Джибелли, Примо Анжелович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Примо Анжелович Джибелли
итал. Primo Gibelli
Прозвище

Кольдеро

Дата рождения

27 декабря 1893(1893-12-27)

Место рождения

Милан

Дата смерти

10 ноября 1936(1936-11-10) (42 года)

Место смерти

Алькоркон

Принадлежность

СССР СССР

Род войск

ВВС

Годы службы

19211936

Звание

капитан

Сражения/войны

Гражданская война в Испании

Награды и премии

Джибелли Примо Анжелович (итал. Primo Gibelli; 27 декабря 1893, Милан, Италия11 ноября 1936, Алькоркон, Мадрид, Испания — итальянец, лётчик-испытатель, Герой Советского Союза, капитан.





Биография

Примо Джибелли родился 27 декабря 1893 года в Милане в итальянской семье.

Работал на заводе по производству авиамоторов компании Фиат в Турине[1].

Один из создателей компартии Италии.

В 1921 году эмигрировал в Советскую Россию, сначала работал водителем автомобиля "форд" в Москве, одновременно обучаясь русскому языку[1].

В 1921 году добровольцем вступил в Красную Армию, стал курсантом стрелкового училища, в качестве которого был направлен для прохождения службы на Украину. Вскоре после зачисления в часть сумел отремонтировать вышедший из строя по причине поломки двигателя двухпулемётный броневик и как технический специалист - был назначен на должность командира этого броневика[1].

Принимал активное участие в борьбе с бандформированиями на Украине с 1921 по 1922 год, за смелость, проявленную в боевом столкновении с противником 12 апреля 1921 года ему была объявлена благодарность[1].

7 ноября 1921 года вступил в РКП(б), получив партийный билет № 0429213[1].

С 1922 года в авиации: сначала был зачислен в Зарайское авиаучилище, в дальнейшем продолжил обучение в Качинской авиашколе, после окончания которой в качестве военлета зачислен в 1-й авиаотряд РККА[1].

Принимал участие в борьбе с дашнаками и басмаческими бандами, в 1926 году во время выполнения разведывательного полёта был сбит и попал в плен к басмачам, однако сумел бежать, угнав самолёт, в котором находился английский военный советник[2]. Перелетел линию фронта, с захваченным советником и за этот подвиг в 1926 году был награждён орденом Красного Знамени[2].

В 1928 году за спасение рыбаков в Азовском море награждён именным оружием и Почётной грамотой ВЦИК[2].

С 1933 года работал в НИИ ВВС. Предпринял неудачную попытку пролететь на самолёте под мостом через Москву-реку. В результате самолёт был разбит, а Джибелли после лечения был уволен из армии. Занимался ремонтом авиадвигателей, работал на автозаводе в Москве.

Член ВКП(б). Женился на Эмилии Александровне Сковородниковой. Дочь — Эрнестина.

В 1936 году Примо Джибелли под псевдонимом «Кольдеро» в составе первой группы добровольцев прибыл в Испанию. Участвовал в гражданской войне на стороне правительства Испанской республики, воевал в составе 1-й интернациональной бомбардировочной эскадрильи. 10 ноября 1936 года был сбит к северо-востоку от города Алькорсина. Выпрыгнув с парашютом из горящего самолёта, был отнесён ветром через линию фронта, попал в плен к франкистам и был разрублен топором на куски марокканцами. На следующий день при авианалёте авиаэскадрильи легиона «Кондор» на Мадрид на позиции республиканцев был сброшен на парашюте брезентовый тюк, в котором находилось изрубленное на части тело Джибелли с запиской-предупреждением «Так будет с каждым иностранцем». После проведения медицинской экспертизы было установлено, что на части рубили живого человека[2][3].

31 декабря 1936 года Постановлением ЦИК СССР «за образцовое выполнение специальных и труднейших заданий Правительства по укреплению оборонной мощи Советского Союза и проявленный в этом деле героизм» посмертно удостоен звания Героя Советского Союза с награждением медалью «Золотая Звезда» и орденом Ленина[2].

В сентябре 1948 года Розе Бьянки — матери Примо Джибелли — была назначена персональная пенсия от правительства СССР[4].

Память

Обелиск и памятная доска в Зарайске («В этом здании в 1921—22 гг. помещалась летная школа в которой обучались Герои Советского Союза П.А. Джибелли, Б.А. Туржанский»).

Отражение в литературе и искусстве

Напишите отзыв о статье "Джибелли, Примо Анжелович"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 Н. Соломин. Наследники Гарибальди // Они остаются с нами. / сост. В. Р. Томин. том 2. М., Политиздат, 1987. стр.84-119
  2. 1 2 3 4 5 В. Овсянников. Примо Джибелли. // Герои-интернационалисты / сост. В. В. Тян. М., «Просвещение», 1991. стр. 12—18.
  3. А. И. Гусев. Гневное небо Испании. М., Воениздат, 1973. стр. 93.
  4. [opisi.garf.su/default.asp?base=garf&menu=2&v=7&node=576&cd=267845&fond=402&opis=2304&delo=1732540 О назначении персональной пенсии итальянке Бьянки Розе — матери Героя Советского Союза Джибелли Примо]./ГАРФ.

Источники

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=1352 Джибелли, Примо Анжелович]. Сайт «Герои Страны».

  • Лашков А. В небе Кавказа // Авиация и космонавтика вчера, сегодня, завтра. – 2003. – № 11.

Отрывок, характеризующий Джибелли, Примо Анжелович

– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.