Джерро, Эл
Поделись знанием:
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»
Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
| Эл Джерро англ. Al Jarreau | |
 | |
| Основная информация | |
|---|---|
| Полное имя |
Элвин Лопес Джерро |
| Дата рождения | |
| Место рождения | |
| Годы активности |
1968 — настоящее время |
| Страна | |
| Профессии | |
| Жанры |
джаз, поп, соул, фанк, ритм-н-блюз |
| Сотрудничество |
Куинси Джонс |
| Лейблы | |
| Награды | |
| [www.aljarreau.com/ www.aljarreau.com] | |
Эл Джерро́ (англ. Al Jarreau; род. 12 марта 1940 Милуоки, Висконсин, США) — американский джазовый музыкант и певец, достиг широкой известности в середине 1970-х годов, семикратный лауреат премии «Грэмми», один из редчайших исполнителей, удостоившийся наград в трёх различных категориях: джаз, поп-музыка и ритм-н-блюз. Особенности исполнительского стиля Джерро заключаются в талантливых импровизациях, звуковых имитациях и экспериментах в жанре мейнстрим-фьюжн. Джерро использует разнообразные тембровые эффекты и приёмы интонирования (крик, плач, стон, смех, парландо и так далее), юмористические трюки, а также скэт, благодаря чему внёс большой вклад в популяризацию «инструментального пения». По отзывам прессы, «харизматичный Джерро умеет петь на тысячу голосов»[1]. В марте 2001 года получил звезду на легендарной «Аллее славы» в Голливуде[2].
Содержание
Биография
Детство и юность
Эл Джерро родился в 1940 году, в городе Милуоки, штат Висконсин, во франко-креольской семье. Отец служил священником в местной церкви адвентистов седьмого дня, мать работала пианисткой в том же приходе, и с самого детства Эл со своими пятью братьями принимали участие в церковных песнопениях[3].
В 1958 году, после окончания средней школы Линкольна[en], поступил в колледж Рипон[en] для изучения психологии[4]. В период учёбы занимался спортом и музыкой, в частности, был задействован в джазовом квартете The Indigos. После окончания колледжа по специальности «психология» продолжил обучение в Айовском университете, затем работал консультантом по реабилитации в Сан-Франциско. Там же произошло его знакомство с Джорджем Дюком, с которым они вместе создали джазовое трио.
В 1967 году Эл Джерро и гитарист Хулио Мартинес образовали дуэт и стали выступать в клубе Gatsby’s в городе Саусалито, а затем в Лос-Анджелесе. Мини-коллектив привлёк к себе внимание, и тогда же Джерро решил сделать музыку своим основным занятием.
Творческий путь
С 1968 года, совместно с Мартинесом, Джерро пел в таких ночных клубах Лос-Анджелеса, как Dino’s, The Troubadour, Bitter End West и The Improv[en] перед выступлениями Бетт Мидлер, Джимми Уокера, Джона Белуши и других. Популярность Джерро возрастала и благодаря обратившим на него внимание журналистам и артистам вроде Джонни Карсона, Мерва Гриффина и Дэвида Фроста. В этот же период Джерро увлёкся саентологией (однако позднее отказался от изучения данной теории)[5] и начал писать песни, в которых находила отражение его христианская духовность.
Дебютный альбом Джерро был выпущен, когда музыканту было уже 35 лет. Пластинка We Got By была записана в соавторстве с пианистом Томом Каннингом на студии Warner Bros. Records и получила высокую оценку критиков. В Германии альбом удостоился «Грэмми» в номинации «Лучший новый иностранный сольный исполнитель»[6].
После записи в 1976 году своего второго диска Glow Джерро отправился в мировое турне, в результате чего выпустил двойной концертный альбом Look to the Rainbow (1977), благодаря которому в полной мере продемонстрировал талант импровизатора. Одним из самых коммерчески успешных альбомов Эла Джерро стала следующая пластинка Breakin’ Away (1981), принёсшая музыканту две награды Американской академии звукозаписи «Грэмми».
На протяжении 1980-х Джерро часто принимал участие в записи саундтреков к фильмам, его песни звучат, в частности, в таких картинах, как «Ночная смена» (1982), «Брейк-данс» (1984), «Из Африки» (1985) и «Делай как надо!» (1989), а также в телевизионном шоу «Детективное агентство „Лунный свет“» (получившие одобрение критиков песни «Moonlighting» и «Since I Fell for You»).
1980-е были значимым периодом для Джерро ещё и потому, что в это время он начал активно сотрудничать с различными известными музыкантами, среди которых были Чик Кориа, Джо Сэмпл[en], Дэвид Сэнборн, Майлс Дейвис, Рик Брон[en] и Джордж Бенсон. Одной из самых масштабных совместных работ стал благотворительный проект «We Are the World» — песня, спродюсированная Куинси Джонсом, в записи которой принимали участие около 70 музыкантов, включая Джерро.
После выпуска своего десятого альбома Heaven and Earth в 1992 году, музыкант сделал перерыв в студийной работе и стал много времени посвящать выступлениям на концертных площадках и участию в фестивалях. В 1996 году сыграл одну из ролей в бродвейском мюзикле «Бриолин».
В 2000 году Джерро вновь вернулся в студию, чтобы записать пластинку Tomorrow Today, а через год музыкант удостоился собственной звезды на «Аллее славы» в Голливуде. В течение нескольких лет Эл Джерро активно занимался шоу-бизнесом, принимал участие в музыкальных шоу — в том числе спел дуэтом с финалисткой American Idol Пэрис Беннетт, а также выступил с Чичем Марином в проекте Celebrity Duets[en].
Эл Джерро несколько раз приезжал в Россию, принимал участие в фестивале Parliament Jazz Festival (Москва, 2003)[7], сотрудничал с российскими музыкантами Игорем Бутманом и Ларисой Долиной[8].
Личная жизнь
Эл Джерро был дважды женат, с 1964 по 1968 состоял в браке с актрисой Филлис Холл; в 1977 женился на модели Сюзан Плеер, с которой у них позднее родился сын Райан.
В 2009 году детская писательница Кармен Рубин издала рассказ под названием «Ashti Meets Birdman Al», поводом к созданию которого послужила музыка Эла Джерро. Помимо этого, Кармен совместно с Джерро активно занимается популяризацией детской литературы и поддержанием интереса к музыке у детей[9]. Также Эл Джерро задействован в программе Verizon, направленной на ликвидацию безграмотности среди американского населения; музыкант оказывает содействие организации, помогает в приобретении книг, компьютеров и обучении волонтёров[10][11].
23 июля 2010 года, незадолго до планируемого концерта во французском городе Барселоннет, поступило сообщение о том, что Джерро был помещён в больницу из-за серьёзных проблем с дыханием и аритмии[12], впоследствии проходил интенсивную терапию и восстановил здоровье[13]. Однако в 2012 году из-за поставленного диагноза — пневмония — певец вновь был вынужден отложить намечаемые выступления во Франции[14].
Премии Американской академии звукозаписи «Грэмми»
| Год | Номинированная работа | Категория | Результат |
|---|---|---|---|
| 1978 | Look to the Rainbow | Лучший вокальный джазовый альбом | Победа |
| 1979 | All Fly Home | Лучший вокальный джазовый альбом | Победа |
| 1981 | In Harmony[en] | Лучший альбом для детей | Победа |
| Never Givin’ Up | Лучшее мужское вокальное R&B-исполнение | Номинация | |
| 1982 | Breakin’ Away[en] | Лучшее мужское вокальное поп-исполнение | Победа |
| Blue Rondo à la Turk[en] | Лучшее мужское джазовое исполнение | Победа | |
| Breakin’ Away | Альбом года | Номинация | |
| 1984 | Step by Step | Лучшая инструментальная аранжировка в сопровождении вокалиста | Номинация |
| 1985 | Edgartown Groove (совместно с Кашифом[en]) | Лучшее вокальное R&B-исполнение дуэтом или группой | Номинация |
| 1986 | High Crime | Лучшее мужское вокальное R&B-исполнение | Номинация |
| 1987 | Since I Fell for You | Лучшее мужское вокальное R&B-исполнение | Номинация |
| 1988 | Moonlighting | Лучшее мужское вокальное поп-исполнение | Номинация |
| Лучшая песня, написанная для кино, телевидения или другого визуального представления | Номинация | ||
| 1990 | Heart’s Horizon | Лучшее мужское вокальное R&B-исполнение | Номинация |
| 1993 | Heaven and Earth[en] | Лучшее мужское вокальное R&B-исполнение | Победа |
| 1995 | Wait for the Magic | Лучшее мужское вокальное R&B-исполнение | Номинация |
| 2005 | Accentuate the Positive[en] | Лучший вокальный джаз-альбом | Номинация |
| 2007 | God Bless the Child[en] (совместно с Джорджем Бенсоном) | Лучшее вокальное исполнение традиционного R&B | Победа |
| Breezin' (совместно с Джорджем Бенсоном) | Лучшее вокальное R&B-исполнение дуэтом или группой | Номинация |
Дискография
Студийные альбомы
| Год | Альбом | Высшие позиции в чартах[15][16][17] | Лейбл | ||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|
| США | США R&B |
США Джаз |
Великобритания | ||||
| 1975 | We Got By | 209 | — | — | — | Reprise | |
| 1976 | Glow | 132 | 30 | 9 | — | ||
| 1978 | All Fly Home | 78 | 27 | 2 | — | Warner Bros. | |
| 1980 | This Time[en] | 27 | 6 | 1 | — | ||
| 1981 | Breakin’ Away[en] | 9 | 1 | 1 | 60 | ||
| 1983 | Jarreau[en] | 13 | 4 | 1 | 39 | ||
| 1984 | High Crime | 49 | 12 | 2 | 81 | ||
| 1986 | L Is for Lover[en] | 81 | 30 | 9 | 45 | ||
| 1988 | Heart’s Horizon | 75 | 10 | 1 | — | ||
| 1992 | Heaven and Earth[en] | 105 | 30 | 2 | — | ||
| 2000 | Tomorrow Today | 137 | 43 | 1 | — | GRP[en] | |
| 2002 | All I Got | 137 | 43 | 3 | — | ||
| 2004 | Accentuate the Positive[en] | — | — | — | — | ||
| 2006 | Givin’ It Up[en] | 58 | 14 | 1 | — | Concord[en] | |
| 2008 | Christmas | — | — | — | — | Rhino Records | |
| «—» альбом не попал в чарты или не был выпущен на территории страны | |||||||
Концертные альбомы
| Год | Альбом | Высшие позиции в чартах[15][16][17] | Лейбл | ||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|
| США | США R&B |
США Джаз |
Великобритания | ||||
| 1977 | Look to the Rainbow | 49 | 19 | 5 | — | Warner Bros. | |
| 1985 | In London | 125 | 55 | 10 | — | ||
| 1994 | Tenderness | 114 | 25 | 2 | — | ||
| «—» альбом не попал в чарты или не был выпущен на территории страны | |||||||
Синглы
| Год | Сингл | Высшая позиция | |||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|
| США Hot 100 | США R&B | США A.C. | Великобритания | ||||
| 1976 | «Rainbow in Your Eyes» | — | 92 | — | — | ||
| 1977 | «Take Five» | — | 91 | — | — | ||
| 1978 | «Thinkin’ About It Too» | — | 55 | — | — | ||
| 1980 | «Distracted» | — | 61 | — | — | ||
| 1980 | «Gimme What You Got» | — | 63 | — | — | ||
| 1980 | «Never Givin’ Up» | — | 26 | — | — | ||
| 1981 | «We’re in This Love Together» | 15 | 6 | — | 55 | ||
| 1982 | «Breakin’ Away» | 43 | 25 | — | — | ||
| 1982 | «Teach Me Tonight[en]» | 70 | 51 | — | — | ||
| 1982 | «Your Precious Love[en]» | — | 16 | — | — | ||
| 1982 | «Roof Garden» | — | — | — | — | ||
| 1983 | «Boogie Down» | 77 | 9 | — | 63 | ||
| 1983 | «Mornin’» | 21 | 6 | — | 28 | ||
| 1983 | «Trouble in Paradise» | 63 | 6 | — | 36 | ||
| 1984 | «After All» | 69 | 26 | — | — | ||
| 1985 | «Raging Waters» | — | 42 | — | — | ||
| 1986 | «L Is for Lover» | — | 42 | — | — | ||
| 1986 | «Tell Me What I Gotta Do» | — | 37 | — | — | ||
| 1986 | «The Music of Goodbye» | — | — | 16 | — | ||
| 1987 | «Moonlighting[en]» | 23 | 32 | 1 | 8 | ||
| 1988 | «So Good» | — | 2 | — | — | ||
| 1989 | «All of My Love» | — | 69 | — | — | ||
| 1989 | «All or Nothing at All[en]» | — | 59 | — | — | ||
| 1992 | «Blue Angel» | — | 74 | — | — | ||
| 1992 | «It’s Not Hard to Love You» | — | 36 | — | — | ||
| 2001 | «In My Music» | — | — | — | — | ||
| «—» сингл не попал в чарты | |||||||
Напишите отзыв о статье "Джерро, Эл"
Примечания
- ↑ Cohen, Aaron. [articles.chicagotribune.com/1999-08-22/news/9908220307_1_musical-lines-billy-eckstine-saxophonist-dave-koz Charismatic Jarreau The Voice Of Versatility] (англ.) (22 August 1999). [www.webcitation.org/6CtpArDSL Архивировано из первоисточника 14 декабря 2012].
- ↑ [www.aljarreau.com/star.php Star on Hollywood Blvd] (англ.) (6 March 2001). [www.webcitation.org/6CtpC8qif Архивировано из первоисточника 14 декабря 2012].
- ↑ Сеткин, Гавриил. [www.zvuki.ru/R/P/24315/ СПРАВКА: Эл Джерро]. Zvuki.ru (16 февраля 2009). [www.webcitation.org/6CtpCeUae Архивировано из первоисточника 14 декабря 2012].
- ↑ [www.ripon.edu/library/archives/exhibits/ajarreau.htm Ripon College Archives: Al Jarreau] (англ.). [www.webcitation.org/6CtpFBZEe Архивировано из первоисточника 14 декабря 2012].
- ↑ Kahn, Joseph P. [www.boston.com/ae/celebrity/articles/2006/03/15/scientollywoods_a_list/ Scientollywood’s A List]. Globe Newspaper Company (15 марта 2006).
- ↑ Сеткинб Гавриил. [www.zvuki.ru/R/P/24315/ СПРАВКА: Эл Джерро]. Zvuki.ru (16 февраля 2009). [www.webcitation.org/6CtpCeUae Архивировано из первоисточника 14 декабря 2012].
- ↑ [www.jazz.ru/mag/222/parliament.htm Parliament Jazz Festival, Москва]. Jazz.ru (19—22 сентября 2003). [www.webcitation.org/6CtpFiQFe Архивировано из первоисточника 14 декабря 2012].
- ↑ Дурново, Григорий. [www.jazz.ru/mag/402/default.htm#mos Как это было в Москве]. Jazz.ru (15 марта 2008). [www.webcitation.org/6CtpGnbGA Архивировано из первоисточника 14 декабря 2012].
- ↑ Rif.org. [www.rif.org/kids/readingplanet/bookzone/carmenrubin.htm Interview with Carmen Rubin] (англ.). [www.webcitation.org/6CtpIEcIB Архивировано из первоисточника 14 декабря 2012].
- ↑ Fleishman, Tamar Alexia. [www.pulitzer.com/thecyberscene/2006/02/al-jarreau-interview-tamar-alexia.html Al Jarreau Interview] (англ.) (10 February 2006). [www.webcitation.org/6CtpIxwFr Архивировано из первоисточника 14 декабря 2012].
- ↑ Манукян, Армен. [www.zvuki.ru/R/P/19172/ Эл Джерро: «Люблю всё ритмичное»]. Zvuki.ru (25 ноября 2008). [www.webcitation.org/6CtpJaQwT Архивировано из первоисточника 14 декабря 2012].
- ↑ [www.google.com/hostednews/afp/article/ALeqM5hVnn2WJi88h65KKZk9Z0S4w29MBw US jazz singer Al Jarreau critically ill in France] (англ.). AFP (23 July 2010). [www.webcitation.org/6CtpLmNFZ Архивировано из первоисточника 14 декабря 2012].
- ↑ Graff, Gary. [www.billboard.com/#/news/al-jarreau-laughs-off-health-scare-i-m-doing-1004113967.story Al Jarreau Laughs Off Health Scare: ‘I’m Doing Great’] (англ.). Billboard (10 September 2010).
- ↑ [news.yahoo.com/jazz-singer-al-jarreau-cancels-france-concerts-103749419.html Jazz singer Al Jarreau cancels France concerts] (англ.). Associated Press (4 June 2012). [www.webcitation.org/6CtpMdwbD Архивировано из первоисточника 14 декабря 2012].
- ↑ 1 2 [www.allmusic.com/artist/al-jarreau-mn0000606283 Al Jarreau US chart history]. allmusic.com. [www.webcitation.org/6CtpNKjmR Архивировано из первоисточника 14 декабря 2012].
- ↑ 1 2 [www.billboard.com/#/artist/al-jarreau/chart-history/3589 Al Jarreau US chart history]. billboard.com.
- ↑ 1 2 [chartarchive.org/a/al+jarreau Al Jarreau UK chart history]. chartstats.com. [www.webcitation.org/6CtpO6HWm Архивировано из первоисточника 14 декабря 2012].
Ссылки
- [www.aljarreau.com/ arreau.com] — официальный сайт Эла Джерро
- [sidewalkstv.com/webclips/j/al-george.html Совместное интервью Эла Джерро и Джорджа Бенсона для Sidewalks Entertainment, 2006]. [www.webcitation.org/6CtpPZbYZ Архивировано из первоисточника 14 декабря 2012].
- [sodajerker.com/episode-13-al-jarreau Аудиоинтервью для Sodajerker.com]. [www.webcitation.org/6CtpQT83x Архивировано из первоисточника 14 декабря 2012].
- [www.smoothviews.com/interviews/jarreau1106.htm Интервью для Smoothviews.com, 2006]. [www.webcitation.org/6CtpROBT1 Архивировано из первоисточника 14 декабря 2012].
- [soultrain.com/2012/04/30/qa-al-jarreau-musical-moments-101/ Интервью для Soultrain.com, 2012]. [www.webcitation.org/6CtpRtEwI Архивировано из первоисточника 14 декабря 2012].
- [jazzmonthly.com/artist_hp/jarreau_al/interviews/jarreau_index.html Интервью для Jazzmonthly.com, 2006]. [www.webcitation.org/6CtpT3Jsf Архивировано из первоисточника 14 декабря 2012].
-
[youtube.com/watch?v=MO-SxghBK_0 Эл Джерро исполняет «Summertime» на концерте в Баден-Бадене, 1994]
Отрывок, характеризующий Джерро, Эл
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»
Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
