» / The Day the Clown Cried — Helmut Doork
- 1980 : Rascal Dazzle — Narrateur
- 1980 : «Тяжкий труд[en]» / Hardly Working — Bo Hooper
- 1982 : «Фарс» / Slapstick (Of Another Kind) — Wilbur Swain / Caleb Swain
- 1983 : «Король комедии» / The King of Comedy — Jerry Langford
- 1983 : Cracking Up[en] — Warren Nefron / Dr. Perks
- 1984 : Par Où T'es Rentré? On T'a Pas Vu Sortir[en] — Clovis Blaireau
- 1984 : «Поймай меня… Или быть беде![en]» / Retenez Moi...Ou Je Fais Un Malheur — Jerry Logan
- 1987 : «Борьба за жизнь» / Fight for Life — Dr. Bernard Abrams
- 1989 : «Плюшка» / Cookie — Arnold Ross
- 1990 : «Суперсила» / Super Force
- 1992 : «Мистер субботний вечер» / Mr. Saturday Night — Invité
- 1993 : «Аризонская мечта» / Arizona Dream — Дядя Лео
- 1995 : «Шутки в сторону» / Funny Bones — George Fawkes
- 1995 : Jerry Lewis Stars Across America (TV) — Présentateur
- 1996 : «Чокнутый профессор» / The Nutty Professor — Professeur Julius Kelp / Buddy Love (озвучка)
- 2010 : «Макс Роуз» / Max Rose — Max Rose
В качестве режиссёра
- 1949 : How to Smuggle a Hernia Across the Border
- 1960 : «Коридорный» / The Bellboy
- 1961 : «Дамский угодник» / The Ladies Man
- 1961 : «Посыльный[en]» / The Errand Boy
- 1963 : «Чокнутый профессор» / The Nutty Professor
- 1964 : The Patsy[en]
- 1965 : «Семейные ценности» / The Family Jewels
- 1966 : «Трое на диване[en]» / Three on a Couch
- 1967 : «Большой рот» / The Big Mouth
- 1969 : «Смелые: Новые доктора» / The Bold Ones: The New Doctors
- 1970 : «Еще один раз» / One More Time
- 1970 : «В какой стороне линия фронта?» / Which Way to the Front?
- 1972 : «День, когда клоун плакал[en]» / The Day the Clown Cried
- 1980 : «Тяжкий труд[en]» / Hardly Working
- 1983 : Cracking Up
В качестве продюсера
- 1957 : «Обходительный преступник[en]» / The Delicate Delinquent
- 1958 : «Засыпай, мой малыш[en]» / Rock-A-Bye Baby
- 1958 : «Мальчик гейша» / The Geisha Boy
- 1960 : «Коридорный» / The Bellboy
- 1960 : Cinderfella
- 1961 : «Дамский угодник» / The Ladies Man
- 1964 : The Disorderly Orderly[en]
- 1965 : «Семейные ценности» / The Family Jewels
- 1966 : «Трое на диване[en]» / Three on a Couch
- 1967 : «Большой рот» / The Big Mouth
- 1969 : «Попался на удочку» / Hook, Line & Sinker
- 1970 : «В какой стороне линия фронта?» / Which Way to the Front?
- 1996 : «Чокнутый профессор» / The Nutty Professor
- 2000 : «Чокнутый профессор 2: Семья Клампов» / Nutty Professor II: The Klumps
В качестве сценариста
- 1949 : How to Smuggle a Hernia Across the Border
- 1960 : «Коридорный» / «The Bellboy»
- 1961 : «Дамский угодник» / The Ladies Man
- 1961 : «Посыльный[en]» / The Errand Boy
- 1963 : «Чокнутый профессор» / The Nutty Professor
- 1964 : The Patsy[en]
- 1965 : «Семейные ценности» / The Family Jewels
- 1967 : «Большой рот» / The Big Mouth
- 1972 : «День, когда клоун плакал[en]» / The Day the Clown Cried
- 1980 : «Тяжкий труд[en]» / Hardly Working
- 1983 : Cracking Up
В качестве композитора
Напишите отзыв о статье "Джерри Льюис"
Примечания
- ↑ Lewis, Gluck, 1982, p. 8, 28.
- ↑ [www.npr.org/templates/story/story.php?storyId=4973590 Jerry Lewis on Dean Martin: 'A Love Story']. NPR (October 25, 2005). Проверено 16 июня 2009. [www.webcitation.org/65aJJ7sCW Архивировано из первоисточника 20 февраля 2012]. (online excerpt from book, with link to Fresh Air radio show interview of Lewis by Terry Gross)
- ↑ Lewis, Gluck, 1982, p. 12.
- ↑ Lewis, Gluck, 1982, p. 85.
- ↑ Lewis, Jerry [www.parade.com/articles/editions/2005/edition_10-23-2005/featured_0 'We Had That X Factor' (Dean Martin and Jerry Lewis)]. Parade (23 октября 2005). Проверено 7 ноября 2008.
- ↑ [www.tvguide.com/celebrities/jerry-lewis/bio/156819 Jerry Lewis Biography] (англ.). TV Guide. Проверено 7 января 2015.
- ↑ [www.ibdb.com/person.php?id=41733#tabs-1 Victor Garber] (англ.). Internet Broadway Database. Проверено 7 января 2015.
- ↑ [news.bbc.co.uk/2/hi/europe/4814232.stm Jerry Lewis in top French honour] (англ.). BBC NEWS (16 March 2006). Проверено 7 января 2015.
- ↑ Lewis, Gluck, 1982, p. 106.
- ↑ [digilander.libero.it/comedian/whois.htm Who is Jerry Lewis?] (англ.). Libero - Community - I siti personali. Проверено 7 января 2015.
- ↑ John Henkel. [findarticles.com/p/articles/mi_m1370/is_n10_v28/ai_15955600/ Prostate Cancer: New Tests Create Treatment Dilemmas] (англ.). FDA Consumer(недоступная ссылка — история). BNET (December 1994). Проверено 16 июня 2009. [archive.is/zUEs Архивировано из первоисточника 8 июля 2012].
- ↑ [www.seattlepi.com/movies/116664_moment10.html A Moment With ... Jerry Lewis, Comedian/Entertainer/Philanthrophist] (англ.). Seattle Post-Intelligencer (10 April 2003). Проверено 7 марта 2009. [www.webcitation.org/65aJJqKqw Архивировано из первоисточника 20 февраля 2012].
- ↑ 1 2 Mike Clark. [www.usatoday.com/life/2002-08-29-jerry_x.htm Jerry Lewis Tells It Like It Is — And Was] (англ.). USA Today (29 August 2002). Проверено 6 марта 2009. [www.webcitation.org/65aJKuBBR Архивировано из первоисточника 20 февраля 2012].
Литература
- The Total Film-Maker by Jerry Lewis. New York: Random House, 1971, ISBN 0-394-46757-4
- Jerry Lewis, Herb Gluck. Jerry Lewis: In Person. — New York: Atheneum, 1982. — ISBN 0-689-11290-4.
- Dean & Me (A Love Story) by Jerry Lewis with James Kaplan. New York: Doubleday, 2005, ISBN 0-7679-2086-4
Ссылки
- [www.jerrylewiscomedy.com/ rylewiscomedy.com] — официальный сайт Джерри Льюис
- [ibdb.com/person.php?id=79448 Джерри Льюис] (англ.) на сайте Internet Broadway Database
Отрывок, характеризующий Джерри Льюис
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…
Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.
В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.
На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.
После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
