Джефферсон, Блайнд Лемон

Блайнд Лемон Джефферсон
Инструменты	гитара
Жанры	блюз

Блайнд Ле́мон Дже́фферсон (англ. Blind Lemon Jefferson, настоящее имя Ле́мон Ге́нри Дже́фферсон англ. Lemon Henry Jefferson; 24 сентября 1893, Техас, США — 19 декабря 1929, Чикаго) — американский блюзмен и гитарист.

Биография

Родился 24 сентября 1893 года в местечке Уортхэм (Wortham), в Техасе и был седьмым ребёнком в семье. Частично или полностью ослеп в раннем детстве (или родился слепым). Не имея в силу своего физического недостатка возможности выполнять сельскохозяйственных работ, он занимался музыкой. Он рано выучился играть на гитаре, и, ещё будучи ребёнком, уже озвучивал вечеринки и танцы. Позднее, когда начались 1910-е, он уже выступал на улицах Далласа. В Далласе он встретил Ледбелли, с которым они выступали в дуэте. В 1916 дуэт распался из-за того что Ледбелли посадили в тюрьму за драку. Уже в 1940-х годах Ледбелли посвятил Джефферсону песню, в которой вспоминал то время. В 1917 году Джефферсон встретился с Аароном Тибо Уокером (Ти-Боун Уокер). Джефферсон обучил его основам блюзовой гитары в обмен на то что Уокер был его проводником. С 1920–1923 проводником Лемона по окрестностям Далласа был Уокер. В начале 1920-х Джефферсон зарабатывал достаточно денег для поддержки жены, и, возможно ребенка. Однако твердых доказательств о его вступлении в брак нет. Стоит отметить что у Лемона были два автомобиля Ford (неслыханная по тем временам роскошь для чернокожего). Джефферсон погиб в 1929 году замерзший в метель до смерти.

Творчество

Хотя Джефферсон известен в большей мере как блюзмен, он исполнял также религиозные гимны, спиричуэлс, уорк-сонгз, народные мелодии Юга. Его вокальный стиль сложился под множеством влияний, но высокий, немного резкий голос его был очень своеобразен. Гитарный стиль Джефферсона интригует своей полифоничностью, сменами фактур и ритмики. Он использовал эффектные арпеджио, повторяющиеся ходы на низких струнах, джазоподобные импровизации, привносившие в его игру особый колорит и энергию. Джефферсон стал одним из первых музыкантов, кто сделал записи своих собственных песен.

Блюзмены о Джефферсоне

Я до сих пор не могу понять тайну блюзов Джефферсона. Если бы я смог объяснить их притягательность - клянусь, я начал бы играть так же. Что-то особенное в его фразировке - забавное. Двойной ритм. Он мог играть: раз-два-три-четыре, и потом сразу (в два раза быстрее) раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре. И размер оставался тем же — но — в два раза быстрее! И он делал это с такой непринужденной легкостью! Его пластинки я переписал на кассету и всюду вожу собой. Его прикосновение к струнам — уникальное, совершенно другое, чем у остальных гитаристов, и остается таким по сей день. Как я ни старался, как ни пробовал, все пытался — и все же у меня не получалось такое же звучание, как у него. Он был волшебником! А играл всего лишь на простенькой маленькой шестиструнной гитаре с маленькой круглой дырой. Невозможно и представить, с каким удовольствием я бы послушал его. И по-моему, то, как он использовал ритмические фигуры, намного обгоняет его время. B.B. King

Было дело, я водил Слепого Лимона Джефферсона, подыгрывал ему и ходил с кружкой по кругу, водил его от одной пивнушки к другой. Мне нравилось слушать, как он играет. Он так пел — всем до этого далеко было! Он был другом моего отца. На улице люди собирались вокруг него так плотно, что самого его и не видно было. Ти-Боун Уокер

Литература

• [pisigin.ru/books/prishestvie-blyuza-tom4/ В.Писигин. «Пришествие блюза». Т.4. Country Blues. Книга четвертая: «Блайнд Лемон Джефферсон». —М., 2013. —320 c. —ISBN 978–5–9902482–7–4]

Ссылки

• [pisigin.ru/photostories/photostory-blues/ На родине Блайнд Лемона Джефферсона. Фотоочерки Валерия Писигина: серии 67-70.]

Отрывок, характеризующий Джефферсон, Блайнд Лемон

– Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов.
– Дядя г'одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.
Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.
– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пуская косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя. Дрова рубят – щепки летят. – Он взглянул еще раз на бумагу. – О, аккуратность немецкая! – проговорил он, качая головой.


– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.